Выложил все это и признался:
- Пятьсот рублей у меня дома. Брал на выходной, чтобы здесь не украли. Да и забыл захватить...
- С каких это пор надежнее стало у вас дома? - заметил инспектор и повернулся на стуле, снял фуражку. - Помнится мне, как вас обокрали.
Он помолчал, склонив голову набок, точно ждал, что ответит Викентий Александрович. Не дождавшись, снова сказал:
- Когда-то вы обижались на преступный элемент, который может в любой час войти в квартиру с липовыми документами.
- Теперь другое дело, товарищ инспектор, - нехотя отозвался Трубышев. - Крепче следит милиция... Беспокоиться насчет дома не приходится.
А в дверях - директор, конторщики.
- Насчет дома не беспокойтесь, - сказал инспектор. - Там будет обыск по ордеру от прокурора. А вот кому вы деньги приготовили - придется дать ответ следователю.
- Но, бог мой, - воскликнул Викентий Александрович, достав платок, торопливо мазнув глаза, как будто засыпало их пылью.
Инспектор так же спокойно:
- Не на муку ли Синягину в долг? Краденную на складе?
- Понятия не имею, о какой муке вы говорите, - холодно отозвался Викентий Александрович, а стул заходил под ним, пол дрогнул. Вскочить, бежать бы прочь отсюда. Все известно. Значит, нашли и муку. Но продолжал все так же спокойно и про себя удивляясь этому спокойствию:
- Деньги могу хоть сейчас вернуть. Схожу домой - и через час будут лежать в сейфе...
- Наверняка, - согласился инспектор, - комиссионные накопили. Что там пятьсот рублей...
- А если в долг даю, - не слыша словно бы голоса инспектора, сказал обидчиво Викентий Александрович, - так закладываю кольца покойной жены. Кольца, серьги... Закладываю, продаю на рынке вот и помогаю, кто попросит. Разве это незаконно...
- Незаконно ростовщичество, - остановил его инспектор. - Вы даете деньги одной суммой, а с нее берете уже другую, выше. Это ростовщичество, и оно карается законом.
- Какие суммы? - возмущенно закричал Трубышев. - Какое ростовщичество?
- Оно в денежной книге у булочника Синягина, - пояснил негромко инспектор. - Это нам хорошо известно... В денежной книге у булочника все записано. Сколько раз вы дали денег булочнику и сколько получили с учетом комиссионных...
- Он записывал? - растерянно вырвалось у Викентия Александровича. Да как он посмел...
- Это при встрече вы скажете ему... А пока одевайтесь. Идемте к вам домой, там обыск с ордером от прокурора... А насчет колец, - снова проговорил насмешливо, - так много ли их у вас? Может быть, целый клад?
- Это ваше дело - верить или не верить, - пожал плечами Трубышев. Но у меня честная биография. Я служил в коммунхозе, потом в Севпатоке можете спросить и там, и там...
- В коммунхозе спросим, а директора Севпатоки недавно сняли, как бывшего активного эсера...
- О, господи, - воскликнула невольно бухгалтерша. Директор тотчас же вышел, попятились и конторщики.
- В конце концов Синягину я давал личные деньги...
Инспектор оборвал его:
- Личные ли? Вы брали у государства эти деньги. Брали и поддерживали частную торговлю, и похоже это на экономическую контрреволюцию.
- Еще что придумаете! - холодно и спокойно возразил Трубышев, косясь на него.
- А и придумывать нечего, пора собираться, - хмуро проговорил инспектор. - Одевайтесь.
Застегивая крючки шубы, Викентий Александрович смотрел на улицу. Сумерки за стеклами таяли на глазах, и резко выступали на мостовую колонны соседнего дома-особняка, в котором до революции жили торговцы Перовы. Подумал вдруг с нахлынувшей тоской: ""Титаник" наткнулся на гору льда... И все частное дело - в океан..."
Проходя мимо инспектора, он остановился, прислушиваясь к тишине в курительной комнате, угадывая изумление и удивление на лицах сослуживцев за дверями.
- Должен вам заметить, что любой следователь лишь разведет руками, узнав, за что меня взяли под конвой...
- Повторяю - за проценты, - произнес негромко инспектор, надевая на голову фуражку. - За три процента в день... Учтено в главной денежной книге у Синягина... На это есть статья в уголовном кодексе.
Викентий Александрович усмехнулся, бородка чуть качнулась.
- И все же вы не имеете права обвинять меня в экономической контрреволюции: я не убивал, не жег, не выворачивал рельсы, а кормил рабочий класс Советской России, я помогал, скажу вам.
- Трубышев, - перебил его нетерпеливо инспектор, - рабочий класс постарается обойтись без вашей помощи.
47
Дужин в этот вечер, крещенский и жгучий, кормил своих свиней в сарае отходами со столов из трактира "Хуторок". Потом молился перед образами в своей огромной комнате. Их было полно, святых, глядевших на тяжелое лицо в царапках, на этот беззубый рот. С черными ликами, плененных серебряными окладами, освещенных огоньками лампад. Богомолен стал Егор Матвеевич.
А Иван Евграфович, как всегда, бегал по кухне, совал нос в кушанья для вечерних гостей или же ругался с "пивной женщиной", которая все больше и больше ударялась в запой...
А их гофмаклер в это время сидел в кабинете у Ярова. Он курил свою трубку. Он был спокоен и даже улыбался. Он даже засмеялся, когда в кабинет ввели Миловидова. Может быть, на его уныло опущенные черные усы? А толстый, неповоротливый и квадратный Миловидов уставился на него недоумевающе и испуганно, видя, наверное, в нем одного из начальников уголовного розыска.
- Вы не знаете этого человека, Миловидов? - обратился к нему Подсевкин. - Один из вас посылал за ордером, другой из вас ордер выписывал... Должны бы знать.
- Я не видел его раньше, - сказал, пожав плечами, Трубышев.
- Я тоже не встречал этого гражданина, - робко произнес Миловидов. Божежки мой, - прибавил он, - вся жизнь - сплошной допрос. Помню, анархисты меня допрашивали. Дулами маузеров...
- Вы уже рассказывали про это, - оборвал Костя. - А фамилию Вощинин слышали?
- Нет, не слышал, - как-то обиженно даже ответил торговый агент кредитного товарищества. - Никогда.
Он подписал протокол и ушел, все с той же обидой на крупном лице. После его ухода Викентий Александрович укоризненно проговорил:
- Забавного человека зачем-то привели.
Его стали спрашивать про деньги. О процентах. О лавочниках, которым он ссужал эти деньги под проценты. О Замшеве, Дымковском, Охотникове... Он отвечал быстро и все так же покусывал мундштук трубки.
- Ссужал я и Замшева, - сказал он на один из вопросов. - Василий Васильевич сам даже обращался ко мне. И я выручал. Как всегда. Заложишь кольцо в ломбарде или продашь на толкучем рынке. А что получал проценты бог ты мой - эти жалкие гроши...
- Обыск обнаружил целое состояние, - перебил его Яров. - Как же так?
- Сам не знаю, - удивился Трубышев. - Дают долг, я кладу, не смотрю. Знаете, как в копилке... Побренчал, а она полная...
- Ну, а тысячу червонцев Вощинину вы тоже выдали, продав кольца покойной жены?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70