день-ночь, день-ночь мы идем по А-африке. Больше всего именно интонация полковника запомнилась Комарову, и он произносил слово ?Африка? так же странно, с особенным, двойным ударением на первом слоге, на первом звуке, с ударением, от которого получалась коротенькая пауза перед ?ф?: мы идем по А-а'фри-ке, - как и тот полковник.
Только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог, бормотал Комаров, потом делал пустой, без текста, шаг, снова копируя англичанина из спектакля, - возникала синкопа: раз! - а следующие группы фонем распределялись между шагами, завершающими, замыкающими ритмическое кольцо: иот-два! пусканет-три! навойне-ч'тыре! Дальше Комаров слов не знал, как, видимо, не знал их и полковник в тропическом шлеме, а потому начинал сначала: день-ночь, день-ночь мы идем по А-африке...
Некоторое время спустя, приблизительно на сороковом африканском цикле, Комаров поравнялся с ПАЗиком, стоящим на обочине, с тем, судя по табличке ?Вокзал - Комбинат?, самым, которого столь долго и безрезультатно прождал. Под аккомпанемент ласкового, журчащего мата водитель менял, словно его уговаривая, колесо. Комаров спросил, как пройти на завод, и услышал долгие и невнятные объяснения, связанные с названиями неведомых Комарову примет: столовой, горсовета, бани, увидел страстные и нелепые размахивания руками и даже удивился, как это можно - не первый день водя автобус одним и тем же нехитрым маршрутом, быть столь бестолковым в его описании, - удивился и перестал вслушиваться; просто стоял, изображая на лице внимание и благодарность за помощь. До конца все же не дотерпел, сказал, что, мол, спасибо, понял, замечательно, и пошел в прежнем направлении.
Полуботинки Комарова ступали по мягкой неглубокой пыли, не оставляя за собою следов.
13.
В этот вечер Лена Комарова собралась-таки покатать сына на подвесной дороге: он начал приставать с дурацкой дорогою уже в первый день их ялтинской жизни, но очередей и так было слишком много, очередей более неизбежных, и Лена все перекладывала поездку и перекладывала. Утром на пляже Витька привязался снова, и она, разморенная солнцем, ленивая, неожиданно добродушная, застигнутая, можно сказать, врасплох, не сумела сопротивиться и пообещала наверняка, что да, сегодня пойдем обязательно.
Лена стояла в очереди минут уже сорок, а Витька, протолкавшись к самой ограде, заворожено следил за безостановочным течением кабинок, которое занимало его всего. Лена, впрочем, тоже подпала под гипноз этого вечного движения, perpetuum mobile, под гипноз машины, которая работает сама по себе, независимо от того, везет или не везет людей и скольких, независимо от присматривающих за нею контролеров, независимо, казалось, от человеческой воли вообще.
Очередь подошла, и они, удачно впрыгнув в кабинку, несколько минут провисели на канате между землею и небом, удивленные и увлеченные неожиданными ракурсами, в которых проплывали под ними деревья, фонари, домики с бесстыдно открытыми для обозрения дворами. Но движение в какой-то момент кончилось, во всяком случае для Лены с Витькой, и они вдруг снова оказались на terra ferma, и снова все стало обычным, будничным, несмотря на перемену декорации: рядом, перед глазами, торчал ресторан ?Горка?, чуть подальше - бетонное кольцо мемориала.
Туда-то и повлек Витька Л°ну, и они с полчаса рассматривали серые стены, не держащие крова, читали надписи, разбирали смысл барельефов. Лена устала за день, ей хотелось отдохнуть, посидеть где-нибудь спокойно, а сын таскал ее за собою, и конца этому не предвиделось. Пришлось пустить в ход сильнодействующее средство: предложение поужинать в ресторане увлекло Витьку настолько, что он тут же угомонился.
Они поднялись в зал, на второй этаж, сели в уголке и заказали ужин.
14.
Гостиница оказалась небольшим двухэтажным домом некогда белого цвета. У входа, прямо на тротуаре, врастая ножками в плавящийся асфальт, стоял старый, разболтанный венский стул, на котором старуха горничная наслаждается, представлялось, пыльной жарою. Вымотанный Комаров на мгновение позавидовал ей, ее способности к симбиозу с искаженной человеком природою убогого городка. Справа к гостинице примыкал модерный до нелепости кубик ресторана-стекляшки. Комаров заполнил анкету, получил ключ и поднялся по лестнице. Номер двухместный, но покуда в нем не живет никто. Раковины нету. Комаров достал из ?дипломата? мыло, взял со спинки кровати полотенце и направился в дальний конец коридора, в умывальник. Вода из крана не пошла. Комаров вернулся, разделся донага и улегся в постель, накрывшись одной простынею. Заснул он сразу, не успев даже разобрать, есть ли в номере мухи.
Комаров спал в предпоследний раз в жизни, и сон его был глубок и тяжел.
15.
Просыпаться после дневного сна неприятно всегда, а тут еще эта жара, так и не спавшая к вечеру, жара и привкус пыли во рту.
Комаров долго лежал навзничь с открытыми глазами и медленно думал о том, как убить остаток вечера и двое следующих суток, о том, что в понедельник должен приступить на заводе к проверке, которая, разумеется, ничего не даст, потому что если там и было что не в порядке, за субботу и воскресенье концы с концами они успеют свести, о том, что, может, командировка началась в такой неудобный, в такой нелогичный день специально, чтобы они успели свести эти самые концы, и о том еще, что ему, в сущности, совершенно все равно, что происходит в стенах завода на самом деле и чем руководствовалось начальство, отправляя его, Комарова, в оставленный Богом городок именно на уик-энд.
Но лежать вечно невозможно, и Комаров решил сходить в примеченный днем ресторан - поужинать. Есть хотелось не очень, даром что сегодня Комаров не завтракал и практически не обедал, - но и тупое наблюдение за тем, как вползают в пустой номер пыльные сумерки, занятием представлялось слишком тоскливым, - там же должны существовать хоть какие-нибудь люди, может, даже играет музыка.
Комаров встал, оделся и снова направился в конец коридора: а вдруг! И действительно: кран забулькал, затрубил, завизжал до дрожи, выплюнул несколько ржавых сгустков и пустил, наконец, тонкую струйку мутной теплой воды. Комаров умылся, прополоскал рот, с отвращением почувствовав привязчивый привкус железа, услышав скрип песка на зубах; вернулся назад, вынул из ?дипломата? белую рубаху, захваченную на всякий случай, и широкий тяжелый бордовый галстук, который жена привезла из Чехословакии, тяжелый галстук с тремя косыми парчовыми полосками. Комаров долго стоял перед зеркалом, узел все выходил криво, и трижды пришлось перевязывать, так что галстук успел измяться до неприличного состояния.
Администраторши на месте не оказалось, и Комаров, положив ключ от номера в карман - деревянная груша заметно оттопырила эластичный кримплен, - вышел из гостиницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
Только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог, бормотал Комаров, потом делал пустой, без текста, шаг, снова копируя англичанина из спектакля, - возникала синкопа: раз! - а следующие группы фонем распределялись между шагами, завершающими, замыкающими ритмическое кольцо: иот-два! пусканет-три! навойне-ч'тыре! Дальше Комаров слов не знал, как, видимо, не знал их и полковник в тропическом шлеме, а потому начинал сначала: день-ночь, день-ночь мы идем по А-африке...
Некоторое время спустя, приблизительно на сороковом африканском цикле, Комаров поравнялся с ПАЗиком, стоящим на обочине, с тем, судя по табличке ?Вокзал - Комбинат?, самым, которого столь долго и безрезультатно прождал. Под аккомпанемент ласкового, журчащего мата водитель менял, словно его уговаривая, колесо. Комаров спросил, как пройти на завод, и услышал долгие и невнятные объяснения, связанные с названиями неведомых Комарову примет: столовой, горсовета, бани, увидел страстные и нелепые размахивания руками и даже удивился, как это можно - не первый день водя автобус одним и тем же нехитрым маршрутом, быть столь бестолковым в его описании, - удивился и перестал вслушиваться; просто стоял, изображая на лице внимание и благодарность за помощь. До конца все же не дотерпел, сказал, что, мол, спасибо, понял, замечательно, и пошел в прежнем направлении.
Полуботинки Комарова ступали по мягкой неглубокой пыли, не оставляя за собою следов.
13.
В этот вечер Лена Комарова собралась-таки покатать сына на подвесной дороге: он начал приставать с дурацкой дорогою уже в первый день их ялтинской жизни, но очередей и так было слишком много, очередей более неизбежных, и Лена все перекладывала поездку и перекладывала. Утром на пляже Витька привязался снова, и она, разморенная солнцем, ленивая, неожиданно добродушная, застигнутая, можно сказать, врасплох, не сумела сопротивиться и пообещала наверняка, что да, сегодня пойдем обязательно.
Лена стояла в очереди минут уже сорок, а Витька, протолкавшись к самой ограде, заворожено следил за безостановочным течением кабинок, которое занимало его всего. Лена, впрочем, тоже подпала под гипноз этого вечного движения, perpetuum mobile, под гипноз машины, которая работает сама по себе, независимо от того, везет или не везет людей и скольких, независимо от присматривающих за нею контролеров, независимо, казалось, от человеческой воли вообще.
Очередь подошла, и они, удачно впрыгнув в кабинку, несколько минут провисели на канате между землею и небом, удивленные и увлеченные неожиданными ракурсами, в которых проплывали под ними деревья, фонари, домики с бесстыдно открытыми для обозрения дворами. Но движение в какой-то момент кончилось, во всяком случае для Лены с Витькой, и они вдруг снова оказались на terra ferma, и снова все стало обычным, будничным, несмотря на перемену декорации: рядом, перед глазами, торчал ресторан ?Горка?, чуть подальше - бетонное кольцо мемориала.
Туда-то и повлек Витька Л°ну, и они с полчаса рассматривали серые стены, не держащие крова, читали надписи, разбирали смысл барельефов. Лена устала за день, ей хотелось отдохнуть, посидеть где-нибудь спокойно, а сын таскал ее за собою, и конца этому не предвиделось. Пришлось пустить в ход сильнодействующее средство: предложение поужинать в ресторане увлекло Витьку настолько, что он тут же угомонился.
Они поднялись в зал, на второй этаж, сели в уголке и заказали ужин.
14.
Гостиница оказалась небольшим двухэтажным домом некогда белого цвета. У входа, прямо на тротуаре, врастая ножками в плавящийся асфальт, стоял старый, разболтанный венский стул, на котором старуха горничная наслаждается, представлялось, пыльной жарою. Вымотанный Комаров на мгновение позавидовал ей, ее способности к симбиозу с искаженной человеком природою убогого городка. Справа к гостинице примыкал модерный до нелепости кубик ресторана-стекляшки. Комаров заполнил анкету, получил ключ и поднялся по лестнице. Номер двухместный, но покуда в нем не живет никто. Раковины нету. Комаров достал из ?дипломата? мыло, взял со спинки кровати полотенце и направился в дальний конец коридора, в умывальник. Вода из крана не пошла. Комаров вернулся, разделся донага и улегся в постель, накрывшись одной простынею. Заснул он сразу, не успев даже разобрать, есть ли в номере мухи.
Комаров спал в предпоследний раз в жизни, и сон его был глубок и тяжел.
15.
Просыпаться после дневного сна неприятно всегда, а тут еще эта жара, так и не спавшая к вечеру, жара и привкус пыли во рту.
Комаров долго лежал навзничь с открытыми глазами и медленно думал о том, как убить остаток вечера и двое следующих суток, о том, что в понедельник должен приступить на заводе к проверке, которая, разумеется, ничего не даст, потому что если там и было что не в порядке, за субботу и воскресенье концы с концами они успеют свести, о том, что, может, командировка началась в такой неудобный, в такой нелогичный день специально, чтобы они успели свести эти самые концы, и о том еще, что ему, в сущности, совершенно все равно, что происходит в стенах завода на самом деле и чем руководствовалось начальство, отправляя его, Комарова, в оставленный Богом городок именно на уик-энд.
Но лежать вечно невозможно, и Комаров решил сходить в примеченный днем ресторан - поужинать. Есть хотелось не очень, даром что сегодня Комаров не завтракал и практически не обедал, - но и тупое наблюдение за тем, как вползают в пустой номер пыльные сумерки, занятием представлялось слишком тоскливым, - там же должны существовать хоть какие-нибудь люди, может, даже играет музыка.
Комаров встал, оделся и снова направился в конец коридора: а вдруг! И действительно: кран забулькал, затрубил, завизжал до дрожи, выплюнул несколько ржавых сгустков и пустил, наконец, тонкую струйку мутной теплой воды. Комаров умылся, прополоскал рот, с отвращением почувствовав привязчивый привкус железа, услышав скрип песка на зубах; вернулся назад, вынул из ?дипломата? белую рубаху, захваченную на всякий случай, и широкий тяжелый бордовый галстук, который жена привезла из Чехословакии, тяжелый галстук с тремя косыми парчовыми полосками. Комаров долго стоял перед зеркалом, узел все выходил криво, и трижды пришлось перевязывать, так что галстук успел измяться до неприличного состояния.
Администраторши на месте не оказалось, и Комаров, положив ключ от номера в карман - деревянная груша заметно оттопырила эластичный кримплен, - вышел из гостиницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150