– По существу, вся жизнь – аудитория, – вздохнул Джошуа.
Презирая себя, не находя в себе сил совладать со своими эмоциями, пытаясь удержать его, она спросила:
– Я тебе нравлюсь? Я надеюсь, ты считаешь меня интересной, умной женщиной?
– Дина, я не вижу связи.
– Я не могу без… этого, Джошуа. Вот почему мы вместе.
– Я встречаюсь с тобой потому, что это обогащает твою жизнь.
– А как же ты? Что это дает тебе? – спросила Дина.
– А мне приятно делать добро.
– А как же другие?
– Точно так же. Я стараюсь относиться к тебе как-то по-особому, выделяю тебя среди других…
Опять ушел от ответа.
Дина встала, начала вытаскивать чистое белье из пакета и, стоя с его носком в руке, спросила:
– И ради этого я должна спать с тобой, пока другие ходят на танцульки и рок-концерты?
Джошуа отрицательно покачал головой:
– Нет, это ради того, что… Я чувствую, как ты нуждаешься в том, чтобы разделить со мной сокровенную интимную жизнь. Возможно, именно это придает тебе уверенность в своих силах.
– Тогда почему, когда ты уходишь, я чувствую полную опустошенность?
– Твои запросы слишком велики. И что за недовольное выражение? Тебе неприятно за мной ухаживать?
Дина задумалась.
– Нет, – наконец ответила Дина, покривив душой, так как именно необходимость постоянно следить за чистотой его вещей тяготила ее, становилась одной из причин ее разочарования. Его трусы, все как на подбор полосатые; майки с блеклыми пятнами пота под мышками, кричащего цвета носки – все раздражало ее. Запах грязного белья напоминал о нем, о его теле.
– Джошуа, – с усилием выговорила она, – у меня есть право на что-то большее. И, если ты не можешь – или не хочешь – дать мне это, я найду себе другого.
– Ах, опять этот гонор девочки из высшего света! Сплошной нарциссизм! Всему виной твое трудное детство.
– Заткнись, Джошуа, и оставь в покое мое детство.
– Ну, ну, Дина. Наконец-то мы набрели на что-то интересненькое. Давай-давай, продолжай… Может быть, проблема в том, что ты никогда не рассказывала о своих родителях.
– Мое детство и мои родители здесь ни при чем. Все дело в тебе. В том, как ты обращаешься со мной после «этого».
– После чего «этого»?
Дина почувствовала неловкость:
– Ты знаешь, чего…
– О, замечательное девичье «это»! Когда ты запнулась на «этом», ты потеряла все свое обаяние.
– Почему ты всегда сразу уходишь после «этого»? – продолжала допытываться Дина.
– Потому что все уже сказано.
Словно они о чем-то разговаривали до, во время или после «этого».
– И все же мне не по себе, когда ты вот так спешно начинаешь собираться.
– У тебя, вероятно, скоро месячные. – Он с победным видом глянул на нее. Джошуа был доволен своей маленькой победой – он еще не потерял проницательности, ему еще есть чему поучить неразумное молодое поколение.
– Вовсе нет, – слабо запротестовала Дина.
Как и многие ее сверстники, она не умела постоять за себя в споре и пропускать колкости старших мимо ушей.
– Тогда ты должна серьезно задуматься над моими словами. А на твой вопрос я могу ответить только так – тебе еще далеко до умной, интеллигентной женщины. Еще очень далеко. То, как ты сегодня вела себя, лишь подтверждает мою мысль о том, что в тебе еще слишком много от типичного испорченного американского ребенка, каких, например, никогда не встретишь среди детей из Советского Союза.
Это сравнение привело Дину в совершенную ярость. Она едва успела открыть рот, чтобы достойно ответить этому знатоку юных девиц, как в комнате зазвонил телефон.
Особая линия
Питер Моллой настоял, чтобы в комнату Дины была проведена собственная телефонная линия. Случилось это после того, как он однажды всю ночь не мог добиться, чтобы Дину позвали к аппарату, обслуживающему все женское общежитие. Моллой предупредил дочь, что этот номер подключен к абонентской сети только ради их личного удобства и его никому не следует давать, особенно девицам, населяющим общежитие. Разве что Адриена в случае крайней необходимости может им воспользоваться.
Из столбняка Дину вывел резкий телефонный звонок.
– Да, папочка, – сняв трубку, машинально сказала она. Взгляд ее еще был направлен на Джошуа. Тот решил, что наступил подходящий момент удалиться, и стал энергично одеваться – джинсы, ковбойские сапоги, рубашка и ветровка быстро оказались на своем хозяине.
– Боже мой! – вскрикнула Дина и схватилась рукой за спинку стула. – Нет!
Джошуа обернулся на ее возглас, уже держась за ручку двери, не скрывая неприязненного выражения.
– Характер характером, а я должен идти, – заявил он.
Дина не обратила на его слова никакого внимания. Она судорожно вцепилась в телефонную трубку и вдруг зарыдала.
– Да, да… поездом. Нет, теперь же. Выезжаю немедленно.
– Дина, что, в конце концов, происходит? – осторожно спросил Джошуа.
Девушка положила трубку и, достав бумажный носовой платок, вытирая с щек слезы, ответила:
– С папой несчастье… Обширный инфаркт.
– Ну, в 1990 году хорошей новостью можно считать то, что подобные случаи не всегда кончаются фатально.
Она всхлипнула:
– На этот раз фатально! – Дина, рыдая, бросилась на кровать.
Джошуа тихо присвистнул.
– Умер?
– Да! – крикнула Дина, уткнувшись лицом в подушку. – Да, умер! Умер, умер, умер!..
Она выкрикивала это снова и снова.
– Эй, ну нельзя же так. – Джошуа оторвался от двери, приблизился к кровати. – Ну-ка, вздохни поглубже. Расслабься! Не надо так переживать… Стоит ли гробить жизнь в погоне за деньгами? – тихо спросил он самого себя.
Дина тихо всхлипывала, прижав к себе подушку и раскачиваясь на кровати из стороны в сторону.
– Что я теперь буду делать? У меня никого не осталось.
– Погоди минутку, а что случилось с твоей матерью? – растерялся он. – Она тоже умерла?
– Нет, – прошептала Дина, отбросив подушку в сторону.
– Значит, у тебя кто-то есть?
– Нет, никого не осталось. – Она заплакала еще горше.
Но больше всего поразило Дину в этот момент то, что вдруг разрыв с матерью предстал перед ней гораздо более трагичным событием, чем потеря отца.
Все это было слишком сложно для Джошуа Московица, который гордился своим умением быстро вникать в суть вещей и разбираться в человеческих отношениях, распутывать самый запутанный сценарий, способностью найти скрытый подтекст в любом советском фильме, разбираемом в студенческой аудитории, который помнил любой персонаж из любого романа Достоевского и цитировал его слова, не заглядывая в книгу.
– Если твоя мать жива, тогда что означают твои слезы и жалобы на то, что ты осталась одна?
– Она живет в Париже, – ответила Дина голосом, полным страдания. – Мы не виделись и не разговаривали целых два года.
Джошуа развел руками:
– Сладкая жизнь! Богатые липнут к ней, как мухи к липкой бумаге, – презрительно сказал он, – они забывают при этом обо всем, даже о собственных детях!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70