Росла бы в лесу. Вот и речь получилась. А еще вот что. Не велеречив я, Авдей Андреевич, но просятся слова, ах, как просятся... Сегодняшние события заставляют высказаться... С одним беда, с другим. Один - с аукциона, другому - штраф.
Он помедлил, выговорил зычно и твердо:
- Силой должен стать частный торговец. Даже Ленин сказал не так давно: "Учитесь торговать!" Кому он это сказал? Фабричному и мужику из сермяжного угла глухоманного! У кого учиться? У Дымковского, у Синягина, у Ахова. А учиться-то, как видите, вроде бы и нечему... Перебиваются торговцы эти, мелко плутуют от властей, от налогов укрываются. Расти надо, укрепляться, - он оглядел почему-то одного Охотникова. Тот жалко улыбнулся, заерзал беспокойно на стуле.
- Чтобы капитал был в руках... Будет капитал, будет и уважение к вам от Советской власти. Тогда-то она, эта власть, к вам пойдет с протянутой рукой, для помощи. А как же иначе...
Тут он опять вскинул голову, сощурил глаза от табачного дыма: курила беспрерывно Вера, дочь Синягина, высокая девушка в пестром платье с открытыми плечами. Волосы белы, отчего она казалась рано поседевшей, лицо бледно, кожа даже просвечивала, как у больной. Голубые глаза смотрели на всех отрешенно: все здесь мне чужды - говорили они без слов, губы растянулись в брезгливой гримасе.
Остановив мельком взгляд на этих губах, Трубышев продолжал:
- Бедна, гола Россия... Нищета, пустые сейфы заводов и фабрик, толпы безработных... А нужны пушки и винтовки для охраны первого, так сказать, в капиталистическом окружении. Волшебная палочка не выкует эти пушки и винтовки. Их выкуют деньги, золото, капиталы. Вот их-то и будут просить Советы в долг. Как не попросишь, - тут он опять довольно усмехнулся, коль вся советская Красная Русь за год выплавила восемь миллионов пудов чугуна... Это на пищали да на мортиры Пугачеву разве хватило бы.
Мухо с каким-то удивлением уставился на оратора. Протоиерей Глаголев зажевал вдруг что-то, точно от слов Трубышева бешено забила в его желудке соляная кислота, вызывая аппетит.
- Они придут к вам, если вы будете ворочать капиталами, - уже строго закончил Трубышев, - но пока вы трясете нищенскими суммами... Не больше...
- Но у них теория, - дернулся рядом Леденцов.
- Это какая же? - тотчас же спросил Ахов.
- Насчет золотых яиц... Яйца собирать, а курицу до поры до времени не резать.
- Теория, - презрительно сказал Трубышев. - Что такое теория? Во всяком случае, не священное писание. Это мысль одного человека. А должны ли мы доверять одному человеку? Допустим, говорят, что земля круглая... Но вы же, Катерина Юрьевна, - обратился он к жене Синягина, - не валитесь с нее, когда идете улицей. Это старая история. Но еще прибавлю, - говорят, что есть тяготение, оттого мы и не падаем. А что это за тяготение? Вот в чем истина. Кто создал это тяготение? А?.. Вот вам и теории... И ни один ученый не пояснит и не скажем вам, откуда оно. Разве что Ахов, - заметил Викентий Александрович, - у него неодолимое тяготение к бутылке.
Все засмеялись, а Ахов жидко заплескал в ладони, тут же пододвинул к себе графинчик. Все, как по немой просьбе, задвигались, заскоблили стульями; снова заныряли штофы, заблестели рюмки в свете лампочек под люстрами. Заговорили, разбившись на пары, сразу же. Леденцов начал жаловаться протоиерею на штраф, который власти наложили на него в начале года, штраф в семьсот золотых червонцев. Охотников с Дымковским заспорили о диете для больных подагрой, жена Леденцова зашептала на ухо соседке о ночных видениях. Вера курила и задумчиво смотрела поверх голов куда-то в небытие. Мухо, вместо того чтобы развлекать ее, кромсал ножом кусочки осетрины. Ахов уткнулся в тарелку с дрожащим студнем, щедро обмазывая его горчицей.
Викентий Александрович ел мало - он считал, что обильная еда заставляет с натугой работать все, что находится внутри. Лишняя нагрузка так же вредна для тела, как вреден лишний груз для лошади и для колес телеги. Потому лишь пробовал закуски, а не пожирал, наподобие Мухо или Ахова. Когда хозяйка удивленно спросила его: "Что же вы, Викентий Александрович, китайские церемонии разводите, не барышня", он ответил: "Умеренность не повредит никогда..."
- Ах, Евгений Антонович, - воскликнул вдруг он, наслушавшись плаксивого Леденцова, - стоит ли огорчаться... Принесли доход Советскому государству, разве плохо? Может, из этих ваших золотых выйдет гора замков или пара велосипедов. Гордитесь. Посоветовал бы я вам, - тут он понизил голос, - с профсоюзом не ссориться. Положен восьмичасовой рабочий день, не держите своих тружеников по двенадцать часов, выжимайте за восемь то, что выжимается за двенадцать. А как? Вот этими деньгами - золотыми. На приманку... Так называемая производительность труда по-социалистически. Вот она самая. Золотые под носом повесить у ваших тружеников.
Леденцов вдруг трахнул кулаком по столу, вскочил и как слепой пошел в соседнюю комнату. Жена его тут же пояснила, как бы одному только Трубышеву:
- Извелся мой Евгений. Просыпается и ложится с одним. А что дальше с фабрикой? Что будет? - прошептала она, умоляюще глядя на кассира. Викентий Александрович пожал плечами, горло ему вдруг точно сдавило, слова застряли.
Выдавил с усилием:
- Беспокоиться не надо. Фабрика нужна, ведь сколько еще безработных. И потом помните, как писали сами большевики в своих статьях: "Повесить замок на предприятие, когда имеется возможность пустить его в работу, преступление". Так что не волнуйтесь.
- Дай-то бог, а то все думаем, куда мы тогда. На биржу - в очередь.
Мухо, отодвинув тарелку, мрачно пообещал:
- Придете ко мне, устрою.
К Викентию Александровичу подсел Ахов, осоловевший быстро, размякший. Сладкая улыбочка от выпитого вина объявилась вдруг на небрежно бритом лице.
- Викентий Александрович, может, найдется у вас на покрытие убытков, пусть и под проценты... И потом, где добыть портландского цемента?
Викентий Александрович пожал плечами, подумал немного.
- Вероятно, в Нахичевани или Новороссийске можно достать цемент, но толком не знаю.
Он покосился на стороны: не подслушивает ли их разговор кто.
- А насчет... на покрытие убытков... пошарю в карманах. Возможно, заложу кольцо покойной жены...
А про себя с тем прежним азартом дельца, чующего очередную наживу: "Ах, как нужен комиссионер в командировку за цементом! Ах, как нужен!"
- Да бог с вами, - проговорил он вслух мягко и с улыбкой, отодвинул в сторону липкую ладонь согнувшегося Ахова, вышел из-за стола. От выпитого покачивало, а тут еще музыка из бегемотовой глотки граммофона. Какой-то старинный вальс с погребальным звоном колоколов. Неловко задевая за стулья, Трубышев добрался до Синягина, вертевшего ручку граммофона с усердием деревенской бабы, наматывающей на колодезный ворот цепь ведра с водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Он помедлил, выговорил зычно и твердо:
- Силой должен стать частный торговец. Даже Ленин сказал не так давно: "Учитесь торговать!" Кому он это сказал? Фабричному и мужику из сермяжного угла глухоманного! У кого учиться? У Дымковского, у Синягина, у Ахова. А учиться-то, как видите, вроде бы и нечему... Перебиваются торговцы эти, мелко плутуют от властей, от налогов укрываются. Расти надо, укрепляться, - он оглядел почему-то одного Охотникова. Тот жалко улыбнулся, заерзал беспокойно на стуле.
- Чтобы капитал был в руках... Будет капитал, будет и уважение к вам от Советской власти. Тогда-то она, эта власть, к вам пойдет с протянутой рукой, для помощи. А как же иначе...
Тут он опять вскинул голову, сощурил глаза от табачного дыма: курила беспрерывно Вера, дочь Синягина, высокая девушка в пестром платье с открытыми плечами. Волосы белы, отчего она казалась рано поседевшей, лицо бледно, кожа даже просвечивала, как у больной. Голубые глаза смотрели на всех отрешенно: все здесь мне чужды - говорили они без слов, губы растянулись в брезгливой гримасе.
Остановив мельком взгляд на этих губах, Трубышев продолжал:
- Бедна, гола Россия... Нищета, пустые сейфы заводов и фабрик, толпы безработных... А нужны пушки и винтовки для охраны первого, так сказать, в капиталистическом окружении. Волшебная палочка не выкует эти пушки и винтовки. Их выкуют деньги, золото, капиталы. Вот их-то и будут просить Советы в долг. Как не попросишь, - тут он опять довольно усмехнулся, коль вся советская Красная Русь за год выплавила восемь миллионов пудов чугуна... Это на пищали да на мортиры Пугачеву разве хватило бы.
Мухо с каким-то удивлением уставился на оратора. Протоиерей Глаголев зажевал вдруг что-то, точно от слов Трубышева бешено забила в его желудке соляная кислота, вызывая аппетит.
- Они придут к вам, если вы будете ворочать капиталами, - уже строго закончил Трубышев, - но пока вы трясете нищенскими суммами... Не больше...
- Но у них теория, - дернулся рядом Леденцов.
- Это какая же? - тотчас же спросил Ахов.
- Насчет золотых яиц... Яйца собирать, а курицу до поры до времени не резать.
- Теория, - презрительно сказал Трубышев. - Что такое теория? Во всяком случае, не священное писание. Это мысль одного человека. А должны ли мы доверять одному человеку? Допустим, говорят, что земля круглая... Но вы же, Катерина Юрьевна, - обратился он к жене Синягина, - не валитесь с нее, когда идете улицей. Это старая история. Но еще прибавлю, - говорят, что есть тяготение, оттого мы и не падаем. А что это за тяготение? Вот в чем истина. Кто создал это тяготение? А?.. Вот вам и теории... И ни один ученый не пояснит и не скажем вам, откуда оно. Разве что Ахов, - заметил Викентий Александрович, - у него неодолимое тяготение к бутылке.
Все засмеялись, а Ахов жидко заплескал в ладони, тут же пододвинул к себе графинчик. Все, как по немой просьбе, задвигались, заскоблили стульями; снова заныряли штофы, заблестели рюмки в свете лампочек под люстрами. Заговорили, разбившись на пары, сразу же. Леденцов начал жаловаться протоиерею на штраф, который власти наложили на него в начале года, штраф в семьсот золотых червонцев. Охотников с Дымковским заспорили о диете для больных подагрой, жена Леденцова зашептала на ухо соседке о ночных видениях. Вера курила и задумчиво смотрела поверх голов куда-то в небытие. Мухо, вместо того чтобы развлекать ее, кромсал ножом кусочки осетрины. Ахов уткнулся в тарелку с дрожащим студнем, щедро обмазывая его горчицей.
Викентий Александрович ел мало - он считал, что обильная еда заставляет с натугой работать все, что находится внутри. Лишняя нагрузка так же вредна для тела, как вреден лишний груз для лошади и для колес телеги. Потому лишь пробовал закуски, а не пожирал, наподобие Мухо или Ахова. Когда хозяйка удивленно спросила его: "Что же вы, Викентий Александрович, китайские церемонии разводите, не барышня", он ответил: "Умеренность не повредит никогда..."
- Ах, Евгений Антонович, - воскликнул вдруг он, наслушавшись плаксивого Леденцова, - стоит ли огорчаться... Принесли доход Советскому государству, разве плохо? Может, из этих ваших золотых выйдет гора замков или пара велосипедов. Гордитесь. Посоветовал бы я вам, - тут он понизил голос, - с профсоюзом не ссориться. Положен восьмичасовой рабочий день, не держите своих тружеников по двенадцать часов, выжимайте за восемь то, что выжимается за двенадцать. А как? Вот этими деньгами - золотыми. На приманку... Так называемая производительность труда по-социалистически. Вот она самая. Золотые под носом повесить у ваших тружеников.
Леденцов вдруг трахнул кулаком по столу, вскочил и как слепой пошел в соседнюю комнату. Жена его тут же пояснила, как бы одному только Трубышеву:
- Извелся мой Евгений. Просыпается и ложится с одним. А что дальше с фабрикой? Что будет? - прошептала она, умоляюще глядя на кассира. Викентий Александрович пожал плечами, горло ему вдруг точно сдавило, слова застряли.
Выдавил с усилием:
- Беспокоиться не надо. Фабрика нужна, ведь сколько еще безработных. И потом помните, как писали сами большевики в своих статьях: "Повесить замок на предприятие, когда имеется возможность пустить его в работу, преступление". Так что не волнуйтесь.
- Дай-то бог, а то все думаем, куда мы тогда. На биржу - в очередь.
Мухо, отодвинув тарелку, мрачно пообещал:
- Придете ко мне, устрою.
К Викентию Александровичу подсел Ахов, осоловевший быстро, размякший. Сладкая улыбочка от выпитого вина объявилась вдруг на небрежно бритом лице.
- Викентий Александрович, может, найдется у вас на покрытие убытков, пусть и под проценты... И потом, где добыть портландского цемента?
Викентий Александрович пожал плечами, подумал немного.
- Вероятно, в Нахичевани или Новороссийске можно достать цемент, но толком не знаю.
Он покосился на стороны: не подслушивает ли их разговор кто.
- А насчет... на покрытие убытков... пошарю в карманах. Возможно, заложу кольцо покойной жены...
А про себя с тем прежним азартом дельца, чующего очередную наживу: "Ах, как нужен комиссионер в командировку за цементом! Ах, как нужен!"
- Да бог с вами, - проговорил он вслух мягко и с улыбкой, отодвинул в сторону липкую ладонь согнувшегося Ахова, вышел из-за стола. От выпитого покачивало, а тут еще музыка из бегемотовой глотки граммофона. Какой-то старинный вальс с погребальным звоном колоколов. Неловко задевая за стулья, Трубышев добрался до Синягина, вертевшего ручку граммофона с усердием деревенской бабы, наматывающей на колодезный ворот цепь ведра с водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70