По иронии судьбы Габриэла вышла замуж за него потому, что ее привлекали те качества, которых, как ей казалось, недоставало ей. Пит, в свою очередь, женился на ней, может быть, сам не сознавая этого, в надежде подчинить ее себе полностью, сломать характер, владеть ею безраздельно.
Его губы были совсем близко от ее губ, и Габриэла попыталась освободить руки. Пит ослабил хватку, потом обнял ее за талию, а она обвила руками его шею и притянула к себе.
– Мы оба здорово изменились за это время, я думаю, – пробормотала она, – но бороться с этим глупо.
Он прижался головой к ее груди, одной рукой расстегивая пуговицы на ее блузке, снисходительная улыбка появилась на его красивом лице.
– Скажи, чего ты хочешь, детка? – Большего, – шепнула она ему на ухо.
– Большего, чем это?
– Да, большего.
– Развод?
– Да, – пробормотала она, – но потом.
Она зажал ей рот поцелуем, расстегнул брюки, потом ее блузка полетела в угол, за ней бюстгальтер.
– Никогда! – свирепо сказал он. – Ты так красива и всегда будешь моей!
Она, уже не владея собой, принялась ласкать его. Пит стянул с нее джинсы, отбросил их в сторону, за ними последовали ее туфли.
– Почему нет? – выдохнула она в тот момент, как он овладел ею. – Чего ты боишься?
Он дышал учащенно, в такт движениям.
– Мы будем вместе всегда, – прошептал он.
– Почему?
– Потому что я католик, – переводя дыхание, сказал он, поднимаясь на локтях, чтобы лучше видеть ее, – ирландский католик…
Габриэла откинула голову, прижала ладонь к губам.
– А я? Кто… я? – прошептала она.
– Габриэла, – выдохнул Пит.
– О Боже! – У нее перехватило дух.
– Мы же одной веры, – наставительно проговорил он.
– Только сидим на разных скамьях, – шепотом уточнила она, задумчиво глядя в потолок.
– Как бы там ни было, – пробормотал Сильвио, – этот засранец вовсе не нуждался в этой престижной шелухе со всеми ее экстравагантными костюмами, сверкающими машинами и длинноногими девками. Ему этого ничего не надо было, потому что у него была ты! – Он нахмурился. – Это его в конце концов и привело к такому концу. Он хотел сразу и все! Это его и погубило.
В голосе отца прозвучали нотки неподдельного уважения к бывшему зятю. Вообще-то Сильвио не очень любезно отзывался о Пите, особенно когда дело касалось их отношений с Габриэлой. Они настороженно относились друг к другу, хотя между ними было много общего. В свои шестьдесят пять отец Габриэлы был очень представительным мужчиной. И Сильвио, и Питу была присуща какая-то яркая, агрессивная красота. В юности Сильвио был настоящим красавчиком. Сначала он работал грузчиком, потом играл на кларнете в каких-то второразрядных заведениях, потом ему удалось открыть на побережье киоск и торговать жареными кальмарами. Его руки, мускулистые, покрытые шрамами, до сих пор хранили следы прежней деятельности. Сколько рыбы ему пришлось выпотрошить, сколько кальмаров нарезать и приготовить, сколько устриц открыть! Роскошная грива иссиня-черных волос, едва тронутая сединой на висках, украшала его крупную, красивую голову; улыбаясь, он обнажал ряд ровных белоснежных зубов. Женщины до сих пор заглядывались на него. Каждый день Сильвио вставал в шесть утра, чтобы встречать и разгружать грузовики, доставлявшие в его ресторанчик продукты.
Теперь он с такой неожиданной печалью сокрушался о бывшем зяте, что Габриэла невольно улыбнулась.
– А ребенок? Я не хотел заводить о ней разговор, все ждал – может, ты сама заговоришь о девочке.
– Она, папа, очень сердится на меня.
– За что это она сердится?
– Я не знаю.
– Как так?
– Это все, что я могу тебе сейчас сказать. Так уж получилось…
– Но теперь-то, когда этот сукин сын отдал концы, что ей надо? – Он возмущенно взмахнул рукой. – Я потрясен случившимся, еще до конца не верю в это, но я никогда не желал ему смерти, мир его праху. – Он откинулся на спинке стула. – Иногда мне хотелось придушить его собственными руками, когда я видел, что он сделал тебя несчастной!
– Папа, все в прошлом, забудь об этом.
– Как же я могу забыть! Я надеялся, что Дина позовет меня, особенно в самом начале, когда она осталась с ним, а ты улетела в Париж. Я все ждал, что она ответит на мои послания, которые я пересылал через него, но она даже ни разу не позвонила.
– Она просто стеснялась, это не относилось лично к тебе, папа.
– Ага, она совсем смутилась, моя собственная внучка. – Он потряс головой. – Если хочешь знать, что я думаю обо всей этой истории, то я тебе скажу. – Он вдруг рассердился и продолжил, не дожидаясь ответа: – Я чувствую себя обманутым, и не один раз! Прежде всего ты меня обманула, выйдя замуж за этого чужака. Этот красавчик забрал у меня моего ребенка, потом и ребенка моего ребенка.
– Я же вернулась.
– Да, да, ты вернулась, но надолго ли?
Она ничего не ответила, обдумывая его слова.
– Я предупреждал тебя, чтобы ты не выходила замуж за этого типа. Он же ирландец, помнишь, я говорил тебе, Габриэла? Можешь ходить с ним на танцы, гулять, можешь даже варить ему кофе по утрам, только не выходи замуж, потому что у этих ирландских парней нет совести.
– Папа, – возразила Габриэла, – также можно сказать, что все итальянцы – мафиози.
В этот момент ей вспомнился Николас Тресса, словно он был самым типичным представителем клана. Если ей придется встретиться с ним еще раз, она тактично объяснит, что их разделяет. Если доведется встретиться…
– Теперь, значит, ты защищаешь Пита? – оторопел Сильвио.
– Может, и так, – согласилась Габриэла, удивляясь тому, что не испытывает больше мстительного раздражения к человеку, который обманул ее, унизил и, в конце концов, отобрал у нее ребенка.
– Ну, конечно, – кивнул отец. – Теперь-то что? Теперь его нет…
Габриэла не ответила, ласково вытирая матери подбородок углом салфетки. Игнорируя присутствие отца, она как бы безмолвно общалась с матерью. Несмотря на это, Сильвио продолжал молоть языком:
– Ты совершила ошибку, когда сбежала в Париж, тебе следовало остаться и попытаться объясниться с дочерью после того, как буря утихнет и она успокоится. Надо было не покидать ее, чтобы она видела, как ты любишь ее. В этом ты виновата, Габриэла!
– Кого это ты обвиняешь? – спросил Рокко Карлуччи, появляясь на кухне. Его черные глаза, как всегда, блестели, он заметно похудел, волосы с проседью были зачесаны назад и чуть смазаны миндальным маслом. – Можешь начать с меня!
Габриэла вскочила и обняла дядю.
– Как я рада видеть тебя. Я так соскучилась по тебе.
– Я тоже, моя куколка. – Пожилой человек тяжело, с присвистом дышал – его эмфизема еще более обострилась за последние годы. – Рад, что приехала домой, даже по такому случаю.
Глядя на него, Габриэла поняла, как сильно сдал дядя. Брюки на нем болтались, из впалой груди вырывалось хриплое дыхание, он исхудал до такой степени, что руки его, тоненькие, хрупкие, буквально светились, пальцы были холодны как лед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Его губы были совсем близко от ее губ, и Габриэла попыталась освободить руки. Пит ослабил хватку, потом обнял ее за талию, а она обвила руками его шею и притянула к себе.
– Мы оба здорово изменились за это время, я думаю, – пробормотала она, – но бороться с этим глупо.
Он прижался головой к ее груди, одной рукой расстегивая пуговицы на ее блузке, снисходительная улыбка появилась на его красивом лице.
– Скажи, чего ты хочешь, детка? – Большего, – шепнула она ему на ухо.
– Большего, чем это?
– Да, большего.
– Развод?
– Да, – пробормотала она, – но потом.
Она зажал ей рот поцелуем, расстегнул брюки, потом ее блузка полетела в угол, за ней бюстгальтер.
– Никогда! – свирепо сказал он. – Ты так красива и всегда будешь моей!
Она, уже не владея собой, принялась ласкать его. Пит стянул с нее джинсы, отбросил их в сторону, за ними последовали ее туфли.
– Почему нет? – выдохнула она в тот момент, как он овладел ею. – Чего ты боишься?
Он дышал учащенно, в такт движениям.
– Мы будем вместе всегда, – прошептал он.
– Почему?
– Потому что я католик, – переводя дыхание, сказал он, поднимаясь на локтях, чтобы лучше видеть ее, – ирландский католик…
Габриэла откинула голову, прижала ладонь к губам.
– А я? Кто… я? – прошептала она.
– Габриэла, – выдохнул Пит.
– О Боже! – У нее перехватило дух.
– Мы же одной веры, – наставительно проговорил он.
– Только сидим на разных скамьях, – шепотом уточнила она, задумчиво глядя в потолок.
– Как бы там ни было, – пробормотал Сильвио, – этот засранец вовсе не нуждался в этой престижной шелухе со всеми ее экстравагантными костюмами, сверкающими машинами и длинноногими девками. Ему этого ничего не надо было, потому что у него была ты! – Он нахмурился. – Это его в конце концов и привело к такому концу. Он хотел сразу и все! Это его и погубило.
В голосе отца прозвучали нотки неподдельного уважения к бывшему зятю. Вообще-то Сильвио не очень любезно отзывался о Пите, особенно когда дело касалось их отношений с Габриэлой. Они настороженно относились друг к другу, хотя между ними было много общего. В свои шестьдесят пять отец Габриэлы был очень представительным мужчиной. И Сильвио, и Питу была присуща какая-то яркая, агрессивная красота. В юности Сильвио был настоящим красавчиком. Сначала он работал грузчиком, потом играл на кларнете в каких-то второразрядных заведениях, потом ему удалось открыть на побережье киоск и торговать жареными кальмарами. Его руки, мускулистые, покрытые шрамами, до сих пор хранили следы прежней деятельности. Сколько рыбы ему пришлось выпотрошить, сколько кальмаров нарезать и приготовить, сколько устриц открыть! Роскошная грива иссиня-черных волос, едва тронутая сединой на висках, украшала его крупную, красивую голову; улыбаясь, он обнажал ряд ровных белоснежных зубов. Женщины до сих пор заглядывались на него. Каждый день Сильвио вставал в шесть утра, чтобы встречать и разгружать грузовики, доставлявшие в его ресторанчик продукты.
Теперь он с такой неожиданной печалью сокрушался о бывшем зяте, что Габриэла невольно улыбнулась.
– А ребенок? Я не хотел заводить о ней разговор, все ждал – может, ты сама заговоришь о девочке.
– Она, папа, очень сердится на меня.
– За что это она сердится?
– Я не знаю.
– Как так?
– Это все, что я могу тебе сейчас сказать. Так уж получилось…
– Но теперь-то, когда этот сукин сын отдал концы, что ей надо? – Он возмущенно взмахнул рукой. – Я потрясен случившимся, еще до конца не верю в это, но я никогда не желал ему смерти, мир его праху. – Он откинулся на спинке стула. – Иногда мне хотелось придушить его собственными руками, когда я видел, что он сделал тебя несчастной!
– Папа, все в прошлом, забудь об этом.
– Как же я могу забыть! Я надеялся, что Дина позовет меня, особенно в самом начале, когда она осталась с ним, а ты улетела в Париж. Я все ждал, что она ответит на мои послания, которые я пересылал через него, но она даже ни разу не позвонила.
– Она просто стеснялась, это не относилось лично к тебе, папа.
– Ага, она совсем смутилась, моя собственная внучка. – Он потряс головой. – Если хочешь знать, что я думаю обо всей этой истории, то я тебе скажу. – Он вдруг рассердился и продолжил, не дожидаясь ответа: – Я чувствую себя обманутым, и не один раз! Прежде всего ты меня обманула, выйдя замуж за этого чужака. Этот красавчик забрал у меня моего ребенка, потом и ребенка моего ребенка.
– Я же вернулась.
– Да, да, ты вернулась, но надолго ли?
Она ничего не ответила, обдумывая его слова.
– Я предупреждал тебя, чтобы ты не выходила замуж за этого типа. Он же ирландец, помнишь, я говорил тебе, Габриэла? Можешь ходить с ним на танцы, гулять, можешь даже варить ему кофе по утрам, только не выходи замуж, потому что у этих ирландских парней нет совести.
– Папа, – возразила Габриэла, – также можно сказать, что все итальянцы – мафиози.
В этот момент ей вспомнился Николас Тресса, словно он был самым типичным представителем клана. Если ей придется встретиться с ним еще раз, она тактично объяснит, что их разделяет. Если доведется встретиться…
– Теперь, значит, ты защищаешь Пита? – оторопел Сильвио.
– Может, и так, – согласилась Габриэла, удивляясь тому, что не испытывает больше мстительного раздражения к человеку, который обманул ее, унизил и, в конце концов, отобрал у нее ребенка.
– Ну, конечно, – кивнул отец. – Теперь-то что? Теперь его нет…
Габриэла не ответила, ласково вытирая матери подбородок углом салфетки. Игнорируя присутствие отца, она как бы безмолвно общалась с матерью. Несмотря на это, Сильвио продолжал молоть языком:
– Ты совершила ошибку, когда сбежала в Париж, тебе следовало остаться и попытаться объясниться с дочерью после того, как буря утихнет и она успокоится. Надо было не покидать ее, чтобы она видела, как ты любишь ее. В этом ты виновата, Габриэла!
– Кого это ты обвиняешь? – спросил Рокко Карлуччи, появляясь на кухне. Его черные глаза, как всегда, блестели, он заметно похудел, волосы с проседью были зачесаны назад и чуть смазаны миндальным маслом. – Можешь начать с меня!
Габриэла вскочила и обняла дядю.
– Как я рада видеть тебя. Я так соскучилась по тебе.
– Я тоже, моя куколка. – Пожилой человек тяжело, с присвистом дышал – его эмфизема еще более обострилась за последние годы. – Рад, что приехала домой, даже по такому случаю.
Глядя на него, Габриэла поняла, как сильно сдал дядя. Брюки на нем болтались, из впалой груди вырывалось хриплое дыхание, он исхудал до такой степени, что руки его, тоненькие, хрупкие, буквально светились, пальцы были холодны как лед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70