Кто знает, вдруг это ваш последний день на этом свете, и надо сделать его приятным.
Чтобы не портить настроение в этот чудесный день, Бронуин пропустила насмешку Вольфа мимо ушей. Пританцовывая, она устремилась вперед, заглядывая в окна лавок и останавливаясь на каждом шагу, чтобы посмотреть на уличных комедиантов и певцов, которых здесь было великое множество.
– Наверное, корабли со всего света прибыли сюда, чтобы удостовериться в поражении Ллевелина! – воскликнула Бронуин, рассматривая море мачт и свернутых парусов у Биллингсгейта. – Я уверена, здесь люди изо всех стран!
– Как насчет того, чтобы попробовать немецкого эля? Неподалеку, в Чипсайде, есть одна неплохая таверна. Мы видели в Лондоне все кроме рынка, не стоит что-либо упускать!
– Вы правы!
Преисполненная решимости все увидеть и все запомнить, Бронуин схватила своего дюжего спутника за руку и с готовностью двинулась в путь, но Вольф, сердито нахмурившись, вырвал свою руку.
– Черт побери, парень, ты совсем с ума сошел?
Сердце сжалось, но, заметив бесовские искорки в глазах Вольфа, она вздохнула с облегчением и рассмеялась.
– Извините, сэр, забыл! Виноват! Я угощаю в искупление вины.
Платить Бронуин собиралась деньгами Вольфа, но это было самое меньшее, что она могла сделать в благодарность за его внимание. С тех пор как Вольф узнал, кто она есть на самом деле, он часто становился задумчивым. За последние несколько часов Бронуин почти забыла о своем замысле мщения, который теперь намеревалась осуществить не в конюшне, когда король и его гости удалятся ночью на покой.
В Карадоке девушка привыкла принимать как должное знаки внимания со стороны поклонников, но любезность и забота Вольфа проявлялись совсем иначе. Хотя он и был простым наемником, в его глазах светилось что-то особенное, теплое, чудесное – свидетельство искренности чувств. Его участие казалось сердечным, как и мимолетное замечание о том, что она очень милая, даже если это говорилось, чтобы вогнать ее в краску. На лице Бронуин горел румянец – такой же яркий, как те знамена, что трепетали на ветру у великолепного Вестминстерского дворца и вдоль всей улицы.
Они свернули на Чипсайд, и перед Бронуин развернулась панорама лавок и палаток с товарами. Молодые люди прошлись по улице, вдыхая соблазнительные запахи и рассматривая прилавки. Вольф показал на ветку плюща, свисавшую с одного дома чуть ли не на всю улицу, что говорило о том, что в доме находится пивная. Бронуин протянула руку к кошельку, которым снабдил ее Вольф.
– Он исчез! – воскликнула она, обнаружив, что кошелька на поясе нет, выражение недоверия появилось на ее лице, морщинка прорезала лоб. – Меня обокрали!
– Ничего! Денег у меня хватит на двоих.
– Но кто-то обокрал меня!
– Такое случается. В Лондоне промышляют лучшие карманники мира. Ты можешь вспомнить, парень, когда в последний раз видел кошелек у себя на поясе?
Бронуин задумалась.
– Еще до полудня. Я покупала пирог, и кошелек был при мне.
– Право же, парень, его не только украли, но уже трижды истратили его содержимое! – Вольф сочувственно хлопнул ее по спине. – Нам потребуется море эля, чтобы залить горечь потери. В этом и будет состоять твое лечение! Кроме того, – добавил он, понизив голос, чтобы никто больше не услышал их разговора, – не подобает владелице Карадока иметь при себе всего лишь несколько пенсов.
– Не деньги важны, а сам факт: меня обокрали! – снова вспыхнула Бронуин, поднимая взор на своего высокого спутника, уже входившего в таверну.
Над дверью висела зеленая ветка с маленькими белыми ягодками. Собачья душа, это же омела! Бронуин отскочила, словно увидела привидение.
– Вольф, какой сегодня день?
– Три дня до Рождества. А теперь, Бога ради, входи и закрой дверь!
Бронуин покачала головой.
– Ноги моей не будет в том месте, где вот это висит над дверью.
Видя, что с ней не договоришься, Вольф снова вышел из таверны и закрыл за собой дверь, успокоив хозяев.
– Чем тебе не нравится омела?
– Нельзя вешать омелу до самого что ни на есть кануна Рождества. На сегодня с меня хватит несчастий!
– Но ты можешь не опасаться, что я под омелой сорву с твоих губ поцелуй прямо перед всеми прохожими, ведь сейчас ты выглядишь как мальчишка.
Бронуин нетерпеливо поморщилась.
– Это плохая примета! Весь год над тобой будет висеть проклятие. Омела во многом помогает человеку, но если ее повесить…
– До наступления самого что ни на есть кануна Рождества… так ведь? – скептически отозвался о суеверии спутник. – И ты веришь в подобную чепуху?
– Твое невежество не спасет тебя! Нехорошо смеяться над тем, чего не понимаешь, – вспомнила Бронуин изречения тети Агнес.
– Тогда иди по этой улице до Ладгейта и возвращайся по Стрэнду в Вестминстер. Там мы с тобой и увидимся.
Взглянув на ее расстроенное лицо, Вольфу стало жалко ее.
– Я подойду к воротам через полчаса. Посмотри пока на реку, поджидая меня. Мне нужно здесь кое с кем повидаться по одному делу.
– Тогда скажи владельцам таверны, чтобы сняли омелу и помолились о прощении, – мрачно посоветовала Бронуин. – Может быть, они не знают приметы, если и сами родом из Германии, раз варят немецкий эль.
– Я слышал, что уэльсцы очень суеверны, – сурово заметил Вольф, – но, уверяю тебя, все это чепуха и ничего больше.
– Осторожность, вот что это! Есть духи, которых понимает только всемогущий Господь, и не стоит сердить их понапрасну.
– Да, есть, и ты один из них, парень, тупой, как пень, и упрямый, как осел.
Вне себя от раздражения Вольф вошел в таверну и захлопнул за собой дверь, резко оборвав спор, прежде чем Бронуин успела ответить достойным образом. Покачав головой, она направилась вдоль улицы к Ладгейту. Мужчины многое не понимают, предположила Бронуин, размышляя о наблюдениях тети Агнес над Оуэном Карадокским. Он был хорошим человеком, но тетя беспокоилась, что отец Бронуин недостаточно почитает духов, живущих в деревьях, а мать беспокоилась насчет того, что он не посещает церковных служб. Оуэн считал свой долг исполненным и забыл думать про церковь после того, как построил часовню для тех, кто желал молиться.
Группа молодых людей в плащах, богато подбитых мехом, собралась у ворот Ладгейта. Они с большим вниманием следили за двумя лодками, курсировавшими неподалеку от берега. Над одной лодкой развевался красный вымпел, над другой – синий. На носу каждой лодки стоял молодой человек, вооруженный копьем. Установив лодки одну против другой, обе команды гребцов начали грести изо всех сил навстречу друг другу. Захваченная напряженным состязанием, Бронуин вскрикнула, когда копьеносец красных сильно ткнул копьем в противника, столкнув его за борт и чуть не опрокинув в реку заодно с ним всю команду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Чтобы не портить настроение в этот чудесный день, Бронуин пропустила насмешку Вольфа мимо ушей. Пританцовывая, она устремилась вперед, заглядывая в окна лавок и останавливаясь на каждом шагу, чтобы посмотреть на уличных комедиантов и певцов, которых здесь было великое множество.
– Наверное, корабли со всего света прибыли сюда, чтобы удостовериться в поражении Ллевелина! – воскликнула Бронуин, рассматривая море мачт и свернутых парусов у Биллингсгейта. – Я уверена, здесь люди изо всех стран!
– Как насчет того, чтобы попробовать немецкого эля? Неподалеку, в Чипсайде, есть одна неплохая таверна. Мы видели в Лондоне все кроме рынка, не стоит что-либо упускать!
– Вы правы!
Преисполненная решимости все увидеть и все запомнить, Бронуин схватила своего дюжего спутника за руку и с готовностью двинулась в путь, но Вольф, сердито нахмурившись, вырвал свою руку.
– Черт побери, парень, ты совсем с ума сошел?
Сердце сжалось, но, заметив бесовские искорки в глазах Вольфа, она вздохнула с облегчением и рассмеялась.
– Извините, сэр, забыл! Виноват! Я угощаю в искупление вины.
Платить Бронуин собиралась деньгами Вольфа, но это было самое меньшее, что она могла сделать в благодарность за его внимание. С тех пор как Вольф узнал, кто она есть на самом деле, он часто становился задумчивым. За последние несколько часов Бронуин почти забыла о своем замысле мщения, который теперь намеревалась осуществить не в конюшне, когда король и его гости удалятся ночью на покой.
В Карадоке девушка привыкла принимать как должное знаки внимания со стороны поклонников, но любезность и забота Вольфа проявлялись совсем иначе. Хотя он и был простым наемником, в его глазах светилось что-то особенное, теплое, чудесное – свидетельство искренности чувств. Его участие казалось сердечным, как и мимолетное замечание о том, что она очень милая, даже если это говорилось, чтобы вогнать ее в краску. На лице Бронуин горел румянец – такой же яркий, как те знамена, что трепетали на ветру у великолепного Вестминстерского дворца и вдоль всей улицы.
Они свернули на Чипсайд, и перед Бронуин развернулась панорама лавок и палаток с товарами. Молодые люди прошлись по улице, вдыхая соблазнительные запахи и рассматривая прилавки. Вольф показал на ветку плюща, свисавшую с одного дома чуть ли не на всю улицу, что говорило о том, что в доме находится пивная. Бронуин протянула руку к кошельку, которым снабдил ее Вольф.
– Он исчез! – воскликнула она, обнаружив, что кошелька на поясе нет, выражение недоверия появилось на ее лице, морщинка прорезала лоб. – Меня обокрали!
– Ничего! Денег у меня хватит на двоих.
– Но кто-то обокрал меня!
– Такое случается. В Лондоне промышляют лучшие карманники мира. Ты можешь вспомнить, парень, когда в последний раз видел кошелек у себя на поясе?
Бронуин задумалась.
– Еще до полудня. Я покупала пирог, и кошелек был при мне.
– Право же, парень, его не только украли, но уже трижды истратили его содержимое! – Вольф сочувственно хлопнул ее по спине. – Нам потребуется море эля, чтобы залить горечь потери. В этом и будет состоять твое лечение! Кроме того, – добавил он, понизив голос, чтобы никто больше не услышал их разговора, – не подобает владелице Карадока иметь при себе всего лишь несколько пенсов.
– Не деньги важны, а сам факт: меня обокрали! – снова вспыхнула Бронуин, поднимая взор на своего высокого спутника, уже входившего в таверну.
Над дверью висела зеленая ветка с маленькими белыми ягодками. Собачья душа, это же омела! Бронуин отскочила, словно увидела привидение.
– Вольф, какой сегодня день?
– Три дня до Рождества. А теперь, Бога ради, входи и закрой дверь!
Бронуин покачала головой.
– Ноги моей не будет в том месте, где вот это висит над дверью.
Видя, что с ней не договоришься, Вольф снова вышел из таверны и закрыл за собой дверь, успокоив хозяев.
– Чем тебе не нравится омела?
– Нельзя вешать омелу до самого что ни на есть кануна Рождества. На сегодня с меня хватит несчастий!
– Но ты можешь не опасаться, что я под омелой сорву с твоих губ поцелуй прямо перед всеми прохожими, ведь сейчас ты выглядишь как мальчишка.
Бронуин нетерпеливо поморщилась.
– Это плохая примета! Весь год над тобой будет висеть проклятие. Омела во многом помогает человеку, но если ее повесить…
– До наступления самого что ни на есть кануна Рождества… так ведь? – скептически отозвался о суеверии спутник. – И ты веришь в подобную чепуху?
– Твое невежество не спасет тебя! Нехорошо смеяться над тем, чего не понимаешь, – вспомнила Бронуин изречения тети Агнес.
– Тогда иди по этой улице до Ладгейта и возвращайся по Стрэнду в Вестминстер. Там мы с тобой и увидимся.
Взглянув на ее расстроенное лицо, Вольфу стало жалко ее.
– Я подойду к воротам через полчаса. Посмотри пока на реку, поджидая меня. Мне нужно здесь кое с кем повидаться по одному делу.
– Тогда скажи владельцам таверны, чтобы сняли омелу и помолились о прощении, – мрачно посоветовала Бронуин. – Может быть, они не знают приметы, если и сами родом из Германии, раз варят немецкий эль.
– Я слышал, что уэльсцы очень суеверны, – сурово заметил Вольф, – но, уверяю тебя, все это чепуха и ничего больше.
– Осторожность, вот что это! Есть духи, которых понимает только всемогущий Господь, и не стоит сердить их понапрасну.
– Да, есть, и ты один из них, парень, тупой, как пень, и упрямый, как осел.
Вне себя от раздражения Вольф вошел в таверну и захлопнул за собой дверь, резко оборвав спор, прежде чем Бронуин успела ответить достойным образом. Покачав головой, она направилась вдоль улицы к Ладгейту. Мужчины многое не понимают, предположила Бронуин, размышляя о наблюдениях тети Агнес над Оуэном Карадокским. Он был хорошим человеком, но тетя беспокоилась, что отец Бронуин недостаточно почитает духов, живущих в деревьях, а мать беспокоилась насчет того, что он не посещает церковных служб. Оуэн считал свой долг исполненным и забыл думать про церковь после того, как построил часовню для тех, кто желал молиться.
Группа молодых людей в плащах, богато подбитых мехом, собралась у ворот Ладгейта. Они с большим вниманием следили за двумя лодками, курсировавшими неподалеку от берега. Над одной лодкой развевался красный вымпел, над другой – синий. На носу каждой лодки стоял молодой человек, вооруженный копьем. Установив лодки одну против другой, обе команды гребцов начали грести изо всех сил навстречу друг другу. Захваченная напряженным состязанием, Бронуин вскрикнула, когда копьеносец красных сильно ткнул копьем в противника, столкнув его за борт и чуть не опрокинув в реку заодно с ним всю команду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114