– Охотно, леди, но… это все?
Бронуин безотчетно сжала колени, чтобы стряхнуть наваждение, нараставшее с каждым словом, бархатным голосом произносимым Ульриком. Боже, не так ли он говорил с нею в том безудержном содрогании, что познала она однажды, соединившись с ним столь тесно, как только может женщина соединиться с мужчиной?
– Хорошо… вы можете снять сапоги, милорд.
Бронуин удивленно вздрогнула от взрыва раскатистого смеха Ульрика.
– Женщина, я сниму не только сапоги!
Что он незамедлительно и сделал. Справиться с рубахой не составило труда, но чтобы стянуть леггинсы – узкие облегающие штаны из тонкой кожи – с их многочисленными пряжками по всей длине стройных ног, потребовалось некоторое время, показавшееся Бронуин вечностью. Опершись на локоть и подсунув свои голые ступни под свернутое одеяло, она пробежалась пальцами по бугристым шрамам, покрывавшим спину рыцаря.
– Ты все еще Вольф, – произнесла Бронуин вслух невольно пришедшую мысль, она пыталась соединить два образа в один.
Ульрик насторожился.
– Нет, миледи, я Ульрик. Вольф – только прозвище.
– Но в тебе есть… что-то волчье.
Она говорила с такой искренностью, что рыцарь не мог не улыбнуться, справляясь с пряжками.
– Да? А ты напоминаешь мне птицу. Как раз, когда я подумал, что птица уже навсегда моя, ты улетела… не так далеко, чтобы я не мог тебя видеть, но оказалась недосягаемой.
Он расстегнул последнюю пряжку леггинсов и стянул их вместе с нижними штанами.
– Почему бы вам не сделать то же самое, миледи?
Вопрос Ульрика застал ее врасплох. Но вдруг ей открылась одна сторона его натуры, остававшаяся прежде для нее скрытой. Это была уязвимость. Вместе с одеждой он словно снял покровы с души, и Бронуин поняла всю глубину страданий своего лорда из-за неизвестных врагов, прошлого недоверия ее народа и, что хуже всего, недоверия жены.
Бронуин сморгнула слезы, не желая, чтобы этот вдруг открывшийся ей добрый и благородный образ исчезал, хотя и лорд Карадока, и наемник оба были мастера скрывать его.
– Почему?.. – ее голос дрожал, так много она хотела сказать, в стольком исповедаться. – Милорд, мне надоело улетать. Я мечтаю, чтобы меня удерживал и защищал отец моего ребенка, будь то Вольф или Ульрик, они оба нашли место в моем сердце.
– А ваше доверие они обрели, миледи?
– При всей своей власти надо мной Вольф, раз обманув, не смог восстановить мое доверие, милорд, – Бронуин откинулась на подушки и протянула руки к стоявшему перед ней рыцарю, – но мудрость и доброта Ульрика завоевала меня.
Супруг накрыл ее своим телом и осыпал поцелуями. Страсть и возбуждение, не напоминавшие о себе, пока она говорила, снова завладели ею, требуя отклика плоти, словно можно было говорить друг с другом не только с помощью слов. Бронуин хотелось еще раз воздать должное тете Агнес за то, что добрая женщина облегчила ей душу, но время разговоров прошло, и так она потратила слишком много сил на слова, которые никогда в точности не отражают того, что хочет сказать сердце.
В порыве страсти Бронуин попыталась освободиться от своей рубашки, прежде чем она превратится в лохмотья под нетерпеливыми руками мужа. Слегка запутавшись у талии, рубашка улетела с быстротой, которая посрамила бы честь лучшего придворного волшебника, Бронуин увидела молниеносное исчезновение своей одежды, улетевшей в неизвестном направлении, и шаловливый смех вырвался у нее из груди, сразу же превратившись в стон наслаждения под безудержной лаской пальцев и губ Ульрика.
Доблестный воин на поле боя, таким он был и в постели. Тело содрогалось от непрерывного натиска со всех флангов, требовавшего полного и окончательного признания своего поражения. Бронуин хотела вернуть хоть часть головокружительного наслаждения, доводившего до безумия, но ответные ласки превращались в мольбу, а нежные слова прерывались стонами и вздохами блаженства, сплетенные с именем лорда.
Когда в очередной раз Ульрик нежно прикоснулся к ее трепещущему истомленному телу, Бронуин направила бедра навстречу его торжествующему вторжению, сливаясь с ним в таком отчаянном порыве, словно от этого зависела ее жизнь. Никакая безудержная скачка на коне по продуваемому ветром берегу моря никогда не давала такого полного самозабвения. Никакой стук копыт по плотному песку не мог бы совпасть с биением сердца, стремящегося к вершине счастья.
– Муж мой! – воскликнула она в ответ на волчий рык мужчины, содрогавшегося над нею и внутри нее.
Тело Бронуин до предела было заполнено сонмом – ощущений, жгучих, разрывающих на части, уносящих вслед за своим повелителем в неведомые дали блаженства.
С громким стоном Ульрик перекатился на кровати к Бронуин и изумленно проговорил:
– Я околдован, женщина. Что за страсть ты возбуждаешь! Как заставляешь ты мужчину вывернуться наизнанку и оказаться выжатым досуха?
Лениво улыбнувшись, Бронуин свернулась клубочком в кольце его рук и положила ладонь на увлажненную потом любовных объятий грудь.
– Это не я, милорд. Это ваша собственная магия.
Ульрик усмехнулся.
– Магия?
– Ты седьмой сын. Тетя Агнес говорит, это делает тебя особенным человеком, – Бронуин поцеловала плотный коричневый сосок на мускулистой груди и опустила голову. – Если б это было не так, ты бы не смог мне зачать ребенка.
– Почему же? Какой магией ты была защищена от зачатия?
По тону Ульрика чувствовалось, что он шутит, но Бронуин была настроена серьезно. Тетя предупреждала: ему потребуется время, чтобы осознать истинность уэльских поверий.
– У меня с собой в ту ночь был камень, на котором выступают капельки влаги, когда мужчина и женщина обнимаются в постели. Женщина не может забеременеть, если этот камень оказывается с ней рядом.
– Волшебный камень?
Бронуин шутя, шлепнула Ульрика по губам.
– Если будешь смеяться надо мной, я не скажу больше ни слова! Мою мать он не подвел ни разу.
– А тебя подвел!
– Потому что ты седьмой сын, повеса! – приподнялась Бронуин на локте. – Камень был со мной в нашей комнате в Вестминстерском дворце, но…
– Ты его не видела в последнее время?
Озадаченная неожиданно серьезным выражением, появившемся на лице Ульрика, Бронуин покачала головой.
– Думаю, он где-то в дорожном мешке…
– А ведь в тот первый раз он вполне мог и растаять, изойдя влагой!
Она хлопнула его по животу, заставив подскочить с громким воплем.
– Черт тебя побери, я говорю серьезно!
К ее удивлению, Ульрик заключил ее в объятия и повалил на подушки с дьявольским выражением лица.
– Я тоже говорю серьезно, прекрасная дочь ворона… Седьмые сыновья имеют обыкновение по семь раз за ночь любить свою жену, – он коснулся ее губ и затем поцеловал каждую из грудей.
– Что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114