– Когда же разочарования стали перевешивать, я решила, что пора с этим кончать. – Она как будто оправдывалась. – Это, в общем-то, не оригинально, зато правда.
Они оба смолкли, и Габриэле пришло в голову, что наступил ее черед задавать вопросы. Так они и беседовали, с долгими перерывами, паузами, позволяя друг другу спокойно размышлять над ответом.
– Послушай, Ник, – зевнув, сказала Габриэла, – я на самом деле буквально валюсь с ног. Мне необходимо немного вздремнуть. – Она подошла к составленным в угол стульям, перевернула один из них, стряхнула с него пыль и села, в изнеможении прикрыв глаза. – Лучше немного вздремну, а потом займусь ленчем, – призналась она с усталой улыбкой.
– Да, с тобой не соскучишься, – поддразнил ее Ник. – Просто душа общества! Такие рабочие нам не годятся. Ты слишком любишь перекуры!
Габриэле было приятно его общество, она чувствовала себя легко и свободно. Она взглядом поискала в царящем хаосе кофейные чашки.
– Пока кофе еще не готов, я как раз закончу одну стену. – Улыбаясь, она подняла вверх волосы, открыв его взгляду тонкую изящную шею. – Потом я приготовлю что-нибудь поесть, когда у нас будет следующий перерыв. Имеем мы право на обеденный перерыв?
– А имею я право пригласить тебя в ресторан? – спросил он, обрушивая куски старой штукатурки к подножию стремянки.
– Может, лучше где-нибудь на травке?
– Еще лучше будет, когда мы покончим с этим ремонтом и выберемся на свежий воздух из этой пещеры!
Разливая кофе по чашкам, Габриэла почувствовала, что после стольких лет в ней просыпается что-то женское, что она прежде усиленно подавляла в себе. Ее мозг сопротивлялся, но тело уже подавало свои сигналы. Ей казалось, что любовь переполняет ее, не обязательно к этому конкретному человеку, а просто любовь женщины к мужчине. Она испугалась, что он прочел ее мысли, и решила сменить тему разговора.
– Мне приходят на память стихи Филиппа Ларкина. Особенно строки, посвященные уходу человека из жизни…
– Ты имеешь в виду «Старых дураков»?
Габриэла не могла скрыть своего удивления.
Николас и Габриэла долго молчали, погруженные в невеселые мысли. Наконец взгляды их встретились. Габриэла тихо произнесла, вспоминая отдельные строки:
– Для них восход, закат – пустые звуки, и никогда им не узнать, что наступил конец их вечным мукам. Что ночь, что день, и от руки ли чужака им суждено погибнуть… Ужас – вот так на склоне лет превратиться в беспомощного младенца. – Ее глаза наполнились слезами, и она поспешила вытереть их. – Мне дважды довелось с этим столкнуться – в первый раз, когда маму поразил удар, но ей удалось выжить. Хотя разве это называется жизнью? Потом, когда умер Пит, не дожив до возраста «Старых дураков».
Ее нижняя губа задрожала:
– Никто из нас не думает о том, что его может поджидать подобная участь – умереть молодым или жить растительной жизнью. – Она попыталась взять себя в руки. – Прошу простить меня за такое признание, но иногда тяжелее похоронить человека, с которым вы в ссоре, чем кого-то из близких. Странная мысль, не правда ли?
Она с испугом и подозрением взглянула ему в глаза, опасаясь, что он не поймет ее правильно.
– Мне тяжело было видеть, – голос ее прервался от нахлынувших воспоминаний, – что на его похоронах никто не проявил искреннего горя, а люди приходили просто отдать ему последний долг, скорее из любопытства или потому, что так положено.
Они снова взялись за работу.
– Не молчи, – окликнула Ника Габриэла, – скажи, что ты обо всем этом думаешь?
Он спустился с лестницы и подошел к Габриэле, взяв ее руки в свои.
– Откуда такая боль? Кто довел тебя до этого?
– Ой, кофе готов! – Она бросилась к кофейнику и выключила его. – Налить? – спросила Габриэла, с трудом доставая из занавешенного пленкой шкафа две кружки. Но этот ее порыв словно подстегнул Ника. Он шагнул к ней, потом остановился в нерешительности, словно не зная, что ему делать дальше.
– Габриэла, – наконец сказал он, – давай выйдем из дому на пару минут и поговорим.
Она последовала за ним к распахнутой двери и направилась к плакучей иве, растущей за домом. Они опустились на траву в тени дерева.
– Что тебе больше всего запомнилось о Пите? – спросил он без предисловий.
Опершись на локоть, она лежала в расслабленной позе, и по ее лицу блуждала меланхолическая улыбка.
– Его запах, – ответила Габриэла и засмеялась. – Это звучит нелепо, но даже месяцы спустя после того, как мы расстались, я везде ощущала запах Пита – на своей одежде, в постели, в своей парижской квартире. В доме, где он даже никогда не бывал.
Ник был совсем рядом, и Габриэла знала – если он наклонится и поцелует ее, она не станет возражать.
– Какой же это был запах?
– Я не знаю… Какой-то одеколон. Наверное, он выливал на себя по флакону в день. Это благоухание буквально преследовало меня, в первый месяц я не знала, как от него избавиться. Без конца проветривала свою одежду, чем только не обрызгивала ее!.. Знаешь, самое удивительное, что вчера, стоя у гроба, я не смогла учуять даже следов этого аромата.
– Как долго вы были женаты?
– Семнадцать лет.
– И все, что запомнилось, это его одеколон?
– Нет, конечно, нет! Но это прежде всего.
– Габриэла Карлуччи-Моллой, – прошептал он и взял ее за подбородок. – Неужели никому не удастся завоевать тебя и сделать счастливой?
Она покачала головой:
– Может, я не хочу быть покоренной и осчастливленной?
– Почему? – настаивал он.
Габриэла перевернулась на живот, чтобы избежать его пристального взгляда, и ответила:
– Не знаю. Может, потому, что я невезучая и все делаю невпопад. Как умерла твоя жена?
– Она долго болела, очень мучилась…
– Детей нет?
– Нет.
– А какое твое самое сильное воспоминание?
– Я не могу вспомнить что-то определенное, мы жили дружно, все делили поровну, плохое и хорошее, что случалось с нами.
– А что вспоминается плохого?
– Это любопытно, но мне ничего подобного не приходит на память. После ее смерти я почувствовал страшную пустоту. Мне вообще не хотелось бы вспоминать нашу совместную жизнь, даже ее счастливые моменты.
– Итак, ты сохраняешь в себе память о том хорошем, что было между вами, а я лучше всего запомнила то, что было плохого. – Она отхлебывала из кружки кофе, чувствуя на себе его теплый взгляд. – Так что же, никто не явился и не сделал тебя счастливым?
– Почему ты думаешь, что этого не было?
Такая мысль не приходила ей в голову.
– А были такие?
– Нет.
– Как тебе в руки попала книга Филиппа Ларкина? – спросила она, решив переменить тему разговора.
– А тебе? – Он сделал глоток кофе.
– Потому что я такая умная, – язвительно сказала она.
– А я просто сентиментальный идиот, который не может понять классиков, а Ларкин пишет как раз для таких обычных людей, как я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Они оба смолкли, и Габриэле пришло в голову, что наступил ее черед задавать вопросы. Так они и беседовали, с долгими перерывами, паузами, позволяя друг другу спокойно размышлять над ответом.
– Послушай, Ник, – зевнув, сказала Габриэла, – я на самом деле буквально валюсь с ног. Мне необходимо немного вздремнуть. – Она подошла к составленным в угол стульям, перевернула один из них, стряхнула с него пыль и села, в изнеможении прикрыв глаза. – Лучше немного вздремну, а потом займусь ленчем, – призналась она с усталой улыбкой.
– Да, с тобой не соскучишься, – поддразнил ее Ник. – Просто душа общества! Такие рабочие нам не годятся. Ты слишком любишь перекуры!
Габриэле было приятно его общество, она чувствовала себя легко и свободно. Она взглядом поискала в царящем хаосе кофейные чашки.
– Пока кофе еще не готов, я как раз закончу одну стену. – Улыбаясь, она подняла вверх волосы, открыв его взгляду тонкую изящную шею. – Потом я приготовлю что-нибудь поесть, когда у нас будет следующий перерыв. Имеем мы право на обеденный перерыв?
– А имею я право пригласить тебя в ресторан? – спросил он, обрушивая куски старой штукатурки к подножию стремянки.
– Может, лучше где-нибудь на травке?
– Еще лучше будет, когда мы покончим с этим ремонтом и выберемся на свежий воздух из этой пещеры!
Разливая кофе по чашкам, Габриэла почувствовала, что после стольких лет в ней просыпается что-то женское, что она прежде усиленно подавляла в себе. Ее мозг сопротивлялся, но тело уже подавало свои сигналы. Ей казалось, что любовь переполняет ее, не обязательно к этому конкретному человеку, а просто любовь женщины к мужчине. Она испугалась, что он прочел ее мысли, и решила сменить тему разговора.
– Мне приходят на память стихи Филиппа Ларкина. Особенно строки, посвященные уходу человека из жизни…
– Ты имеешь в виду «Старых дураков»?
Габриэла не могла скрыть своего удивления.
Николас и Габриэла долго молчали, погруженные в невеселые мысли. Наконец взгляды их встретились. Габриэла тихо произнесла, вспоминая отдельные строки:
– Для них восход, закат – пустые звуки, и никогда им не узнать, что наступил конец их вечным мукам. Что ночь, что день, и от руки ли чужака им суждено погибнуть… Ужас – вот так на склоне лет превратиться в беспомощного младенца. – Ее глаза наполнились слезами, и она поспешила вытереть их. – Мне дважды довелось с этим столкнуться – в первый раз, когда маму поразил удар, но ей удалось выжить. Хотя разве это называется жизнью? Потом, когда умер Пит, не дожив до возраста «Старых дураков».
Ее нижняя губа задрожала:
– Никто из нас не думает о том, что его может поджидать подобная участь – умереть молодым или жить растительной жизнью. – Она попыталась взять себя в руки. – Прошу простить меня за такое признание, но иногда тяжелее похоронить человека, с которым вы в ссоре, чем кого-то из близких. Странная мысль, не правда ли?
Она с испугом и подозрением взглянула ему в глаза, опасаясь, что он не поймет ее правильно.
– Мне тяжело было видеть, – голос ее прервался от нахлынувших воспоминаний, – что на его похоронах никто не проявил искреннего горя, а люди приходили просто отдать ему последний долг, скорее из любопытства или потому, что так положено.
Они снова взялись за работу.
– Не молчи, – окликнула Ника Габриэла, – скажи, что ты обо всем этом думаешь?
Он спустился с лестницы и подошел к Габриэле, взяв ее руки в свои.
– Откуда такая боль? Кто довел тебя до этого?
– Ой, кофе готов! – Она бросилась к кофейнику и выключила его. – Налить? – спросила Габриэла, с трудом доставая из занавешенного пленкой шкафа две кружки. Но этот ее порыв словно подстегнул Ника. Он шагнул к ней, потом остановился в нерешительности, словно не зная, что ему делать дальше.
– Габриэла, – наконец сказал он, – давай выйдем из дому на пару минут и поговорим.
Она последовала за ним к распахнутой двери и направилась к плакучей иве, растущей за домом. Они опустились на траву в тени дерева.
– Что тебе больше всего запомнилось о Пите? – спросил он без предисловий.
Опершись на локоть, она лежала в расслабленной позе, и по ее лицу блуждала меланхолическая улыбка.
– Его запах, – ответила Габриэла и засмеялась. – Это звучит нелепо, но даже месяцы спустя после того, как мы расстались, я везде ощущала запах Пита – на своей одежде, в постели, в своей парижской квартире. В доме, где он даже никогда не бывал.
Ник был совсем рядом, и Габриэла знала – если он наклонится и поцелует ее, она не станет возражать.
– Какой же это был запах?
– Я не знаю… Какой-то одеколон. Наверное, он выливал на себя по флакону в день. Это благоухание буквально преследовало меня, в первый месяц я не знала, как от него избавиться. Без конца проветривала свою одежду, чем только не обрызгивала ее!.. Знаешь, самое удивительное, что вчера, стоя у гроба, я не смогла учуять даже следов этого аромата.
– Как долго вы были женаты?
– Семнадцать лет.
– И все, что запомнилось, это его одеколон?
– Нет, конечно, нет! Но это прежде всего.
– Габриэла Карлуччи-Моллой, – прошептал он и взял ее за подбородок. – Неужели никому не удастся завоевать тебя и сделать счастливой?
Она покачала головой:
– Может, я не хочу быть покоренной и осчастливленной?
– Почему? – настаивал он.
Габриэла перевернулась на живот, чтобы избежать его пристального взгляда, и ответила:
– Не знаю. Может, потому, что я невезучая и все делаю невпопад. Как умерла твоя жена?
– Она долго болела, очень мучилась…
– Детей нет?
– Нет.
– А какое твое самое сильное воспоминание?
– Я не могу вспомнить что-то определенное, мы жили дружно, все делили поровну, плохое и хорошее, что случалось с нами.
– А что вспоминается плохого?
– Это любопытно, но мне ничего подобного не приходит на память. После ее смерти я почувствовал страшную пустоту. Мне вообще не хотелось бы вспоминать нашу совместную жизнь, даже ее счастливые моменты.
– Итак, ты сохраняешь в себе память о том хорошем, что было между вами, а я лучше всего запомнила то, что было плохого. – Она отхлебывала из кружки кофе, чувствуя на себе его теплый взгляд. – Так что же, никто не явился и не сделал тебя счастливым?
– Почему ты думаешь, что этого не было?
Такая мысль не приходила ей в голову.
– А были такие?
– Нет.
– Как тебе в руки попала книга Филиппа Ларкина? – спросила она, решив переменить тему разговора.
– А тебе? – Он сделал глоток кофе.
– Потому что я такая умная, – язвительно сказала она.
– А я просто сентиментальный идиот, который не может понять классиков, а Ларкин пишет как раз для таких обычных людей, как я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70