Я и без того не представлял, как может произойти и чем закончиться наша встреча с Майлсом Кэдуоллер-Бофортом.
Церковь располагалась напротив паба, точнее, по соседству с церковью располагался паб, появившийся здесь значительно позднее, чем было воздвигнуто храмовое строение. И это оказалось великим благом, потому что мне просто необходимо было подкрепиться стаканчиком виски перед службой.
Из паба я вышел в самую последнюю минуту, в десять двадцать восемь, – две минуты мне надо было, чтобы дойти до церкви. Я договорился встретиться с Майлсом после службы и не хотел сталкиваться ни минутой раньше.
Но как только я перешел узкую дорогу, пролегавшую между баром и храмом, и направился к ступеням крыльца, то сразу заметил его – он встречал пришедших на службу у дверей церкви.
Я сразу понял, что это он. Фамильное сходство было разительным: будто передо мной предстала его мать, только сбросившая тридцать фунтов, подзагоревшая и облаченная в черный траурный костюм.
Покер учит хранить хладнокровие в любых обстоятельствах. Однако покер весьма далек от реальной жизни. Это прокуренная берлога, плывущая сквозь реальность, точно машина времени. Это зона, где игрок не замечает ничего из того, что творится за ее пределами. И лишь выбравшись наружу, замечает, что потерял машину, квартиру, жену. Азартные игроки вроде меня не приспособлены к жизни в реальном мире. Это и объединяет нас за столом.
Куда комфортнее, когда сидишь за столом с друзьями, а не с соперниками, то есть когда ты общаешься с людьми, а не с набором карт, который один только и важен для тебя во всем окружающем мире.
Но повсюду, от Сиднея до Скарборо, за покерными столами встречаются иные люди: чопорные, завистливые, чужие друг другу. Это как на войне – если не застрелишь ты, то застрелят тебя. Поэтому меня так трясло. Я пытался представить себе, что у меня на руках три короля, даже в самых смелых фантазиях не доходя до четверки тузов, пытался блефовать против человека, у которого была всего пара. И все же дрожь в руках не унималась.
Я шел по дорожке, ведущей до самой церкви, готовясь дать резкий крен вправо и сбежать отсюда и встретиться с сыном миссис Кэд-Боф когда-нибудь потом, однако он перехватил меня.
– Мистер Баркер?
– Да. – Теперь уже дрожь овладела мной не на шутку, меня колотило основательно, и я не мог этого скрыть.
– Я сразу понял, что это вы, – сказал он. – У вас вид агента.
От этих слов неприятно похолодело на сердце – не знаю, следовало ли отнестись к этому как к комплименту, или его слова имели иной подтекст, но раньше мне такого никто не говорил. Чаще всего меня принимали за работника социальной службы или за медбрата, когда я был без костюма, или за учителя, когда появлялся в костюме. И еще никто ни разу не угадывал во мне агента по недвижимости.
– Благодарю вас, – пробормотал я, отметив про себя, что и он разговаривает более учтиво, чем можно было ожидать от ангела-мстителя.
– Заходите, – пригласил он. – Служба уже начинается.
В отличие от матери, часто спотыкавшейся в разговоре в поисках нужного слова и столь же неожиданно менявшей направление беседы, сын изъяснялся на редкость четко и недвусмысленно, проявляя остроту и ясность мысли. Меня, впрочем, это не радовало. Рядом с ним становилось как-то неуютно, чувство было такое, словно сидишь на скамье подсудимых. И это в то время, когда мы находились на открытом воздухе. Любопытно, как же я буду чувствовать себя, оказавшись напротив него в заде суда?
Я вошел в храм и пристроился на скамье в задних рядах, но даже отсюда было видно собак, которых усадили впереди, поставив перед каждой миску с водой.
Викарий встал и поведал о том, какой он знал миссис Кэдуоллер-Бофорт на протяжении примерно тридцати лет, а затем присовокупил к этому краткому вступлению длинный рассказ, наводивший на мысль, что он вовсе не был с ней знаком. Таковы, к сожалению, свойства профессиональных ораторов – их стремление высказываться красноречиво порой приводит к обратным результатам.
– Она была настоящей труженицей, – сказал он, – и неутомимым борцом за права животных.
Пара собак при этом мотнули головами, очевидно, в знак согласия. Видимо, вновь сказывалось побочное действие таблеток.
– Ее неукротимая энергия и доброжелательное отношение к окружающим вели ее по жизни до тех пор, пока… увы, мы все не вечны…
Я оглядел присутствующих. Компания собралась разношерстная: леди-собачницы, которые, даже одетые в траур, имели какой-то лохматистый вид, Айя Напа со своим бойфрендом, который, похоже, только недавно спустился с дерева, парочка стариков в инвалидных колясках, менеджер Джули из собачьего приюта, пригнувшаяся, чтобы остаться незамеченной, когда я скользнул взглядом по толпе.
– На закате дней ее вынудили покинуть любимый ею Чартерстаун, и это стало причиной скорби, которая и привела, по мнению многих, знавших ее, к преждевременной кончине. Впрочем, не мне об этом судить, – закончил свою речь викарий.
Я запаниковал, как кукушонок, прислушивающийся к перебранке «усыновивших» его воробьев по поводу того, кто из птенцов больше на них похож. Нога моя автоматически выбивала дробь, готовая к бегству, хотя сознание упрямо настаивало на том, что необходимо остаться. Ладно бы оратор придерживался своей заранее скроенной поминальной речи, доброй и проникнутой состраданием: такое бы вполне устроило телезрителя, сидящего у экрана вместе с прочими отрадами продуманного телепросмотра – чипсами, орешками и пивом. Только вот не надо копать вглубь и пытаться выведать его мнение об увиденном, оно и без того всем известно. Приятель моего отца Фил так дал дуба во время просмотра отборочного матча, причем жена обнаружила это лишь спустя несколько часов. К тому времени он был холоден как рыба.
Наконец викарий опустился на свое место, прозвучал гимн, и поднялась пожилая женщина, которую я видел в доме у миссис Кэдуоллер-Бофорт.
Заговорила она, вопреки моим ожиданиям, не сразу, сначала выбирая позу, приличествующую началу выступления. Затем, наконец, поведала собравшимся историю о том, что знала всю семью Кэдуоллер-Бофорт, еще девочкой бывала у них в доме и как добры они все были к ней.
Засим последовал псалом «Господь – Пастырь мой». И я подумал, интересно, увеличились ли субсидии, получаемые Господом, с тех пор, как Европа объединилась. Стресс заставил мой мозг сомневаться.
Потом все той же пожилой дамой было прочитано стихотворение миссис Кэдуоллер-Бофорт, написанное ею в четырнадцатилетнем возрасте. Оно посвящалось любимому псу Флавию, который обожал гоняться за белками. Вот выдержка из этого стихотворения:
Мы б ели с белками пирог,
Когда бы пес достать их мог,
Ходили б в беличьих мехах,
Живи наш бобик на ветвях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Церковь располагалась напротив паба, точнее, по соседству с церковью располагался паб, появившийся здесь значительно позднее, чем было воздвигнуто храмовое строение. И это оказалось великим благом, потому что мне просто необходимо было подкрепиться стаканчиком виски перед службой.
Из паба я вышел в самую последнюю минуту, в десять двадцать восемь, – две минуты мне надо было, чтобы дойти до церкви. Я договорился встретиться с Майлсом после службы и не хотел сталкиваться ни минутой раньше.
Но как только я перешел узкую дорогу, пролегавшую между баром и храмом, и направился к ступеням крыльца, то сразу заметил его – он встречал пришедших на службу у дверей церкви.
Я сразу понял, что это он. Фамильное сходство было разительным: будто передо мной предстала его мать, только сбросившая тридцать фунтов, подзагоревшая и облаченная в черный траурный костюм.
Покер учит хранить хладнокровие в любых обстоятельствах. Однако покер весьма далек от реальной жизни. Это прокуренная берлога, плывущая сквозь реальность, точно машина времени. Это зона, где игрок не замечает ничего из того, что творится за ее пределами. И лишь выбравшись наружу, замечает, что потерял машину, квартиру, жену. Азартные игроки вроде меня не приспособлены к жизни в реальном мире. Это и объединяет нас за столом.
Куда комфортнее, когда сидишь за столом с друзьями, а не с соперниками, то есть когда ты общаешься с людьми, а не с набором карт, который один только и важен для тебя во всем окружающем мире.
Но повсюду, от Сиднея до Скарборо, за покерными столами встречаются иные люди: чопорные, завистливые, чужие друг другу. Это как на войне – если не застрелишь ты, то застрелят тебя. Поэтому меня так трясло. Я пытался представить себе, что у меня на руках три короля, даже в самых смелых фантазиях не доходя до четверки тузов, пытался блефовать против человека, у которого была всего пара. И все же дрожь в руках не унималась.
Я шел по дорожке, ведущей до самой церкви, готовясь дать резкий крен вправо и сбежать отсюда и встретиться с сыном миссис Кэд-Боф когда-нибудь потом, однако он перехватил меня.
– Мистер Баркер?
– Да. – Теперь уже дрожь овладела мной не на шутку, меня колотило основательно, и я не мог этого скрыть.
– Я сразу понял, что это вы, – сказал он. – У вас вид агента.
От этих слов неприятно похолодело на сердце – не знаю, следовало ли отнестись к этому как к комплименту, или его слова имели иной подтекст, но раньше мне такого никто не говорил. Чаще всего меня принимали за работника социальной службы или за медбрата, когда я был без костюма, или за учителя, когда появлялся в костюме. И еще никто ни разу не угадывал во мне агента по недвижимости.
– Благодарю вас, – пробормотал я, отметив про себя, что и он разговаривает более учтиво, чем можно было ожидать от ангела-мстителя.
– Заходите, – пригласил он. – Служба уже начинается.
В отличие от матери, часто спотыкавшейся в разговоре в поисках нужного слова и столь же неожиданно менявшей направление беседы, сын изъяснялся на редкость четко и недвусмысленно, проявляя остроту и ясность мысли. Меня, впрочем, это не радовало. Рядом с ним становилось как-то неуютно, чувство было такое, словно сидишь на скамье подсудимых. И это в то время, когда мы находились на открытом воздухе. Любопытно, как же я буду чувствовать себя, оказавшись напротив него в заде суда?
Я вошел в храм и пристроился на скамье в задних рядах, но даже отсюда было видно собак, которых усадили впереди, поставив перед каждой миску с водой.
Викарий встал и поведал о том, какой он знал миссис Кэдуоллер-Бофорт на протяжении примерно тридцати лет, а затем присовокупил к этому краткому вступлению длинный рассказ, наводивший на мысль, что он вовсе не был с ней знаком. Таковы, к сожалению, свойства профессиональных ораторов – их стремление высказываться красноречиво порой приводит к обратным результатам.
– Она была настоящей труженицей, – сказал он, – и неутомимым борцом за права животных.
Пара собак при этом мотнули головами, очевидно, в знак согласия. Видимо, вновь сказывалось побочное действие таблеток.
– Ее неукротимая энергия и доброжелательное отношение к окружающим вели ее по жизни до тех пор, пока… увы, мы все не вечны…
Я оглядел присутствующих. Компания собралась разношерстная: леди-собачницы, которые, даже одетые в траур, имели какой-то лохматистый вид, Айя Напа со своим бойфрендом, который, похоже, только недавно спустился с дерева, парочка стариков в инвалидных колясках, менеджер Джули из собачьего приюта, пригнувшаяся, чтобы остаться незамеченной, когда я скользнул взглядом по толпе.
– На закате дней ее вынудили покинуть любимый ею Чартерстаун, и это стало причиной скорби, которая и привела, по мнению многих, знавших ее, к преждевременной кончине. Впрочем, не мне об этом судить, – закончил свою речь викарий.
Я запаниковал, как кукушонок, прислушивающийся к перебранке «усыновивших» его воробьев по поводу того, кто из птенцов больше на них похож. Нога моя автоматически выбивала дробь, готовая к бегству, хотя сознание упрямо настаивало на том, что необходимо остаться. Ладно бы оратор придерживался своей заранее скроенной поминальной речи, доброй и проникнутой состраданием: такое бы вполне устроило телезрителя, сидящего у экрана вместе с прочими отрадами продуманного телепросмотра – чипсами, орешками и пивом. Только вот не надо копать вглубь и пытаться выведать его мнение об увиденном, оно и без того всем известно. Приятель моего отца Фил так дал дуба во время просмотра отборочного матча, причем жена обнаружила это лишь спустя несколько часов. К тому времени он был холоден как рыба.
Наконец викарий опустился на свое место, прозвучал гимн, и поднялась пожилая женщина, которую я видел в доме у миссис Кэдуоллер-Бофорт.
Заговорила она, вопреки моим ожиданиям, не сразу, сначала выбирая позу, приличествующую началу выступления. Затем, наконец, поведала собравшимся историю о том, что знала всю семью Кэдуоллер-Бофорт, еще девочкой бывала у них в доме и как добры они все были к ней.
Засим последовал псалом «Господь – Пастырь мой». И я подумал, интересно, увеличились ли субсидии, получаемые Господом, с тех пор, как Европа объединилась. Стресс заставил мой мозг сомневаться.
Потом все той же пожилой дамой было прочитано стихотворение миссис Кэдуоллер-Бофорт, написанное ею в четырнадцатилетнем возрасте. Оно посвящалось любимому псу Флавию, который обожал гоняться за белками. Вот выдержка из этого стихотворения:
Мы б ели с белками пирог,
Когда бы пес достать их мог,
Ходили б в беличьих мехах,
Живи наш бобик на ветвях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108