Ранним утром начались сборы.
Сергей был в веселом, приподнятом настроении. «Мы тебя испытаем», – так сказал комиссар. «Пожалуйста. Любое испытание. Вы увидите, что я не сдрейфлю, что бы ни случилось».
Он тщательно обернул портянками ноги и, надев валенки, прошелся, чтобы убедиться, что нигде не трет и не давит; натянул подшлемник и шлем; надел и плотно перетянул ремнем полушубок; приладил на спине вещевой мешок, чтобы он не ездил и равномерно отягощал оба плеча; надел скатку; вскинул на спину винтовку – все сделано на совесть. Он оглядел себя – ну и вешалка! Оглянулся на товарищей – ну и пугала! Бойцы шутили, кряхтели, некоторые сидели призадумавшись… «Невтянутый состав»… А если втянешься, неужели и тяжести не чувствуешь и не страшно?
– Берегись, Цибулька, – крикнул Сергей, чтобы подбодрить себя и товарищей, – тебя перетянет, шлепнешься назад!
– Ты лучше себя береги, – отвечал Цибулька, – я небольшой, да крепкий.
Батальон построился во дворе. Бойцы старались глядеть молодцами, но спины сами сгибались. Командир произнес короткую речь, призывая оправдать звание бойца Красной Армии… Он еще раз дал указания, как идти, чтобы сэкономить силы, как уберечься от обмораживания, как держать себя на ночевках в деревнях. Комиссар начал рассказывать о международном положении. Он умел говорить так, что любой политический вопрос приобретал злободневное значение. Сергей сперва удивился – зачем международные дела, когда всем хочется идти, когда стоять тяжело и холодно? Но то, что говорил комиссар, оказалось самым важным и нужным, потому что и Сергея и всех бойцов вдохновила мысль, что предстоящий поход – дело чести и славы Красной Армии, дело, необходимое для укрепления обороноспособности родины.
Батальон вышел на дорогу. Каждый в отдельности был неуклюж и смешон, но когда они двинулись вместе, в рядах, общим стройным шагом, впечатление неуклюжести исчезло. Сергей видел, что зрелище сурово и величественно, и сам себя ощущал таким же суровым, величественным олицетворением непреклонной боевой силы, грозной для врагов. Раз-два. Раз-два. Раз-два. Вдоль дороги, по обочинам, и сзади, за батальоном, – лыжники, мальчишки. Они провожают, машут руками, приветливо улыбаются бойцам.
Постепенно они начинают отставать, но две девушки в синих фуфайках бегут рядом еще долго, а потом останавливаются на пригорке, сдергивают шапочки, размахивают ими над головой и кричат бойцам:
– Счастливого пути!
Их лица ярко-розовы от мороза, ветер треплет короткие волосы. До свидания, девушки, спасибо! Можете полюбоваться нашей молодцеватой выправкой, нашими веселыми лицами.
Девушки остались позади. Дорога пустынна. Снег блестит ослепительно. Мороз щиплет нос и щеки, в лицо заглядывает не греющее, но веселое зимнее солнце.
– По такой погоде шутя дойдем, – говорят в рядах. Исчез из виду город. Сопки, снег, извилистая дорога.
Скрипит снег под валенками, скрипят мешки, трущиеся о ремни… Скрип-скрип… Скрип-скрип… Раз-два… Раз-два… Интересно, сколько пройдем сегодня? И будут ли привалы? Хорошо бы привал!
Должно быть, прошли километр или полтора, не больше. И Сергей вдруг почувствовал, что невероятно устал от тяжести амуниции, от ходьбы по снежной дороге, от испарины. Он был весь мокрый от напряжения, пот струился из-под тяжелого подшлемника. Что же это? Ведь это только начало пути. Отстанешь – позор всему батальону, а уж самому лучше помереть на месте. Он испуганно покосился на товарищей, на шедшего рядом Колю Бардина, и на всех лицах прочел то же напряжение.
– Ну как, Колька? Устал?
– Нет, – коротко, сквозь зубы, бросил Вардин.
Раз-два. Раз-два. Еще шаг. Еще шаг. Попробую считать шаги, все-таки отвлечешься. Два, три… десять… двадцать… двадцать восемь… А ноги не двигаются, каждый шаг – усилие всего тела… И сейчас он остановится или упадет, позорно собьет строй… Ну, этого не будет. Двадцать девять, тридцать, тридцать один…
Он смотрел на командира и комиссара – они шли впереди батальона, комиссар еле заметно прихрамывал. Отчего он прихрамывает? Старая рана? Ревматизм? Интересно, как чувствует себя Цибулька. Сергей оглянулся, чтобы найти в задних рядах маленького приятеля, и невольно замедлил шаг – он тотчас же спохватился, что может сбить строй, но строй не сбился, потому что и другие сразу замедлили шаг – без приказа, без всякой сговоренности, – общая потребность была так велика, что стоило одному задержаться, как все перешли на замедленный ритм.
– Бодрей! Бодрей! – закричал командир, оборачиваясь и пятясь задом перед батальоном. – Бодрей, товарищи! Перетерпеть надо, три километра пройдем – полегчает.
И они шли – два километра, три километра… Долгожданный привал. Все повалились на снег, ложились на спину, чтобы хоть немного отдохнуть от тяжести мешка и винтовки.
– А ну, ребята, песню! – сказал, подсаживаясь, комиссар. – Неужели мы позволим себе раскиснуть?
Петь не хотелось совершенно. Но выскочил вперед Цибулька, совсем маленький под мешком и скаткой, вибрирующим тенорком запел «Походную». Покрасневшее лицо его, в крупных каплях пота, играло всеми мускулами в лад песне. И не поддержать его было бы стыдно.
Спели песню. Курильщики жадно курили. Теперь бы вздремнуть на минуту… Вот только холодно на снегу… Но уже раздалась команда:
– Стано-ви-ись!
Тело протестовало: что же это, и отдохнуть не дают! Еще бы немножечко… Сила воли подняла на ноги, и по тому, как трудно было подниматься, Сергей понял, что командир прав: разморишься лежа – еще хуже станет.
В середине пути батальон повеселел. Усталость рассосалась. Раздались шутки, смех. Завели песню. Радуясь нежданному облегчению, прошли километров десять, и тогда усталость вернулась и с каждым новым шагом становилась все сильнее, все требовательнее.
– Веселее, ребята! Еще немного – и деревня.
Близость отдыха прибавила сил. Снова шли, за каждым поворотом, за каждой сопкой ожидая увидеть деревню. И наконец – поворот, а за поворотом – белая ширь Амура, а по берегу – она, полузасыпанная снегом, с уютными дымками изо всех труб.
Через десять минут после обеда все спали. В избах лежали вповалку, привалясь друг к дружке, в парном тепле, и каждый храпел во всю силу своих легких. Хозяева, забравшись на печные лежанки, с дружелюбным любопытством смотрели оттуда на своих гостей: вот это парни так парни! Вот это сон так сон!
…Забрезжило утро второго дня. Просыпаться было очень трудно.
– А ну-ка веселей! – сказал командир. – Имейте в виду, ребята: самое тяжелое в длинном походе – это второй километр и второй день. Потом пойдет как по маслу.
И действительно, второй день был тяжел. На привале комиссар скомандовал:
– Коммунисты и комсомольцы – ко мне!
Сергей сделал движение вперед и, краснея, замер на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Сергей был в веселом, приподнятом настроении. «Мы тебя испытаем», – так сказал комиссар. «Пожалуйста. Любое испытание. Вы увидите, что я не сдрейфлю, что бы ни случилось».
Он тщательно обернул портянками ноги и, надев валенки, прошелся, чтобы убедиться, что нигде не трет и не давит; натянул подшлемник и шлем; надел и плотно перетянул ремнем полушубок; приладил на спине вещевой мешок, чтобы он не ездил и равномерно отягощал оба плеча; надел скатку; вскинул на спину винтовку – все сделано на совесть. Он оглядел себя – ну и вешалка! Оглянулся на товарищей – ну и пугала! Бойцы шутили, кряхтели, некоторые сидели призадумавшись… «Невтянутый состав»… А если втянешься, неужели и тяжести не чувствуешь и не страшно?
– Берегись, Цибулька, – крикнул Сергей, чтобы подбодрить себя и товарищей, – тебя перетянет, шлепнешься назад!
– Ты лучше себя береги, – отвечал Цибулька, – я небольшой, да крепкий.
Батальон построился во дворе. Бойцы старались глядеть молодцами, но спины сами сгибались. Командир произнес короткую речь, призывая оправдать звание бойца Красной Армии… Он еще раз дал указания, как идти, чтобы сэкономить силы, как уберечься от обмораживания, как держать себя на ночевках в деревнях. Комиссар начал рассказывать о международном положении. Он умел говорить так, что любой политический вопрос приобретал злободневное значение. Сергей сперва удивился – зачем международные дела, когда всем хочется идти, когда стоять тяжело и холодно? Но то, что говорил комиссар, оказалось самым важным и нужным, потому что и Сергея и всех бойцов вдохновила мысль, что предстоящий поход – дело чести и славы Красной Армии, дело, необходимое для укрепления обороноспособности родины.
Батальон вышел на дорогу. Каждый в отдельности был неуклюж и смешон, но когда они двинулись вместе, в рядах, общим стройным шагом, впечатление неуклюжести исчезло. Сергей видел, что зрелище сурово и величественно, и сам себя ощущал таким же суровым, величественным олицетворением непреклонной боевой силы, грозной для врагов. Раз-два. Раз-два. Раз-два. Вдоль дороги, по обочинам, и сзади, за батальоном, – лыжники, мальчишки. Они провожают, машут руками, приветливо улыбаются бойцам.
Постепенно они начинают отставать, но две девушки в синих фуфайках бегут рядом еще долго, а потом останавливаются на пригорке, сдергивают шапочки, размахивают ими над головой и кричат бойцам:
– Счастливого пути!
Их лица ярко-розовы от мороза, ветер треплет короткие волосы. До свидания, девушки, спасибо! Можете полюбоваться нашей молодцеватой выправкой, нашими веселыми лицами.
Девушки остались позади. Дорога пустынна. Снег блестит ослепительно. Мороз щиплет нос и щеки, в лицо заглядывает не греющее, но веселое зимнее солнце.
– По такой погоде шутя дойдем, – говорят в рядах. Исчез из виду город. Сопки, снег, извилистая дорога.
Скрипит снег под валенками, скрипят мешки, трущиеся о ремни… Скрип-скрип… Скрип-скрип… Раз-два… Раз-два… Интересно, сколько пройдем сегодня? И будут ли привалы? Хорошо бы привал!
Должно быть, прошли километр или полтора, не больше. И Сергей вдруг почувствовал, что невероятно устал от тяжести амуниции, от ходьбы по снежной дороге, от испарины. Он был весь мокрый от напряжения, пот струился из-под тяжелого подшлемника. Что же это? Ведь это только начало пути. Отстанешь – позор всему батальону, а уж самому лучше помереть на месте. Он испуганно покосился на товарищей, на шедшего рядом Колю Бардина, и на всех лицах прочел то же напряжение.
– Ну как, Колька? Устал?
– Нет, – коротко, сквозь зубы, бросил Вардин.
Раз-два. Раз-два. Еще шаг. Еще шаг. Попробую считать шаги, все-таки отвлечешься. Два, три… десять… двадцать… двадцать восемь… А ноги не двигаются, каждый шаг – усилие всего тела… И сейчас он остановится или упадет, позорно собьет строй… Ну, этого не будет. Двадцать девять, тридцать, тридцать один…
Он смотрел на командира и комиссара – они шли впереди батальона, комиссар еле заметно прихрамывал. Отчего он прихрамывает? Старая рана? Ревматизм? Интересно, как чувствует себя Цибулька. Сергей оглянулся, чтобы найти в задних рядах маленького приятеля, и невольно замедлил шаг – он тотчас же спохватился, что может сбить строй, но строй не сбился, потому что и другие сразу замедлили шаг – без приказа, без всякой сговоренности, – общая потребность была так велика, что стоило одному задержаться, как все перешли на замедленный ритм.
– Бодрей! Бодрей! – закричал командир, оборачиваясь и пятясь задом перед батальоном. – Бодрей, товарищи! Перетерпеть надо, три километра пройдем – полегчает.
И они шли – два километра, три километра… Долгожданный привал. Все повалились на снег, ложились на спину, чтобы хоть немного отдохнуть от тяжести мешка и винтовки.
– А ну, ребята, песню! – сказал, подсаживаясь, комиссар. – Неужели мы позволим себе раскиснуть?
Петь не хотелось совершенно. Но выскочил вперед Цибулька, совсем маленький под мешком и скаткой, вибрирующим тенорком запел «Походную». Покрасневшее лицо его, в крупных каплях пота, играло всеми мускулами в лад песне. И не поддержать его было бы стыдно.
Спели песню. Курильщики жадно курили. Теперь бы вздремнуть на минуту… Вот только холодно на снегу… Но уже раздалась команда:
– Стано-ви-ись!
Тело протестовало: что же это, и отдохнуть не дают! Еще бы немножечко… Сила воли подняла на ноги, и по тому, как трудно было подниматься, Сергей понял, что командир прав: разморишься лежа – еще хуже станет.
В середине пути батальон повеселел. Усталость рассосалась. Раздались шутки, смех. Завели песню. Радуясь нежданному облегчению, прошли километров десять, и тогда усталость вернулась и с каждым новым шагом становилась все сильнее, все требовательнее.
– Веселее, ребята! Еще немного – и деревня.
Близость отдыха прибавила сил. Снова шли, за каждым поворотом, за каждой сопкой ожидая увидеть деревню. И наконец – поворот, а за поворотом – белая ширь Амура, а по берегу – она, полузасыпанная снегом, с уютными дымками изо всех труб.
Через десять минут после обеда все спали. В избах лежали вповалку, привалясь друг к дружке, в парном тепле, и каждый храпел во всю силу своих легких. Хозяева, забравшись на печные лежанки, с дружелюбным любопытством смотрели оттуда на своих гостей: вот это парни так парни! Вот это сон так сон!
…Забрезжило утро второго дня. Просыпаться было очень трудно.
– А ну-ка веселей! – сказал командир. – Имейте в виду, ребята: самое тяжелое в длинном походе – это второй километр и второй день. Потом пойдет как по маслу.
И действительно, второй день был тяжел. На привале комиссар скомандовал:
– Коммунисты и комсомольцы – ко мне!
Сергей сделал движение вперед и, краснея, замер на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189