Потом Тоня сбежала по сходням и смелым прыжком спрыгнула прямо в толпу друзей.
Ей аплодировали. Пароход унес сияющие глаза Семы. Еще видна была его поднятая рука с кепкой.
Потом все слилось.
Тоня стояла, глядя вперед остановившимся взглядом. В сумерках никто не заметил ее помертвевшего лица. То, что происходило в ней, было так страшно, что не было сил поверить. «Нет, я просто неудачно прыгнула». В обострившейся памяти, как один день, промелькнули последние два месяца, полные тревоги и забот. «Но как же я не заметила?.. Или я забыла теперь?..» Она знала, что ничего не забыла, но правда была слишком неожиданна и страшна.
– Пошли, Тоня, – сказал Геннадий и взял ее под руку.
Впоследствии она не помнила, успела ли она сделать несколько шагов или что-нибудь сказать. Она очнулась на земле, на чужом плаще. Голова и грудь были мокры. Катя Ставрова склонилась над нею и шлепала ее по щекам, чтобы привести в чувство. Тоня долго бессмысленно вглядывалась в лицо Кати, не узнавая ее и не понимая, что случилось. В голове стоял шум – грохот якорных цепей, плеск воды, вой прощальной сирены. И вдруг ужасная правда дошла до ее сознания. Тоня вспомнила все и закрыла глаза, ей не хотелось жить…
Но Катя шлепала ее по щекам, мокрый платок холодил лоб, струйки воды стекали по шее. Тоня встала, вытерла мокрый лоб и пошла домой, поддерживаемая с двух сторон Геннадием и Катей.
– Ну и влюбленные! – смеялась Катя, пытаясь расшевелить Тоню. – Может быть, и Семочка теперь в обмороке? Вот нежности, прямо как в романе!
– Тоня больше месяца спала сидя на табурете. Вот тебе и нежности! – оборвал Геннадий.
У него могло быть свое мнение о Тоне, но он обещал Семе беречь ее, и с этой минуты никто не смел затронуть при нем невесту друга.
14
Сергей Голицын уже неделю жил в Александровке на Сахалине. В первый же день, торопясь уехать с острова, он отправился в порт. Дорога шла через болотистые пустыри, мимо складов и мастерских. На пустырях рядами раскинулись палатки. У палаток играли дети, на веревках сушилось белье, в канавах копошились свиньи.
– Эй, парень, – крикнул Сергей мальчишке, подстерегавшему с рогаткой воробья, – ты что, живешь здесь?
– Не. Парохода ждем, – равнодушно процедил парень. – На материк!
В порту Сергей узнал, что пароход с материка ожидается через неделю, но попасть на него будет трудно – большая очередь. «ОСУ! – ворчал Сергей, шагая обратно мимо палаток, где жили его конкуренты. – ОСУ – черт бы его драл!»
Мальчишка все еще был на том же месте, но теперь он оживленно размахивал рогаткой и что-то кричал Сергею. От его равнодушного недоброжелательства не осталось и следа.
– Мазурук! Мазурук! – кричал Сергею мальчишка, указывая на небо.
Серебристый самолет с двумя гондолами сделал приветственные круги над городом и пошел на посадку.
– Какой мазурук? Самолет! – сказал Сергей. Мальчишка с презрением оглядел невежду:
– У Мазурука синие полосы на крыльях, а у Иванова красные. Откуда ты взялся? В тайге, и то знают.
Сергей зашагал в аэропорт. Может быть, его возьмут в Хабаровск? Он увидел пилота, и сердце его сжалось, – подтянутый, синеглазый, самоуверенный, пилот стоял на крыле самолета, распоряжаясь разгрузкой почты, и синие глаза его с доброй насмешкой косились на сбежавшихся к берегу людей, из которых любой готов был принять его как лучшего друга. Из люка высунулось знакомое лицо бортмеханика. Сколько раз уже слетали они на Камчатку, на Сахалин, в Хабаровск? Сколько грузов и людей – ценных грузов, ценных людей – перевезли они на своих серебристых крыльях?
А Сергей все скитался.
Все жаждущие отъезда окружили летчика.
– Илья Павлович, меня… Илья Павлович, мне очень нужно… Илья Павлович, по срочному вызову…
Сергей вернулся в гараж. Он ночевал с шоферами. «Краденый» Валя предлагал ему остаться и учиться на шофера. Сергею надоели уговоры. Он сдружился с другим шофером, Костей, двадцатидвухлетним весельчаком, буйно и бестолково прожигавшим на Сахалине и жизнь и деньги.
Костя пригласил Сергея поехать в глубь острова, в долину реки Тымь – он вез в гиляцкий колхоз учебники, хозяйственные грузы и почту. Валя посоветовал:
– Только берегись – соблазнять будут не хуже Доронина. Второй раз вызволять не буду. Скажи – отпускник, экскурсию совершаю, а вернешься – к нам поступишь. Самое милое дело!
Они выехали рано, по холодку. В машину попросился еще один парень – в кожаной куртке, в полосатой кепке, в желтых щегольских ботинках и с вещевым мешком за плечами. У парня было широкое, скуластое лицо с узкими, косо поставленными глазами.
– Кто это? – спросил Сергей, когда машина понеслась через город, вздувая пыль.
– Нот. Гиляк. Учился в культбазе. Теперь председатель сельсовета на восточном берегу. До Тыми с нами доедет, а там – на лодке. Другой дороги нету. А речка тоже коварная: порог на пороге. Мы бы шеи свернули, а они – ничего, управляются.
Город остался позади: деревянные дома, пыльные деревья, волейбольные площадки, рынок, снова волейбольные площадки на каждом свободном клочке земли.
Машина полезла на сопку по вьющейся зигзагами дороге, то скользя вдоль крутого обрыва, то въезжая в лес. Свинцовая громада затянутого облаками неба висела над головой, как потолок. Каждый звук был слышен в полной тишине леса.
– Хороша дорога! – похвалил Сергей.
Но дорога стала портиться. Недавно прошел дождь, и густая грязь, подсохнув, образовала глубокие и твердые борозды. Машина пыхтела, взбираясь на бугры и проваливаясь в ямы с застоявшейся черной водой. Кругом был лес – кедр, пихта, сосна, ель, береза. Кольцо сопок замкнуло горизонт. Некоторые сопки были голы; на черных склонах угрюмо торчали обгорелые коряги. Сквозь пепел лесного пожара уже пробивалась новая поросль.
Сергей заметил обрыв, обнаживший черную слоистую породу.
– Уголь, – небрежно бросил Костя. – Где ни копни, везде уголь. Да вот узкоколейка затирает – много ли по ней вывезешь?
Узкоколейка изредка выбегала навстречу и снова скрывалась в лесу. Один раз она пересекла дорогу. Костя осадил машину, и только тогда Сергей сообразил, что и он слышал гудок – родной предупреждающий гудок. Он так отвык от этого машинного голоса! Маленькая заезженная «кукушка» пронеслась мимо, таща за собой вагонетки с углем. Сергей успел увидеть склоненную голову машиниста. Над верхушками деревьев еще некоторое время клубился дымок.
– «Кукушка»! – с пренебрежением процедил Сергей и отвернулся от Кости, чтобы не выдать себя. Его глаза были полны слез. В другое время на такой машине он постыдился бы ездить. Но сейчас его охватила зависть и тоска. Любой паровоз – пусть хоть «кукушку!» – лишь бы рука могла повернуть регулятор, лишь бы чувствовать трепет машины, набирающей ход, лишь бы подминать под себя изгибающиеся покорные рельсы… Лишь бы работать, черт побери, работать, а не скитаться безбилетным пассажиром!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189