Кто это там, в массовке? Нет, вон там, за колонной. Сделайте одолжение, пригласите ее ко мне. Бо-же! Вера! Это же Вера! Как она здесь? Она умерла ведь! О-на-у-мер-ла! Вот и телеграмма у меня с собою: ПОХОРОНЫ ЧЕТВЕРГ ТЧК. Что вы сказали? Исчезла? Растворилась в воздухе? Час от часу не легче! Ну поищите как следует. Поищите, пожалуйста. Внимание! Фонограмма! Мотор! Начали! Стоп, стоп, стоп! Съемки больше не будет! Все! Смена окончена. Всем спасибо, свободны. Да что вы ко мне пристали? - всем я доволен, всем! Просто не могу сегодня работать! Я плохо себя чувствую! Бог с ним, с вашим планом: я-пло-хо-се-бя-чув-ству-ю! - Москва на проводе? Хорошо, жду, Ч-черт! только ее мне и не хватало! Да, милая, да, я. Это тебе показалось, я здесь совершенно один. Очень соскучился, очень. Конечно, целую. И туда тоже. И-ту-да-то-же! И туда. Нет, не надо приезжать, не надо! Да люблю я тебя, люблю, только работаю с утра до вечера! И ночью тоже! Слушай, ты, идиотка! Я ведь сказал: не надо сюда приезжать! Все! Пошла в жопу! В жопу, в жопу, ты верно расслышала! - - Так и не нашли? Если еще появится - пригласите ко мне. Просто за руку приведите. Это моя личная просьба. Вы ее хорошо запомнили? - вот посмотрите внимательно. Откуда у меня ее фотография? Не важно. Вы обещаете? Приготовились! Фонограмма! Мотор! Камера! Начали! Выше ноги, выше! Германн, душите же графиню! Душите ее, черт возьми, душите по-настоящему! И хорошо, что хрипит! Значит, правильно душите. Только в ритме музыки, пожалуйста. В ритме музыки! - - Ал°. Да. Слушаю. Что? Срываю график? Товарищу Мертвецову не нравится материал? А кто дал право товарищу Мертвецову смотреть материал без режиссера?! Культпросвет! Вот пусть и идет на хуй! Извини, старик, извини. Я понимаю, что ты ни при чем, что из самых лучших побуждений. А материал, честно сказать, мне и самому нравится не очень. Спасибо, что предупредил. - - Вера! Верочка! Вера! Камера на землю, звон стекла, шарахается лошадь, кордебалет прыскает в стороны. Ве-е-ра-а-а! Сошел с ума! Чокнулся! шепот вокруг. Режиссер чокнулся! Ну, это они, положим, того... фигурально. Вот только беда: Вера снова исчезла. Ве-е-е-ра-а! Подожди-и! Не-ис-че-за-ай! Не-раст-во-ряй-ся-а! Я хочу с тобой! Как вы сказали? Телеграмма? Приказ? За подписью товарища Мертвецова лично? При чем здесь культпросвет? И никуда я его не посылал, ни на какие три буквы. Ах, подтверждает. Вероятно, я ему друг, но истина дороже. А что же Ъ? Да, понимаю. Понимаю. Ладно, спасибо, всего хорошего. И куда теперь? Вниз головою? В Зимнюю Канавку? Не выйдет: умею плавать. Вера! Вера! Опять этот призрак! Ты ведь призрак, Вера, сознайся: призрак? Все равно надо догнать. Непременно догнать! Поговорить, наконец, по-человечески. Объяснить все! - у меня ведь действительно не было выхода! Эй, извозчик! Из-воз-чик! Куда подевались извозчики?! Городовой! Ваше превосходительство! Да не трогайте вы меня! Я прекрасно себя чувствую! Я буду жаловаться генерал-губернатору! - - С-сво-ло-ч-чи!
37.
38.
Лицо Нонны, его Пиковой дамы, которой он так и не сумел поменять имя, и вовсе не потому, что она, реальная, до сих пор не позволяла, не воплощалась в по-своему еще более реальный - литературный - образ, а потому, что не знал другого, столь же полно сочетающего в себе некий по нынешним временам - шарм с совершенно дурным тоном, и от этого настолько ей подходящего, что, зови ее как-нибудь иначе, имя Нонна следовало бы для нее выдумать, - лицо Нонны впервые возникло перед Арсением в душной тесноте у балконного ограждения при звуках пушкинских стихов, многократно отражающихся, сламывающихся, наконец безвозвратно поглощаемых чернотой стен и потолка модного любимовского театрика. И шестикрылый серафим на перепутье мне явился, повторял заученные интонации режиссера голос из подвешенной на свободном шарнире траурной кибитки, многочисленные осветительные приборы замысловато переключались, создавая изысканные эффекты, огромные лопасти вентиляторов лениво пережевывали воздух. Товарищ, верь! - так значился на афише этот спектакль.
В тот миг, когда Арсений остановил взгляд на Ноннином лице, что, впрочем, кажется, было спровоцировано ее же собственными тайными пассами, он сразу понял всю ее стервозную, блядскую сущность, но понимание почему-то не создало в нем ощущения легкодоступности предмета, во всяком случае - для него, скорее - наоборот: блядство возносило ее на высоту, едва досягаемую, - почти верный признак влюбленности.
Когда они целовались на скамейке в закутке за театром, Арсений - от этого трепета перед Нонною - запрещал своим рукам давно с другими женщинами ставшее привычным, но с нею - обретающее первоначальную свежесть - движение к ее совсем маленьким, торчком, грудям, в тугой обхват их ладонями. От запрета желание становилось навязчивым.
Потом, провожая ее кривыми таганскими переулками, звенящими от ночного морозца ранней весны, Арсений схватил взглядом фигурку в целом: маленькая, в устройняющем и без того стройное тело бежевом итальянском макси-плаще, Нонна нахально несла чуть непропорционально крупноватую голову. Такое построение силуэта должно было напрочь убить, да что убить?! - не допустить рождения ассоциации с хищным пушным зверьком, но сука-ассоциация самодовольно сидела в Арсениевой голове, пренебрегая всеми канонами метафорического мышления, тем более что о Нонниной привычке больно и остро, до крови, кусать мужчин в согнутые суставы пальцев Арсений тогда еще не догадывался.
У подъезда Арсений получил Ноннин телефон, а на другой день простоял под голубкинским Пловцом с билетами на ?Горячее сердце? ровно два часа, минута в минуту. Такого с ним не бывало никогда. Ладно, думал он на исходе второго часа. Я припомню тебе этот вечер. Ты мне эти часы отстоишь сторицей! (Опираясь в нехороших, мстительных мыслях на прежний свой опыт обольстителя, приобретенный в основном на материале провинциальном, Арсений не знал еще, что жизнь впервые сталкивает его с животным совсем иного рода, что такие не ждут арсениев не то что сторицею, но, пожалуй, и пяти минут за всю жизнь.)
Звонил он ей, однако, вполне смиренно, за что и был удостоен позволения посетить ее дома. Букетик тюльпанов - первая в цепи ежедневных - без изъятий! цветочных гекатомб на Ноннин алтарь Арсений признал в тот раз годным, невзирая на более чем стодвадцатиминутное их мученичество в потном кулаке. Полная ванна роз с Центрального рынка была еще впереди.
Две подружки, род приживалок, составлявшие, когда Арсений появился в дверях, Ноннино общество, были мигом отосланы из отдельной квартиры, которую Нонна занимала, и Арсений поспешил воспользоваться уже, как ему казалось, завоеванным правом на поцелуи, так, впрочем, и не решаясь включить в состав своих владений более близкие, чем вчера, под плащом, холмики ее грудей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150