Расположенная как раз посреди фасада дверь была настолько высокой, что в ней для удобства была проделана еще одна, уже вполне человеческих размеров. Чем-то это напоминало лаз для кошек в двери обычного дома.
Мы остановились в нерешительности перед небольшим, совершенно запущенным розарием у самого крыльца. Кусты были неподстрижены, цветы терялись в зарослях сорняков.
Должен сказать, что это место навевало недобрые предчувствия, у меня по телу пробежали мурашки.
– И что дальше? Что будем делать? – спросил я.
– Откроем дверь и проследуем в старый дом с призраками, – сказал пес. – Может быть, для безопасности, когда войдем, нам стоит разделиться.
– Что за безумная идея, – возмутился я.
– Когда вы найдете там громадные сандвичи, ах, как вы пожалеете, что сказали это! У меня есть носом полученные документальные свидетельства.
– Что еще за «безумная идея»? – поинтересовалась Люси.
– Что за документальные свидетельства? – пропел я под нос, чтобы не привлекать ее внимания.
– Ну как ты не понимаешь! – сказал Пучок.
– Документальные свидетельства? – удивилась Люси.
– Я просто сам с собой разговариваю.
– О документах?
– О да, – ответил я. – Я иногда размышляю над ними неделями.
– Прекрасно, – сказала Люси, но взгляд ее говорил противоположное.
Люси, которая все больше проявляла себя женщиной действия, метнув в меня напоследок этот беспокойный взгляд, шагнула вперед и нажала дверной звонок.
Не успел он смолкнуть, как из-за дверей донеслись странные крики:
– Убирайся! Вон отсюда! Это я вызвала тебя, Вельзевул, и ты должен покориться моему приказу. Ах! Дьявол овладел мной. Я втравила себя в это и теперь должна расплатиться! Ужас! О, ужас!
Пучок завилял хвостом.
В двери открылось смотровое окошечко, и в нем появилось искаженное страданием старушечье личико.
– Берегитес-с-сь у меня! – прошипела она, и окошко захлопнулось наглухо.
Пес гавкнул, и дверца опять распахнулась, так же быстро, как перед тем захлопнулась.
– Чего вам? – уже совсем другим голосом заговорила старушка. Чтобы вам легче было представить тон, вообразите бассета, который предупреждающе порыкивает, прежде чем залаять в полный голос.
– Скажите ей про кость, – попросил пес.
– Мы…
– Вы случайно не агенты по торговле недвижимостью? – подозрительно спросила она, стреляя в нас взглядом из дверной амбразуры.
– Да, – рявкнул Пучок.
– Мы принесли вам кое-что, – сказала Люси, – чтобы вернуть.
– Хотите уговорить меня продать поместье?
– Нет, что вы, совсем не то, – вмешался я. – Просто мы нашли то, что вы потеряли. Вот. – И я помахал кошельком у нее перед носом.
– Что это? – спросила она, подслеповато щурясь сквозь амбразуру. – Отсюда плохо видно.
– Кошелек, – сказала Люси. – Ваше портмоне.
– С колли?
– Совершенно верно.
– Ах, так вы принесли его обратно, – встрепенулась она. – Входите, входите, что же вы встали на пороге.
Окошко закрылось, и небольшая дверь, прорезанная в громадной шестиметровой створке, распахнулась. За дверью царила тьма кромешная, робкий вечерний свет не мог ее рассеять.
– Входите! – раздался женский голос из темноты.
Не успел я подумать дважды, прежде чем сделать шаг вперед, как пес уже прыгнул через порог и скрылся в дверном проеме.
Следом исчезла Люси. Я был вынужден устремиться за ними, хотя на задворках сознания гадал, что же, в самом деле, случилось с Вельзевулом и его демоническими ордами.
Я испытал некоторое облегчение, когда, оказавшись внутри дома, не столкнулся нос к носу с самим властителем тьмы во всем его мерзостном великолепии. Вместо этого я уткнулся лицом в пыльный бархатный занавес. Как только я зашел за него, мир растворился во тьме. Прошло какое-то время, пока глаза привыкли к отсутствию освещения.
К счастью, холл, как казалось неспециалисту, также был свободен от проявлений инфернального. Ни Люцифера, ни демонов в нем не обнаружилось, ни единого бесенка, ни даже зеленого чертика.
Я бросил взгляд на часы. Полдевятого на моем трясущемся запястье. Не было никаких мыслей – только нарастающая внутренняя дрожь, которая усилилась до такой степени, что тело уже готовилось рассыпаться на частицы.
Когда мир наконец стал выплывать из темноты, оказалось, что мы стоим в длинной зале, 40 на 10 футов. Здесь можно было запросто устроить зал для боулинга. Выбирайте сами любое из определений: престижный, импозантный, величественный. Трудно-отапливаемый, думаю, моя мама подобрала бы такой эпитет.
Освещение было очень тусклое, стены зеленые – цвета водорослей. Куда ни взгляни, повсюду картины, на которых изображены собаки. Причем никакой банальной сентиментальности. Собаки на полотнах представали какими-то долговязыми существами с искривленными конечностями, как будто кто-то рисовал собачьи тени на закате и смешал их с анатомическими рисунками и кусочками пейзажа.
Прямо передо мной оказалась небольшая картина, – прищурившись, я разглядел: в небольшой рамке, не больше чем десять на восемь дюймов, собаки играли в снукер.
Там, где не было картин, висели темно-красные шторы. Ни одной двери я так и не увидел, приглушенный электрический свет вызывал в памяти воспоминание о выставке, на которой мне довелось побывать, где посетителей проводили по внутренним органам гигантского человеческого тела. Казалось, сейчас раздастся голос экскурсовода: «Ну а теперь мы в камерах человеческого сердца. Вы представляете собой несомую потоком кровяного русла частицу. Белые кровяные клетки слева, красные справа, фотографировать со вспышкой запрещается».
– Да, – сказал я. – Разрешите представиться. Дэвид Баркер и Люси Майнивер, к вашим услугам.
– Пучок Баркер также к вашим услугам и готов принять любую еду, – отрапортовал пес.
– Вы не представили мне свое четвероногое, – напомнила пожилая дама.
– Это Пучок, – сказал я.
– А вы знаете, что система осушения подвалов в этом доме одна из первых во всей округе и до сих пор исправно работает? – заметил Пучок, выворачивая голову, чтобы понюхать плинтус.
– Восхитительно! – вырвалось у миссис Кэд-Боф. – Уже по осанке видно, что это животное благородных кровей.
– Проницательность! – азартно завопил пес. – Что за проницательность! Ясная и свежая, как кристальное утро!
– О господи, – выдохнул я. Никогда в жизни не чувствовал такого настойчивого желания сделать хоть глоток виски, но, кажется, этот момент наступил.
– Следуйте за мной в оранжерею, – позвала миссис Кей-Би, подхватывая щетку. Она раздвинула какие-то занавески справа от меня, толкнула скрытую за ними дверь и ступила внутрь.
Большинство оранжерей, в которых мне доводилось бывать, обычно представляли собой залитые светом просторные помещения, однако здесь нас ждало совсем другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Мы остановились в нерешительности перед небольшим, совершенно запущенным розарием у самого крыльца. Кусты были неподстрижены, цветы терялись в зарослях сорняков.
Должен сказать, что это место навевало недобрые предчувствия, у меня по телу пробежали мурашки.
– И что дальше? Что будем делать? – спросил я.
– Откроем дверь и проследуем в старый дом с призраками, – сказал пес. – Может быть, для безопасности, когда войдем, нам стоит разделиться.
– Что за безумная идея, – возмутился я.
– Когда вы найдете там громадные сандвичи, ах, как вы пожалеете, что сказали это! У меня есть носом полученные документальные свидетельства.
– Что еще за «безумная идея»? – поинтересовалась Люси.
– Что за документальные свидетельства? – пропел я под нос, чтобы не привлекать ее внимания.
– Ну как ты не понимаешь! – сказал Пучок.
– Документальные свидетельства? – удивилась Люси.
– Я просто сам с собой разговариваю.
– О документах?
– О да, – ответил я. – Я иногда размышляю над ними неделями.
– Прекрасно, – сказала Люси, но взгляд ее говорил противоположное.
Люси, которая все больше проявляла себя женщиной действия, метнув в меня напоследок этот беспокойный взгляд, шагнула вперед и нажала дверной звонок.
Не успел он смолкнуть, как из-за дверей донеслись странные крики:
– Убирайся! Вон отсюда! Это я вызвала тебя, Вельзевул, и ты должен покориться моему приказу. Ах! Дьявол овладел мной. Я втравила себя в это и теперь должна расплатиться! Ужас! О, ужас!
Пучок завилял хвостом.
В двери открылось смотровое окошечко, и в нем появилось искаженное страданием старушечье личико.
– Берегитес-с-сь у меня! – прошипела она, и окошко захлопнулось наглухо.
Пес гавкнул, и дверца опять распахнулась, так же быстро, как перед тем захлопнулась.
– Чего вам? – уже совсем другим голосом заговорила старушка. Чтобы вам легче было представить тон, вообразите бассета, который предупреждающе порыкивает, прежде чем залаять в полный голос.
– Скажите ей про кость, – попросил пес.
– Мы…
– Вы случайно не агенты по торговле недвижимостью? – подозрительно спросила она, стреляя в нас взглядом из дверной амбразуры.
– Да, – рявкнул Пучок.
– Мы принесли вам кое-что, – сказала Люси, – чтобы вернуть.
– Хотите уговорить меня продать поместье?
– Нет, что вы, совсем не то, – вмешался я. – Просто мы нашли то, что вы потеряли. Вот. – И я помахал кошельком у нее перед носом.
– Что это? – спросила она, подслеповато щурясь сквозь амбразуру. – Отсюда плохо видно.
– Кошелек, – сказала Люси. – Ваше портмоне.
– С колли?
– Совершенно верно.
– Ах, так вы принесли его обратно, – встрепенулась она. – Входите, входите, что же вы встали на пороге.
Окошко закрылось, и небольшая дверь, прорезанная в громадной шестиметровой створке, распахнулась. За дверью царила тьма кромешная, робкий вечерний свет не мог ее рассеять.
– Входите! – раздался женский голос из темноты.
Не успел я подумать дважды, прежде чем сделать шаг вперед, как пес уже прыгнул через порог и скрылся в дверном проеме.
Следом исчезла Люси. Я был вынужден устремиться за ними, хотя на задворках сознания гадал, что же, в самом деле, случилось с Вельзевулом и его демоническими ордами.
Я испытал некоторое облегчение, когда, оказавшись внутри дома, не столкнулся нос к носу с самим властителем тьмы во всем его мерзостном великолепии. Вместо этого я уткнулся лицом в пыльный бархатный занавес. Как только я зашел за него, мир растворился во тьме. Прошло какое-то время, пока глаза привыкли к отсутствию освещения.
К счастью, холл, как казалось неспециалисту, также был свободен от проявлений инфернального. Ни Люцифера, ни демонов в нем не обнаружилось, ни единого бесенка, ни даже зеленого чертика.
Я бросил взгляд на часы. Полдевятого на моем трясущемся запястье. Не было никаких мыслей – только нарастающая внутренняя дрожь, которая усилилась до такой степени, что тело уже готовилось рассыпаться на частицы.
Когда мир наконец стал выплывать из темноты, оказалось, что мы стоим в длинной зале, 40 на 10 футов. Здесь можно было запросто устроить зал для боулинга. Выбирайте сами любое из определений: престижный, импозантный, величественный. Трудно-отапливаемый, думаю, моя мама подобрала бы такой эпитет.
Освещение было очень тусклое, стены зеленые – цвета водорослей. Куда ни взгляни, повсюду картины, на которых изображены собаки. Причем никакой банальной сентиментальности. Собаки на полотнах представали какими-то долговязыми существами с искривленными конечностями, как будто кто-то рисовал собачьи тени на закате и смешал их с анатомическими рисунками и кусочками пейзажа.
Прямо передо мной оказалась небольшая картина, – прищурившись, я разглядел: в небольшой рамке, не больше чем десять на восемь дюймов, собаки играли в снукер.
Там, где не было картин, висели темно-красные шторы. Ни одной двери я так и не увидел, приглушенный электрический свет вызывал в памяти воспоминание о выставке, на которой мне довелось побывать, где посетителей проводили по внутренним органам гигантского человеческого тела. Казалось, сейчас раздастся голос экскурсовода: «Ну а теперь мы в камерах человеческого сердца. Вы представляете собой несомую потоком кровяного русла частицу. Белые кровяные клетки слева, красные справа, фотографировать со вспышкой запрещается».
– Да, – сказал я. – Разрешите представиться. Дэвид Баркер и Люси Майнивер, к вашим услугам.
– Пучок Баркер также к вашим услугам и готов принять любую еду, – отрапортовал пес.
– Вы не представили мне свое четвероногое, – напомнила пожилая дама.
– Это Пучок, – сказал я.
– А вы знаете, что система осушения подвалов в этом доме одна из первых во всей округе и до сих пор исправно работает? – заметил Пучок, выворачивая голову, чтобы понюхать плинтус.
– Восхитительно! – вырвалось у миссис Кэд-Боф. – Уже по осанке видно, что это животное благородных кровей.
– Проницательность! – азартно завопил пес. – Что за проницательность! Ясная и свежая, как кристальное утро!
– О господи, – выдохнул я. Никогда в жизни не чувствовал такого настойчивого желания сделать хоть глоток виски, но, кажется, этот момент наступил.
– Следуйте за мной в оранжерею, – позвала миссис Кей-Би, подхватывая щетку. Она раздвинула какие-то занавески справа от меня, толкнула скрытую за ними дверь и ступила внутрь.
Большинство оранжерей, в которых мне доводилось бывать, обычно представляли собой залитые светом просторные помещения, однако здесь нас ждало совсем другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108