Мы задали несколько вопросов дочери и после безличных ответов удалились прочь.
— Нет, никого он сюда не приглашал, — сказала женщина. — Нет, ничего не знаю.
И мы ушли в размышлениях о том, что совсем недавно господа Карпов и Нестеровой обтяпали самую выгодную сделку в своих комковатых жизнях, толкнув за общие пятьсот, наверное, тысяч долларов ядерный ранец, но не они нашли ни душевного, ни телесного успокоения: один уже разлагается на столе мертвецкой, а второй готовится к этому малопривлекательному действу с одной только разницей — мечтает утащить за собой все человечество.
— Так, — рассуждал я, — если приезжал покупатель, то был он на машине.
— И что?
— И уехали они вместе, — предположил. — Три тысячи километров за трое суток. Думаю, они уже в Москве.
— И что? — повторил вопрос Полуянов.
— Что-что?! — возмутился. — Они там, а я тут, крути веселее баранку, шофер!
— А Мстислава? — вовремя вспомнил старший лейтенант.
— А что Мстислава, — пошутил я. — Пусть добирается на перекладных.
Конечно же, мы перехватили девушку у подъезда академического дома и помчались на аэродром. Мстислава без эмоций созерцала таежный ландшафт и не поддерживала разговор. Была серьезна и походила на абитуриентку, которая робела перед экзаменами.
— Не бойся, — брякнул, когда мы прибыли в аэропорт. — Я с тобой.
— А я и не боюсь, — и посмотрела на меня так, что я почувствовал себя полным олухом.
Не учусь на своих ошибках, вот в чем дело, не учусь и не хочу. По причине самовлюбленности и собственного устойчивого критинизма. С какой кстати решил, что нравлюсь девушке? Она мне — да, а я — ей?
— Счастливого пути, — пожелали нам у трапа. — Не упадите.
Я посмеялся: спасибо за такое своевременное пожелание, дорогой друг Полуянов, уж постараемся как-нибудь долететь до родной до столицы.
Потом был полет у облаков, Мстислава отстраненно смотрела в иллюминатор. На его фоне прекрасный профиль девушки был точно нарезан на стекле. И казалось, что она недосягаема для меня, суетного охотника за призраками.
И только когда наш лайнер заметно клюнул носом, идя на посадку, Мстислава спокойным и глуховатым голосом спросила:
— Можно остановиться у вас, Саша?
… Москва встречала нас теплынью «бабьего лета». Тяжелый и мощный гул самолетов ниспадал гигантским звуковым парашютом в осенний день. На платной автостоянке меня и юную спутницу поджидал джип, пятнистый от мокрых листьев.
— А я думала, они нарисованные, — заметила Мстислава.
Она не хотела останавливаться у тетки по той причине, что старая родственница была необычайно сварливой и могла, кого угодно свести в могилу. По утрам она прятала от домашних шоколад и сгущенное молоко — в целях экономии. И очень нервничала по поводу постоянных кризисных ситуаций, как в мире, так и в стране. И в результате нажила неприятную желудочную болезнь. Навестить тетку, поговорить по душам, посочувствовать — это, пожалуйста, но проживать под одной крышей какое-то время…
Не знаю, насколько была правдива девушка, но меня подобное развитие событий устраивало. По дороге мы договорились, что я отвезу Мстиславу к родственнице, там она побудет до вечера…
— Да, если вдруг задержусь на работе, — и передал ключ от квартиры. Смело въезжай и чувствуй себя, как дома.
— Да?
Я хотел было познакомиться с тетушкой и поспрашивать её о бывшем супруге Карапове, вдруг сообщит нечто удивительное, да Мстислава отговорила — они не живут вместе уже лет сто и не имеет смысла волновать больную.
Когда мы расстались у открытой двери квартиры любимой тетки, я прыгая по лестнице через три ступени, как никогда был уверен в самом себе: вперед-вперед, menhanter, все народы мира смотрят на тебя! Впрочем, народы мира меня интересовали меньше всего, меня манили красивые глазища!
Боевые же действия начал с посещения квартиры господина А.А. Барашкова. Проживал он у знаменитых трех вокзалах в шлакоблочной башне с одним подъездом, из которого тянуло общественным сортиром. Маленькая испуганная женщина-пичужка с пучком немытых волос, открывшая дверь, назвалась женой идеолога. Сам супруг доблестно отсутствовал. Я продемонстрировал его мятые опусы и признался, что проездом в столице и мечтаю получить автографы от Артура Артурьевича самолично.
— Поищите в типографии, — поверила жена почитателю таланта её мужа, кажется, «Красный пролетарий».
«Красный пролетарий» так «Красный пролетарий», сказал я себе, хотя на самом деле черт знает что, если с его издательских машин выползает такая макулатура…
Не буду подробно рассказывать о своих поисках неонацистского идеолога на пролетарском предприятии. Такого количества книжных кирпичей сразу и в одном месте я не видел никогда в жизни. Это была рукотворная лавина, которая в скором будущем вот-вот обрушится на головы доверчивым читателям почти в буквальном смысле этого слова.
Маленького и тщедушного философа в очках и потертых джинсиках я обнаружил на огромном складе комбината в укромном уголке, где он и два ещё таких же заморыша вычитывали гранки очередного шедевра.
Убедившись, что передо мной тот, кого ищу, без лишних слов цапнул за шиворот и, подняв на уровень своих глаз, поинтересовался в культурной форме, где я могу найти руководителей движения?
— Не имеете права! — взвизгнул Артур Артурович, дрыгая ножками, как ребенок. — Кто вы такой?
— Вышибу мозги, — перешел на более грубый тон. — Где ваши фюреры, козлы? — И не обратил внимания, как один из пришибленных национал-социалистической идеей сбежал с корректорской. — Так я не понял, козлы ещё раз, где найти ваших фюреров! — продолжал наступление.
Придушенный любомудр Барашков трепыхался под моей рукой и ничего не мог сказать внятного. Наверное, ему было трудно полемизировать в таком подвешенном состоянии? Потом я услышал цокот подков по бетону: на помощь работникам умственного труда спешили два чернорубашечника в форме военизированного штурмового отряда SS. Они были крепкие малые, в них чувствовалась спортивная выправка, но молодость есть молодость. Я решил, что одного из них можно временно исключить из жизни.
Кинув Барашкова на пачки макулатуры, я прервал бег первого «наци» ударом ноги в пах. Говорят, такая лечебная процедура часто бывает необходима в экстренных случаях. От такого оздоровительного мероприятия боец скрючился до эмбрионального состояния и рухнул на пол. Его товарищ по оружию не успел понять, с кем имеет дело, и попытался ткнуть меня рукой. Я перехватил её и вывернул так, что перед глазами моего оппонента, очевидно, поплыли кровавые рунические символы, если судить по его вою.
Когда человеку больно, то он, как правило, готов к конструктивному диалогу. Через минуту я уже знал, где куются атлетические кадры штурмового отряда «Volf».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Нет, никого он сюда не приглашал, — сказала женщина. — Нет, ничего не знаю.
И мы ушли в размышлениях о том, что совсем недавно господа Карпов и Нестеровой обтяпали самую выгодную сделку в своих комковатых жизнях, толкнув за общие пятьсот, наверное, тысяч долларов ядерный ранец, но не они нашли ни душевного, ни телесного успокоения: один уже разлагается на столе мертвецкой, а второй готовится к этому малопривлекательному действу с одной только разницей — мечтает утащить за собой все человечество.
— Так, — рассуждал я, — если приезжал покупатель, то был он на машине.
— И что?
— И уехали они вместе, — предположил. — Три тысячи километров за трое суток. Думаю, они уже в Москве.
— И что? — повторил вопрос Полуянов.
— Что-что?! — возмутился. — Они там, а я тут, крути веселее баранку, шофер!
— А Мстислава? — вовремя вспомнил старший лейтенант.
— А что Мстислава, — пошутил я. — Пусть добирается на перекладных.
Конечно же, мы перехватили девушку у подъезда академического дома и помчались на аэродром. Мстислава без эмоций созерцала таежный ландшафт и не поддерживала разговор. Была серьезна и походила на абитуриентку, которая робела перед экзаменами.
— Не бойся, — брякнул, когда мы прибыли в аэропорт. — Я с тобой.
— А я и не боюсь, — и посмотрела на меня так, что я почувствовал себя полным олухом.
Не учусь на своих ошибках, вот в чем дело, не учусь и не хочу. По причине самовлюбленности и собственного устойчивого критинизма. С какой кстати решил, что нравлюсь девушке? Она мне — да, а я — ей?
— Счастливого пути, — пожелали нам у трапа. — Не упадите.
Я посмеялся: спасибо за такое своевременное пожелание, дорогой друг Полуянов, уж постараемся как-нибудь долететь до родной до столицы.
Потом был полет у облаков, Мстислава отстраненно смотрела в иллюминатор. На его фоне прекрасный профиль девушки был точно нарезан на стекле. И казалось, что она недосягаема для меня, суетного охотника за призраками.
И только когда наш лайнер заметно клюнул носом, идя на посадку, Мстислава спокойным и глуховатым голосом спросила:
— Можно остановиться у вас, Саша?
… Москва встречала нас теплынью «бабьего лета». Тяжелый и мощный гул самолетов ниспадал гигантским звуковым парашютом в осенний день. На платной автостоянке меня и юную спутницу поджидал джип, пятнистый от мокрых листьев.
— А я думала, они нарисованные, — заметила Мстислава.
Она не хотела останавливаться у тетки по той причине, что старая родственница была необычайно сварливой и могла, кого угодно свести в могилу. По утрам она прятала от домашних шоколад и сгущенное молоко — в целях экономии. И очень нервничала по поводу постоянных кризисных ситуаций, как в мире, так и в стране. И в результате нажила неприятную желудочную болезнь. Навестить тетку, поговорить по душам, посочувствовать — это, пожалуйста, но проживать под одной крышей какое-то время…
Не знаю, насколько была правдива девушка, но меня подобное развитие событий устраивало. По дороге мы договорились, что я отвезу Мстиславу к родственнице, там она побудет до вечера…
— Да, если вдруг задержусь на работе, — и передал ключ от квартиры. Смело въезжай и чувствуй себя, как дома.
— Да?
Я хотел было познакомиться с тетушкой и поспрашивать её о бывшем супруге Карапове, вдруг сообщит нечто удивительное, да Мстислава отговорила — они не живут вместе уже лет сто и не имеет смысла волновать больную.
Когда мы расстались у открытой двери квартиры любимой тетки, я прыгая по лестнице через три ступени, как никогда был уверен в самом себе: вперед-вперед, menhanter, все народы мира смотрят на тебя! Впрочем, народы мира меня интересовали меньше всего, меня манили красивые глазища!
Боевые же действия начал с посещения квартиры господина А.А. Барашкова. Проживал он у знаменитых трех вокзалах в шлакоблочной башне с одним подъездом, из которого тянуло общественным сортиром. Маленькая испуганная женщина-пичужка с пучком немытых волос, открывшая дверь, назвалась женой идеолога. Сам супруг доблестно отсутствовал. Я продемонстрировал его мятые опусы и признался, что проездом в столице и мечтаю получить автографы от Артура Артурьевича самолично.
— Поищите в типографии, — поверила жена почитателю таланта её мужа, кажется, «Красный пролетарий».
«Красный пролетарий» так «Красный пролетарий», сказал я себе, хотя на самом деле черт знает что, если с его издательских машин выползает такая макулатура…
Не буду подробно рассказывать о своих поисках неонацистского идеолога на пролетарском предприятии. Такого количества книжных кирпичей сразу и в одном месте я не видел никогда в жизни. Это была рукотворная лавина, которая в скором будущем вот-вот обрушится на головы доверчивым читателям почти в буквальном смысле этого слова.
Маленького и тщедушного философа в очках и потертых джинсиках я обнаружил на огромном складе комбината в укромном уголке, где он и два ещё таких же заморыша вычитывали гранки очередного шедевра.
Убедившись, что передо мной тот, кого ищу, без лишних слов цапнул за шиворот и, подняв на уровень своих глаз, поинтересовался в культурной форме, где я могу найти руководителей движения?
— Не имеете права! — взвизгнул Артур Артурович, дрыгая ножками, как ребенок. — Кто вы такой?
— Вышибу мозги, — перешел на более грубый тон. — Где ваши фюреры, козлы? — И не обратил внимания, как один из пришибленных национал-социалистической идеей сбежал с корректорской. — Так я не понял, козлы ещё раз, где найти ваших фюреров! — продолжал наступление.
Придушенный любомудр Барашков трепыхался под моей рукой и ничего не мог сказать внятного. Наверное, ему было трудно полемизировать в таком подвешенном состоянии? Потом я услышал цокот подков по бетону: на помощь работникам умственного труда спешили два чернорубашечника в форме военизированного штурмового отряда SS. Они были крепкие малые, в них чувствовалась спортивная выправка, но молодость есть молодость. Я решил, что одного из них можно временно исключить из жизни.
Кинув Барашкова на пачки макулатуры, я прервал бег первого «наци» ударом ноги в пах. Говорят, такая лечебная процедура часто бывает необходима в экстренных случаях. От такого оздоровительного мероприятия боец скрючился до эмбрионального состояния и рухнул на пол. Его товарищ по оружию не успел понять, с кем имеет дело, и попытался ткнуть меня рукой. Я перехватил её и вывернул так, что перед глазами моего оппонента, очевидно, поплыли кровавые рунические символы, если судить по его вою.
Когда человеку больно, то он, как правило, готов к конструктивному диалогу. Через минуту я уже знал, где куются атлетические кадры штурмового отряда «Volf».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105