Но для начала он, как обычно, приласкал Найю. Она давала восхитительное молоко, и мать частенько упрекала его в том, что больше молока попадает ему в рот, нежели в горшок.
— И почему, как только что-то случается, сразу во всем обвиняют меня? — протестовал он.
— Да потому, что у тебя на подбородке остались следы молока, маленький воришка, — говорила она.
Сафар всегда попадался на этом, тут же принимался вытирать рот, а вся семья покатывалась с хохоту, глядя на его смущение.
— Не вздумай стать бандитом, Сафар, — шутил отец. — Хозяин первого же каравана, который ты ограбишь, тут же поймает тебя. И все, что останется от нашего сына — голова на колу.
Хозяева караванов круто обходились с пойманными ворами. Лишь недостаток времени не позволял им насладиться пытками, которые были милосердно недолгими. Тем не менее всегда находилось время, чтобы отрезать голову пойманному и выставить ее повыше в назидание другим.
В это утро Найя казалась встревоженной сильнее обычного. Когда Сафар снял тряпку, обвязанную вокруг сосков, чтобы не запачкались, то увидел несколько розоватых нарывов. Осмотрев тряпку, он увидел, что она протерлась с одной стороны. Значит, всю ночь лохмотья терлись о вымя.
— Не волнуйся, маленькая кормилица, — пробормотал он. — Сафар все поправит.
Он огляделся, проверяя, не видит ли кто, чем он собирается заняться. Сестры ушли на озеро за водой, так что в хлеву не было никого, кроме коз и других животных. Сафар в раздумье почесал голову. В сырую весну такие нарывы появлялись часто. Хотя Тимуры держали в чистоте хлев — особенно ту его часть, где содержались животные, дающие молоко, — все же любая инфекция могла проникнуть в такие вот ранки.
Взгляд его упал на лампу, стоящую на табуретке. Обмакнув пальцы в масло, он смазал козье вымя. Затем сотворил небольшое заклинание, обмазывая нарывы:
Стало легче
Маленькой кормилице;
Сафар с нею.
Боли нет.
Никакая ранка не тревожит тебя.
Стало легче
Маленькой кормилице;
Сафар с нею.
Нарывы исчезли. Осталось лишь розоватое местечко на вымени, да и оно быстро рассасывалось.
— С кем это ты разговариваешь? — спросила мать.
Он виновато покраснел, затем ответил:
— Ни с кем, мама. Я просто… песню напевал.
В те дни Сафар ощущал потребность скрывать свои магические таланты от других.
Удовлетворившись ответом, мать ничего не сказала.
Сафар быстро покончил с дойкой и прочей подсобной работой, и когда поднялся наверх, отец и сестры уже сидели за столом.
Рассвело, и все пребывали в добром расположении духа. От вида еды, расставленной на грубом деревянном столе, настроение поднялось еще больше. Мать приготовила овсянку, хлеб, поджаренный над огнем, толстые ломти сыра, покрытого хрустящей корочкой, поскольку она держала его близ раскаленных углей. Завтрак они завершали молоком, еще сохранившим в себе тепло козы. Много лет спустя, став знающим и умудренным жизнью человеком, Сафар помнил эти застолья. И никакие последующие пиршества не радовали его больше простой пищи.
— Вечером ты вернулся поздно, Каджи, — сказала мать, подавая отцу еще кусок поджаренного хлеба. — Должно быть, у совета накопилось много дел.
Отец скривился. Раз в месяц совет старейшин деревни собирался в доме у главы. Как правило, дел у них было мало, и собирались они в основном затем, чтобы обменяться слухами, посудачить под ячменную водку из чаш Тимура.
— Действительно, — ответил отец, — дел было много. Со дня на день ожидается караван, да и сезон сева на носу.
Мать весело фыркнула. В Кирании у женщин был свой совет, который тоже заседал регулярно. Тоже за слухами и старыми байками. Правда, пили там чай, приправленный перебродившим молоком.
Каджи усмехнулся, и вся семья поняла, что ему есть что рассказать действительно интересное. Сафар и остальные пригнулись в ожидании к столу.
— Ох, — сказал отец, — чуть не забыл. В нашей деревне прибавилось жильцов.
Брови матери взметнулись вверх.
— Ребенок родился? — спросила она. — Странно. Вот уже несколько месяцев никто из известных мне женщин не был благословлен таким подарком. Включая и наших собственных дочерей.
— Что ж, тут ты ошиблась, Мирна, — сказал отец. — Новый ребенок появился в Кирании только вчера. И уже достаточно большой. Почти шести футов росту. И весит он почти столько же, сколько Сафар.
Мирна нетерпеливо фыркнула:
— Если ты не хочешь, чтобы второй горшок с овсянкой оказался у тебя на голове, Каджи Тимур, то сейчас же объяснись.
— Да все достаточно просто, — сказал отец Сафара. — Клан Бабор попросил приютить их ребенка. — Семейство Бабор возглавляло достаточно многочисленное и свирепое племя, живущее в двух неделях переезда от Кирании. — Молодого человека зовут Ирадж Протарус, — продолжил Каджи. — У него в семье какие-то трудности. Он поживет при храме, пока его дядя не пришлет за ним.
— Протарус? — спросила Мирна. — Не слыхала такой фамилии.
Каджи пожал плечами.
— Они родственники жены главы Бабор. Живут где-то на юге. Если верить парню, люди они влиятельные. А парень симпатичный и твоего приблизительно возраста, Сафар. Хорошо воспитан. Неплохо одевается. И язык хорошо подвешен. Такие люди обычно командуют слугами.
Разговор продолжался, мать Сафара размышляла вслух о семействе нового жителя деревни, а сестры приставали к отцу, прося подробнее описать внешность молодого чужестранца.
Лишь Сафар сохранял молчание. И хотя он был не менее любопытен, сейчас его интересовало нечто другое. Несколько дней назад, работая вместе с отцом, узрел он видение. Хорошее или плохое, сказать он не мог. Но видение встревожило его.
Видение посетило его, когда он выковыривал камни и корни из пласта глины, который отец вытащил из озера.
Рядом с озером располагалось много месторождений глины. Озерная глина была чистой и, следовательно, серой. А любому горшечнику известно, что чистую глину необходимо смешать с какой-нибудь другой, иначе не получится соответствующего обжига. В неделе ходьбы от деревни, в разных направлениях, семейство Тимура открыло различные напластования глин — красных и черных, белых и прекрасного желтого, охряного оттенка. Существовала и зеленая глина, очень липкая, и, хотя из нее получались замечательные горшки, Сафар не любил с ней работать, потому что возни было уж слишком много. Глина, как всем известно, — вещество священное. А глина из Кирании была самой священной из всех. Так сказал Рибьян, бог, который сотворил людей и провел немало времени в Долине Туч, ухаживая за богиней Фелакией. Предание сообщало, что богиня отвергала его ухаживания, и, скучая во время длительной любовной осады, он вылепил все те расы, из которых вышли люди и демоны. Утверждалось, что именно из зеленой глины создал он демонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
— И почему, как только что-то случается, сразу во всем обвиняют меня? — протестовал он.
— Да потому, что у тебя на подбородке остались следы молока, маленький воришка, — говорила она.
Сафар всегда попадался на этом, тут же принимался вытирать рот, а вся семья покатывалась с хохоту, глядя на его смущение.
— Не вздумай стать бандитом, Сафар, — шутил отец. — Хозяин первого же каравана, который ты ограбишь, тут же поймает тебя. И все, что останется от нашего сына — голова на колу.
Хозяева караванов круто обходились с пойманными ворами. Лишь недостаток времени не позволял им насладиться пытками, которые были милосердно недолгими. Тем не менее всегда находилось время, чтобы отрезать голову пойманному и выставить ее повыше в назидание другим.
В это утро Найя казалась встревоженной сильнее обычного. Когда Сафар снял тряпку, обвязанную вокруг сосков, чтобы не запачкались, то увидел несколько розоватых нарывов. Осмотрев тряпку, он увидел, что она протерлась с одной стороны. Значит, всю ночь лохмотья терлись о вымя.
— Не волнуйся, маленькая кормилица, — пробормотал он. — Сафар все поправит.
Он огляделся, проверяя, не видит ли кто, чем он собирается заняться. Сестры ушли на озеро за водой, так что в хлеву не было никого, кроме коз и других животных. Сафар в раздумье почесал голову. В сырую весну такие нарывы появлялись часто. Хотя Тимуры держали в чистоте хлев — особенно ту его часть, где содержались животные, дающие молоко, — все же любая инфекция могла проникнуть в такие вот ранки.
Взгляд его упал на лампу, стоящую на табуретке. Обмакнув пальцы в масло, он смазал козье вымя. Затем сотворил небольшое заклинание, обмазывая нарывы:
Стало легче
Маленькой кормилице;
Сафар с нею.
Боли нет.
Никакая ранка не тревожит тебя.
Стало легче
Маленькой кормилице;
Сафар с нею.
Нарывы исчезли. Осталось лишь розоватое местечко на вымени, да и оно быстро рассасывалось.
— С кем это ты разговариваешь? — спросила мать.
Он виновато покраснел, затем ответил:
— Ни с кем, мама. Я просто… песню напевал.
В те дни Сафар ощущал потребность скрывать свои магические таланты от других.
Удовлетворившись ответом, мать ничего не сказала.
Сафар быстро покончил с дойкой и прочей подсобной работой, и когда поднялся наверх, отец и сестры уже сидели за столом.
Рассвело, и все пребывали в добром расположении духа. От вида еды, расставленной на грубом деревянном столе, настроение поднялось еще больше. Мать приготовила овсянку, хлеб, поджаренный над огнем, толстые ломти сыра, покрытого хрустящей корочкой, поскольку она держала его близ раскаленных углей. Завтрак они завершали молоком, еще сохранившим в себе тепло козы. Много лет спустя, став знающим и умудренным жизнью человеком, Сафар помнил эти застолья. И никакие последующие пиршества не радовали его больше простой пищи.
— Вечером ты вернулся поздно, Каджи, — сказала мать, подавая отцу еще кусок поджаренного хлеба. — Должно быть, у совета накопилось много дел.
Отец скривился. Раз в месяц совет старейшин деревни собирался в доме у главы. Как правило, дел у них было мало, и собирались они в основном затем, чтобы обменяться слухами, посудачить под ячменную водку из чаш Тимура.
— Действительно, — ответил отец, — дел было много. Со дня на день ожидается караван, да и сезон сева на носу.
Мать весело фыркнула. В Кирании у женщин был свой совет, который тоже заседал регулярно. Тоже за слухами и старыми байками. Правда, пили там чай, приправленный перебродившим молоком.
Каджи усмехнулся, и вся семья поняла, что ему есть что рассказать действительно интересное. Сафар и остальные пригнулись в ожидании к столу.
— Ох, — сказал отец, — чуть не забыл. В нашей деревне прибавилось жильцов.
Брови матери взметнулись вверх.
— Ребенок родился? — спросила она. — Странно. Вот уже несколько месяцев никто из известных мне женщин не был благословлен таким подарком. Включая и наших собственных дочерей.
— Что ж, тут ты ошиблась, Мирна, — сказал отец. — Новый ребенок появился в Кирании только вчера. И уже достаточно большой. Почти шести футов росту. И весит он почти столько же, сколько Сафар.
Мирна нетерпеливо фыркнула:
— Если ты не хочешь, чтобы второй горшок с овсянкой оказался у тебя на голове, Каджи Тимур, то сейчас же объяснись.
— Да все достаточно просто, — сказал отец Сафара. — Клан Бабор попросил приютить их ребенка. — Семейство Бабор возглавляло достаточно многочисленное и свирепое племя, живущее в двух неделях переезда от Кирании. — Молодого человека зовут Ирадж Протарус, — продолжил Каджи. — У него в семье какие-то трудности. Он поживет при храме, пока его дядя не пришлет за ним.
— Протарус? — спросила Мирна. — Не слыхала такой фамилии.
Каджи пожал плечами.
— Они родственники жены главы Бабор. Живут где-то на юге. Если верить парню, люди они влиятельные. А парень симпатичный и твоего приблизительно возраста, Сафар. Хорошо воспитан. Неплохо одевается. И язык хорошо подвешен. Такие люди обычно командуют слугами.
Разговор продолжался, мать Сафара размышляла вслух о семействе нового жителя деревни, а сестры приставали к отцу, прося подробнее описать внешность молодого чужестранца.
Лишь Сафар сохранял молчание. И хотя он был не менее любопытен, сейчас его интересовало нечто другое. Несколько дней назад, работая вместе с отцом, узрел он видение. Хорошее или плохое, сказать он не мог. Но видение встревожило его.
Видение посетило его, когда он выковыривал камни и корни из пласта глины, который отец вытащил из озера.
Рядом с озером располагалось много месторождений глины. Озерная глина была чистой и, следовательно, серой. А любому горшечнику известно, что чистую глину необходимо смешать с какой-нибудь другой, иначе не получится соответствующего обжига. В неделе ходьбы от деревни, в разных направлениях, семейство Тимура открыло различные напластования глин — красных и черных, белых и прекрасного желтого, охряного оттенка. Существовала и зеленая глина, очень липкая, и, хотя из нее получались замечательные горшки, Сафар не любил с ней работать, потому что возни было уж слишком много. Глина, как всем известно, — вещество священное. А глина из Кирании была самой священной из всех. Так сказал Рибьян, бог, который сотворил людей и провел немало времени в Долине Туч, ухаживая за богиней Фелакией. Предание сообщало, что богиня отвергала его ухаживания, и, скучая во время длительной любовной осады, он вылепил все те расы, из которых вышли люди и демоны. Утверждалось, что именно из зеленой глины создал он демонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132