Возможно, поэтому, когда в дверях появилась какая-то компания, нас попросили пересесть за другой столик. Юберу подали вовсе не то, что он заказывал. Потом ему пришлось пять раз напоминать, чтобы официант принес пиво. Нас, грабителей, в грабительски дорогом ресторане обслуживали из рук вон плохо — и это при том, что ресторан был наполовину пуст; чтобы задобрить официанта, я заказал одно из фирменных блюд, и мы брали спиртное — так что в итоге сумма нашего счета была равна небольшому состоянию. Вот она, еще одна особенность мироустройства, надрывающая мне сердце: даже в самом хорошем, самом дорогом ресторане вы рано или поздно нарветесь на хамство. В завершение нашего ленча официант пролил на Юбера соус. Липкий. Цвета бычьей крови. Я думал, Юбер тут же заедет ему в ряшку. Но... Но Юбер настоял, чтобы мы оставили чаевые, равные сумме нашего счета.
— Пусть знает свое место, — пояснил он мне.
— Прости, не понял, — поднял я брови.
— Он, понимаешь, считает меня ублюдком. А ты видел что-нибудь обидней, чем ублюдок — и при деньгах? Это же хуже, чем схлопотать в рыло.
Шаря в чемодане, среди банковских пачек я наткнулся на обрывок бумаги, приложенный щедрой рукой барышни из кассового окошка. Крупным почерком — один вид этого почерка возбуждал больше, чем тысяча соответствующих картинок — на бумажке было написано имя: Жослин — и номер телефона. Я показал записку Юберу. Выяснилось, что и он тоже — того. В смысле — положил на нее глаз.
— Ого! — прокомментировал он. При этом его родная рука дернулась, словно от ожога. — Та самая женщина... Которую ничем не проберешь...
Выходя из ресторана, Юбер прихватил с вешалки чью-то шляпу.
— Не ищи приключений на свою голову, — усмехнулся он, протягивая мне сию деталь туалета. Пожав плечами, я покорно накрыл проплешины шляпой.
Полиция, как всегда, была озабочена одним: как бы скрыть недостатки в своей работе. Для этого на место преступления было стянуто множество полицейских. Присутствие их, очевидно, было мотивировано необходимостью замять тот малоприятный факт, что, когда совершался налет, во всей округе наблюдалось вопиющее отсутствие стражей порядка. Теперь же они торчали повсюду, напустив на себя серьезный вид, переговариваясь по рациям и вообще всячески изображая, что тут много с чем надо разобраться и много чего сделать. Мы провальсировали сквозь кордон, остановившись лишь раз: Юберу приспичило спросить затянутого в кожу копа на мотоцикле, что тут случилось.
— Банк ограбили.
— И что, поймали грабителей? Приметы-то есть? — спросил Юбер голосом-явно-предназначенным-для-окружаюших.
— Далеко не уйдут, — изрек служитель закона.
— Ты зачем нарываешься? — накинулся я на подельника, когда мы наконец оказались вне зоны слышимости толпящихся около банка зевак.
— Так, чтобы удостовериться.
В номере Юбер запустил подушкой в стену.
— Слушай, ответь: ты что, гений? — воскликнул он. — Или все дело в философии? В течение одного утра ты обчищаешь банк, изобретаешь новый способ слинять с места преступления — пойти позавтракать в ресторане, и в довершение всего на тебя западает женщина, которой ничего не стоит море выпить через соломинку. Так нет же, она у тебя мечтает отсосать! Первый раз такое вижу!
После налета
Кто может сказать «нет» хвале, даже незаслуженной? Однако разве ограбление банка что-то изменило в моей жизни? Я чувствовал все ту же опустошенность. Налет на банк оказался просто снятием денег со счета без тягомотины с заполнением чековых книжек и т.д. Подобный оборот дела меня удивил, однако я не стал утруждать себя выяснением причин, почему все так вышло.
Теперь, когда у меня были деньги, проблема заключалась в том, что не надо беспокоиться об их отсутствии. Я был избавлен от меркантильных забот, мешающих приступить к кодификации всех идей, порожденных человечеством, к тому, чтобы сбить эти идеи в одну отару, вывести универсальную формулу мышления вроде E=mc2. Написать всемирную историю, разложив все по полочкам, как это сделал Иоанн Зонарас (с его выучкой византийского бюрократа XII века сделать это было легче легкого), — его труд был из тех вещей, которые всегда вызывали у меня восхищение. Но моя история должна уложится в одно предложение. Может быть, в два (чтобы у читателей не оставалось чувства, будто они зря выложили деньги).
Позор, на что я растратил жизнь, от и до! О юность моя, когда я был пытлив и пылок! Разве признаешься кому-нибудь, что, поступая в университет, я верил, будто смогу вобрать в себя все знания человечества, смогу быть самым-самым, капитаном на мостике, заправилой, главным распорядителем пиршества духа — оно же ярмарка тщеславия... Лучше забыть, что когда-то надеялся стать первым. Не выйти бы из игры — уже хорошо.
Добыча равнялась сумме, которую дает жене на домашние расходы какой-нибудь управляющий банком. Однако и этих денег было достаточно, чтобы некоторое время я мог поддерживать близкие отношения с сомелье (на мой взгляд, как и какое вино вам подают — вопрос немаловажный).
На глазок поделив нашу добычу (я уже миновал возраст, в котором считают деньги), половину я вручил Юберу. В конце концов, это ему принадлежал пистолет, послуживший мне пропуском за барьер, разделяющий тех, кто размазывает по лицу сопли, и тех, кто срывает банк. Плюс — Юбер оказывал мне поддержку (аморальную) в этом предприятии.
— Проф, не возражаешь: я высуну нос на улицу — надо кое-чем прикупиться, — а потом вернусь, и ты расскажешь мне об этой своей философии, — объявил Юбер. Я явно вырос в его глазах.
В отличие от Юбера я не был столь оптимистичен, думая о том, что будет, если набрать номер Жослин. Быть арестованным — полбеды, но быть схваченным полицией за яйца... Кому охота сносить насмешки от полицейских? Перед моим взором роились видения: суд, покатывающийся от хохота при сообщении, что я звонил мадам X, надеясь с ней перепихнуться, а полиция ждала меня у нее на квартире. Но тут я представил, как выглядят зоны, к которым был бы не прочь припасть губами, — и рука моя сама потянулась к телефонной трубке.
Никто не отвечает. Может, Жослин еще на работе или все еще дает показания в полиции...
А не по фигу ли?
Хорошо, я записываю все, как есть.
Когда вы вышли из-под контроля, вы вышли из-под контроля. Трубку наконец подняли. Когда я последний раз так волновался, набирая чужой номер? Десять лет назад? Двадцать?
— Алло.
Одно слово. Проба голоса. Но тут тебе и отрава, и доверие, и неспешность; один-единственный выдох, вбирающий в себя всю сущность говорящего.
— Надеюсь, вы меня помните, — пробормотал я: голос на другом конце провода был весьма эмоционален — и это был голос, ответивший на множество звонков, уставший голос. Я просто почувствовал необходимость внести ясность, представившись, чтобы не было никаких сомнений, поэтому добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106