Хочешь сигаретку?
– Нет.
– Почему? – удивилась она.
Я вырвал сигареты у нее из рук.
– «Курение убивает!», – с надлежащим драматическим надрывом прочитал я надпись па пачке.
Приподнявшись на локте, Линдси прикурила сигарету.
– Секс тоже противопоказан, – заметила она, – тем, кто экономит силы для здоровья и фитнеса.
– Что ж, в таком случае, – заговорил я, устремляясь к окну, чтобы открыть форточку, и чувствуя на себе ее взгляд, – я тоже закурю.
Так у нас все началось. Со страсти. И так же это продолжалось. Что бы ни случалось в наших отношениях, наше взаимное влечение всегда оставалось незыблемым. Это был корень взаимоотношений, их твердая опора, скала, на которой зиждилось все остальное.
Любовь приходит не сразу. Сначала это чувство единства: два школьника вместе прогуливают уроки и часы, украденные у занятий, с ребяческим энтузиазмом отдают взрослым играм, временами заходя слишком далеко.
– Это классно, – сказала однажды Линдси, заглянув под кровать доктора, продажей дома которого я занимался.
– Знаю, – сказал я.
– Хотя это больше, чем просто секс, – сонно пробормотала моя подруга. Голос у нее при этом был как у человека, который свесился с кровати и что-то ищет под ней. – Мы можем быть кем угодно, кем хотим. Дом наш, и жизнь наша. Сегодня, например, мы – доктор Кинг и его ужасная медсестра. Поиграем «в доктора»? Ну-ка, что у нас там… Ага!
Она извлекла откуда-то большой розовый многоскоростной вибратор.
– Что ты собираешься с ним делать? – слегка встревожено поинтересовался я.
– Положу его где-нибудь на виду, чтобы его мамочка могла напороться на эту забаву сынишки, когда придет в гости.
Эта идея порадовала меня не больше, чем, если бы она попыталась всунуть этот вибратор в меня.
Перед уходом она положила искусственный член в хлебницу, но, проводив ее, я снова зашел к доктору и спрятал «игрушку» под кровать.
Наконец дела с квартирой Линдси были улажены, и она переехала. Наверное, эти хлопоты о ее новом житье-бытье и скрепили наши отношения.
Да, она изменилась, я этого не отрицаю, как меняется в твоих глазах любой человек, когда знакомишься с ним ближе, и даже становится неузнаваем, если пожить с ним достаточно долго бок о бок. Первые пару лет совместной жизни мы показываем свои лучшие стороны и старательно прячем худшие. Так, я с успехом скрывал свою «добренькую», непредприимчивую натуру, и она ведать не ведала, что я лишенный инициативы «тюфяк», а она прятала… Как бы это назвать – то, что она прятала от меня эти годы? Что-то такое… сразу и не скажешь. Нечто вроде постоянной депрессии, подавленности, может быть, разочарования. Когда мы стали встречаться, сначала ей даже льстило знакомство с мужчиной, у которого был новый автомобиль (поменять который мужчина так и не собрался, пока тот сам не развалился на части, правда, узнать об этом ей было не суждено). Еще у этого мужчины водились деньжата (если бы он не просаживал их в карты – впрочем, она и об этом не догадывалась). Все это создавало у Линдси ощущение, что жизнь не проходит даром.
Но, в конце концов, новизна чувств перестает быть новизной, и вскоре выясняется, что доходы агента по продаже недвижимости не так уж разительно отличаются от доходов мозольного оператора и что большинству людей счастье напоминает горизонт: его можно видеть, к нему можно двигаться, но его нельзя достичь.
И все же наша любовь крепла во время посещения престижных супермаркетов, «Пиццы Экспресс» и «Аск», на уикендах в Париже и дважды в Лэйкс. Меня постоянно преследовало смутное ощущение, что для нее это была какая-то дежурная, минимально-необходимая любовь, не «Квик Сейв» или даже «Сэйфуэй», но где-то поблизости от «Маркса и Спенсера» и определенно не «Харродс». Быть может, где-то между «Сэйнсбери» и «Уэйтроузом».
Пес, к сожалению, начала наших отношений видеть не мог, поэтому между ним и Линдси образовалась определенная дистанция.
– Разрешите откровенность, сэр? – спросил он как-то вечером, когда я вышел из душа, собираясь на большую игру.
Я кивнул ему утвердительно, обтираясь полотенцем. Определенно, пес старательно скрывал усмешку. Его необыкновенно потешало мое несуразное желание окатывать себя водой всякий раз перед уходом из дома. Душ он считал каким-то чисто человеческим чудачеством.
– Всякий раз, когда вы уходите за эту дверь, начинается дождь. Разве вы до сих пор этого не поняли? – выразил он свое недоумение.
– Говори, чего ты хотел?
– Благодарю вас, сэр. Она хочет стать вожаком стаи. Она вас контролирует, и вы с ней считаетесь во всем. Не будет ли лучше, если она уйдет и соберет свою стаю? Тогда вы можете сбиться в стаю с прекрасной Люси и со мной. Это будет наша стая: вы, я и Люси. А Линдси могла бы сбиться в стаю с Майклом Тиббсом, они прекрасно поймут друг друга.
Я не говорил Пучку, что у Тиббса кличка – Кот, а коты, как известно, не стайные животные. Но я не стал сбивать его с этой верной, не лишенной оснований позиции.
– Нет, так нельзя.
– Только так и можно! Так как раз всегда и бывает! – воскликнул Пучок. – Тиббс получит самку, которая ценит себя необыкновенно высоко, да и вы не останетесь в накладе – ваша будет несравненно дороже, потому что добрая, красивая, да еще и раздает печенье.
– Значит, все опять переводится на еду?
Я, кстати, заметил, как переменилось отношение Пучка к Линдси, когда она не оставила ему кончик вафельного рожка от мороженого, которое мы ели на пляже.
Пес прижал уши к голове. Это не всегда является выражением раскаяния, просто он почувствовал, что его в чем-то обвинили. Примерно то же самое ощущение испытывают люди, когда на негнущихся ногах проходят через таможенный терминал. Пусть даже тебе нечего декларировать и по большому счету ты ни в чем перед ними не виноват, но оттуда, из-за стекла, на тебя смотрят как на потенциального контрабандиста, сумка которого набита оружием, наркотиками и иными непотребствами. Так что идешь так, словно готов к тому, что через минуту тебе скрутят руки за спиной.
– Я только хотел узнать, каково ваше мнение по этому поводу, вот и все, – сказал пес. – Не думаю, что она стопроцентно за меня, ваша Линдси.
– А почему она должна быть стопроцентно за тебя?
– Ну, я же… Но, если я… Если вы… Да! – наконец вырвалось у него.
– Ладно, я тоже не уверен, что она стопроцентно за меня, – признал я, – если это может послужить тебе утешением.
Пес принял обиженный вид, словно недостаток энтузиазма со стороны Линдси по отношению ко мне уже наносил ему оскорбление.
– Пойми, мы с Линдси вместе уже очень долго, а отношения между людьми не могут все время оставаться такими же яркими, как в начале.
Постепенно спускаешься на какой-то функциональный уровень любви.
У Пучка отвисла челюсть, слегка подрагивая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Нет.
– Почему? – удивилась она.
Я вырвал сигареты у нее из рук.
– «Курение убивает!», – с надлежащим драматическим надрывом прочитал я надпись па пачке.
Приподнявшись на локте, Линдси прикурила сигарету.
– Секс тоже противопоказан, – заметила она, – тем, кто экономит силы для здоровья и фитнеса.
– Что ж, в таком случае, – заговорил я, устремляясь к окну, чтобы открыть форточку, и чувствуя на себе ее взгляд, – я тоже закурю.
Так у нас все началось. Со страсти. И так же это продолжалось. Что бы ни случалось в наших отношениях, наше взаимное влечение всегда оставалось незыблемым. Это был корень взаимоотношений, их твердая опора, скала, на которой зиждилось все остальное.
Любовь приходит не сразу. Сначала это чувство единства: два школьника вместе прогуливают уроки и часы, украденные у занятий, с ребяческим энтузиазмом отдают взрослым играм, временами заходя слишком далеко.
– Это классно, – сказала однажды Линдси, заглянув под кровать доктора, продажей дома которого я занимался.
– Знаю, – сказал я.
– Хотя это больше, чем просто секс, – сонно пробормотала моя подруга. Голос у нее при этом был как у человека, который свесился с кровати и что-то ищет под ней. – Мы можем быть кем угодно, кем хотим. Дом наш, и жизнь наша. Сегодня, например, мы – доктор Кинг и его ужасная медсестра. Поиграем «в доктора»? Ну-ка, что у нас там… Ага!
Она извлекла откуда-то большой розовый многоскоростной вибратор.
– Что ты собираешься с ним делать? – слегка встревожено поинтересовался я.
– Положу его где-нибудь на виду, чтобы его мамочка могла напороться на эту забаву сынишки, когда придет в гости.
Эта идея порадовала меня не больше, чем, если бы она попыталась всунуть этот вибратор в меня.
Перед уходом она положила искусственный член в хлебницу, но, проводив ее, я снова зашел к доктору и спрятал «игрушку» под кровать.
Наконец дела с квартирой Линдси были улажены, и она переехала. Наверное, эти хлопоты о ее новом житье-бытье и скрепили наши отношения.
Да, она изменилась, я этого не отрицаю, как меняется в твоих глазах любой человек, когда знакомишься с ним ближе, и даже становится неузнаваем, если пожить с ним достаточно долго бок о бок. Первые пару лет совместной жизни мы показываем свои лучшие стороны и старательно прячем худшие. Так, я с успехом скрывал свою «добренькую», непредприимчивую натуру, и она ведать не ведала, что я лишенный инициативы «тюфяк», а она прятала… Как бы это назвать – то, что она прятала от меня эти годы? Что-то такое… сразу и не скажешь. Нечто вроде постоянной депрессии, подавленности, может быть, разочарования. Когда мы стали встречаться, сначала ей даже льстило знакомство с мужчиной, у которого был новый автомобиль (поменять который мужчина так и не собрался, пока тот сам не развалился на части, правда, узнать об этом ей было не суждено). Еще у этого мужчины водились деньжата (если бы он не просаживал их в карты – впрочем, она и об этом не догадывалась). Все это создавало у Линдси ощущение, что жизнь не проходит даром.
Но, в конце концов, новизна чувств перестает быть новизной, и вскоре выясняется, что доходы агента по продаже недвижимости не так уж разительно отличаются от доходов мозольного оператора и что большинству людей счастье напоминает горизонт: его можно видеть, к нему можно двигаться, но его нельзя достичь.
И все же наша любовь крепла во время посещения престижных супермаркетов, «Пиццы Экспресс» и «Аск», на уикендах в Париже и дважды в Лэйкс. Меня постоянно преследовало смутное ощущение, что для нее это была какая-то дежурная, минимально-необходимая любовь, не «Квик Сейв» или даже «Сэйфуэй», но где-то поблизости от «Маркса и Спенсера» и определенно не «Харродс». Быть может, где-то между «Сэйнсбери» и «Уэйтроузом».
Пес, к сожалению, начала наших отношений видеть не мог, поэтому между ним и Линдси образовалась определенная дистанция.
– Разрешите откровенность, сэр? – спросил он как-то вечером, когда я вышел из душа, собираясь на большую игру.
Я кивнул ему утвердительно, обтираясь полотенцем. Определенно, пес старательно скрывал усмешку. Его необыкновенно потешало мое несуразное желание окатывать себя водой всякий раз перед уходом из дома. Душ он считал каким-то чисто человеческим чудачеством.
– Всякий раз, когда вы уходите за эту дверь, начинается дождь. Разве вы до сих пор этого не поняли? – выразил он свое недоумение.
– Говори, чего ты хотел?
– Благодарю вас, сэр. Она хочет стать вожаком стаи. Она вас контролирует, и вы с ней считаетесь во всем. Не будет ли лучше, если она уйдет и соберет свою стаю? Тогда вы можете сбиться в стаю с прекрасной Люси и со мной. Это будет наша стая: вы, я и Люси. А Линдси могла бы сбиться в стаю с Майклом Тиббсом, они прекрасно поймут друг друга.
Я не говорил Пучку, что у Тиббса кличка – Кот, а коты, как известно, не стайные животные. Но я не стал сбивать его с этой верной, не лишенной оснований позиции.
– Нет, так нельзя.
– Только так и можно! Так как раз всегда и бывает! – воскликнул Пучок. – Тиббс получит самку, которая ценит себя необыкновенно высоко, да и вы не останетесь в накладе – ваша будет несравненно дороже, потому что добрая, красивая, да еще и раздает печенье.
– Значит, все опять переводится на еду?
Я, кстати, заметил, как переменилось отношение Пучка к Линдси, когда она не оставила ему кончик вафельного рожка от мороженого, которое мы ели на пляже.
Пес прижал уши к голове. Это не всегда является выражением раскаяния, просто он почувствовал, что его в чем-то обвинили. Примерно то же самое ощущение испытывают люди, когда на негнущихся ногах проходят через таможенный терминал. Пусть даже тебе нечего декларировать и по большому счету ты ни в чем перед ними не виноват, но оттуда, из-за стекла, на тебя смотрят как на потенциального контрабандиста, сумка которого набита оружием, наркотиками и иными непотребствами. Так что идешь так, словно готов к тому, что через минуту тебе скрутят руки за спиной.
– Я только хотел узнать, каково ваше мнение по этому поводу, вот и все, – сказал пес. – Не думаю, что она стопроцентно за меня, ваша Линдси.
– А почему она должна быть стопроцентно за тебя?
– Ну, я же… Но, если я… Если вы… Да! – наконец вырвалось у него.
– Ладно, я тоже не уверен, что она стопроцентно за меня, – признал я, – если это может послужить тебе утешением.
Пес принял обиженный вид, словно недостаток энтузиазма со стороны Линдси по отношению ко мне уже наносил ему оскорбление.
– Пойми, мы с Линдси вместе уже очень долго, а отношения между людьми не могут все время оставаться такими же яркими, как в начале.
Постепенно спускаешься на какой-то функциональный уровень любви.
У Пучка отвисла челюсть, слегка подрагивая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108