-- Да, точно десятый! После него группа с длинным-длинным
названием. Я еще подумала шутя, что их в десятку не включили
только потому, что их на финале трудно и долго объявлять надо...
А Санька, сразу забыв всех участников конкурса, забыв Перевальное, забыв о четвертом месте, вдруг предложил Маше:
-- Давай выступим в финальном туре вместе!
-- Как это? -- густо покраснела она.
Сверху, с ресторанной палубы, растекалась по набережной мягкая шелковистая музыка, дул легкий бриз, ноздри щекотал запах шашлыков и жареной кефали. Хотелось подпрыгнуть, ввинтиться в смесь, состоящую из этих звуков и запахов, и она чуть не сделала это прямо при Саньке. А может, и сделала бы, если бы не его странное предложение. Оно окаменило ступни, и она, только чтобы избавиться от этого ощущения, переступила с ноги на ногу.
-- Как это? -- повторила она.
-- Понимаешь, в финале нужно исполнить две вещи. Желательно новые. Андрей предлагает сделать римейк из наших прежних песен, а я... Я хочу новое, совсем новое. Одна вещь... это... это... вальс! -- почти выкрикнул он первое, что пришло на ум.
-- Как там, наверху? -- вспомнила она их танец.
-- Да. С теми словами. Я уже дописал. Не шедевр, но с рифмами. Проблема в том, что я не могу вальсировать сам. Мне нужна ты!
Она еще раз покраснела. И еще сильнее стала похожа на прежнюю девочку-роллершу.
-- Я приглашу тебя из зала на сцену, и мы провальсируем вместе...
А вторая песня... вторая... Нужно что-то яростное, современное, как твои коньки-ролики...
-- Напиши про ролики, -- наивно предложила она.
-- Ты думаешь?
-- А я попрошу наших мальчишек устроить на сцене что-нибудь в агрессив-стайле...
-- Надо подумать, -- напрягся Санька. -- Что-то в этом есть. Можно Ковбоя пригласить. Он здорово гоняет...
-- Ковбоя не надо, -- насупилась Маша.
Он еле отыскал ссадинку на ее щеке. Она сузилась до точечки, но все еще сидела на коже.
-- Ладно. Не надо, -- согласился он.
А музыка с ресторанной палубы стала заметно громче. Она казалась вылетающей из магнитолы, которую поднесли чуть ближе. Музыка одуряла, пьянила, хотя он и не мог объяснить почему. Букаха, девицы, измазанные в грязи, сановные гости -- все, все и даже парни из "Мышьяка", уже почти родные парни, были оттеснены временем, новостью о четвертом месте, музыкой оркестра. И Санька сдался.
-- Пошли потанцуем, -- протянул он правую руку ладонью вверх.
-- Пошли, -- послушно накрыла она эту ладонь своей узкой загорелой кистью.
И теперь уже забылось все. Даже то, зачем он ей протянул руку.
Настолько сильно забылось, что он прижал ее к себе, обнял и медленно, осторожно отыскал ее губы. Маша напряглась, стала суше и угловатее. Она не отклоняла голову, но и не теряла своей одеревенелости. Ее руки плетями висели вдоль туловища, и Санька только теперь что-то понял. Он оторвал свои горячечные губы от ее холодных и тихо спросил:
-- Тебя никогда не целовали?
-- Не-ет, -- еще тише ответила она и ребенком, глупым сонным ребенком положила ему голову на плечо.
Он накрыл ее затылок ладонью и подумал, что теперь ему просто жалко целовать ее. Ведь целуя, он изменял Машу, делал ее взрослой. Ее жизнь теперь резко разделялась на жизнь до него и после. А может, уже разделилась? И у него тоже?
Он только собрался сказать об этом, как внизу, у трапа, противно взвизгнули тормоза. Машины по набережной не ездили. Даже ночью. Это он знал точно.
Подав голову влево и не отнимая руки от ее теплого затылка, он увидел "жигули" у трапа. Багажник был уже открыт, и из него доставал чемоданы невысокий коротко остриженный парень. А рядом с ним переминался с ноги на ногу высоченный пижон с длинными, кольцами вьющимися волосами и терпеливо слушал речь невысокого.
Матрос, стоящий у трапа, козырнул пижону и просигналил наверх. Тут же мячиком по нему скатились два коротких матросика и угодливо подхватили чемоданы пижона. "Жигули", распугивая гуляк, понеслись от трапа не меньше, чем на ста кэмэ, и Санька вспомнил, что и в Москве крутые запросто заезжают на тротуар на Новом Арбате. Каждый живет по своим законам.
-- Ты любишь меня? -- в плечо, глухо спросила она, и Санька пробормотал:
-- Во-ова... На ловца и зверь...
-- Не любишь? -- оторвала она голову от его груди.
Через секунду из глаз хлынули бы слезы. А по трапу грохотали кирзачами-прогарами матросы. За ними лениво поднимался Витя-красавчик, их самолетный попутчик, предсказатель-экстрасенс.
-- Люблю, -- вынужденно сказал он. -- Очень.
-- И я.
Витя-красавчик, за которым Санька гонял Ковбоя по элитным гостиницам и казино, оказывается, преспокойненько жил на теплоходе. Чемоданы, впрочем, могли означать и переезд.
Или вообще прилет. Значит, что-то заставило его разорвать отпуск. Или у экстрасенсов-предсказателей нет отпусков?
-- Машенька, я тебя очень люблю, -- сжал он ее руки у груди. -- Ты меня отпустишь на минутку?..
-- Это нужно? -- похоже, обиделась она.
-- Очень. Я увидел одного знакомого. Могу потерять...
-- Хорошо. Иди.
После такого обиженного, подрагивающего голоса никуда идти не хотелось.
-- Не дуйся, пожалуйста, -- попросил он.
-- Я не дуюсь, -- вырвала она руки из его тисков, повернулась и стремглав бросилась по палубе.
Приморск не отдавал ему своих девушек. Нина отмолотила его сумочкой за убитого Томогочу. Маша выразила обиду побегом.
Наверное, стоило ее догнать, а он бы очень легко это сделал, но на Саньку накатила такая невыразимая тоска, что ему до боли в кулаках захотелось пойти и выбить зубы Вите-красавчику. Чтоб не предсказывал, что не нужно.
Глава двадцать девятая
МЕФИСТОФЕЛЬ СПУСКАЕТСЯ В ПРИМОРСК
-- А, это ты, -- тоже узнал его Витя-красавчик.
Он только что ступил с трапа на палубу, но у него был такой изможденный вид, будто трап оказался километровой длины.
-- Переезжаете?
-- Почему же? -- тряхнул он золотистыми кудрями. -- Я только что из Москвы.
-- Так мы же вроде вместе летели...
-- Ну-у, тогда я всего день здесь пробыл. Дела позвали назад. А теперь вот вернулся. Поработаю с отдыхающими. Экстрасенсов все любят. Можно неплохо срубить деньжат...
-- Вам помочь? -- попытался Санька забрать один чемодан у матроса, но тот держал его мертвой хваткой.
За хватку ему платили, и Санька не стал изображать из себя конкурента.
-- Пошли в мою каюту, -- дружелюбно предложил Витя-красавчик. -- В ногах правды нет. К тому же сейчас что-то взорвется.
-- В каком смысле? -- отступил, пропуская матросов Санька.
-- В прямом. У меня по пути в самолете видение было. Я иду по палубе, а там, -- показал он на берег, -- какие-то взрывы. И очень красиво. Очень. Как в калейдоскопе... У тебя в детстве был калейдоскоп?
-- Не было.
-- Родители жадные?
-- Я жил в детдоме, -- неохотно ответил Санька.
-- Извини. Мое кредо -- будущее. Прошлое меня не интересует. Его можно узнать и без моих способностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115