Я снова стал человеком и наконец-то послал Дел свою обычную ухмылку.
Дел покосилась на меня и занялась мерином. Как и я, она придавила повод камнем и освободила мокрую спину от седла и вещей. Чалый был неплохой лошадью, хотя и высокой, но это на мой взгляд. Я привык к моему коротконогому, крепенькому жеребцу, и не променял бы его на большого, мохнатого Северного мерина, у которого под шкурой было слишком много жира. Конечно на Севере лишний слой жира и густая шкура согревали в морозы, но в пустыне чалый, конечно, начал линять. Дел, сморщившись, вырвала несколько клоков влажной шерсти и пустила их лететь по воздуху.
Закончив с чалым, Дел повернулась ко мне.
– Значит мы остаемся здесь на ночь.
Я задумчиво осмотрел ее.
– Я думал, с этим вопросом мы уже разобрались.
Она решительно кивнула, потом повернулась ко мне спиной и прошествовала по траве, песку и камням в сторону Севера. Отойдя на несколько шагов, она вынула из ножен меч.
– Только не снова, – простонал я.
Дел подняла меч над головой, положив рукоять и клинок на раскрытые ладони, и запела. Песня была тихая и нежная, но полная силы и достоинства. Она так легко отзывалась на призыв и совершала то, для чего и была создана. Жемчужно-розовое сияние, слепящая белая вспышка, глубокая голубизна зимней бури. Они скользили по клинку, а потом срывались с него как дыхание баньши, умывая руки Дел.
Я не видел ее лица, только выгнутую спину под бурнусом, волосы, стекающие с плеч, но и этого было достаточно. Глубоко изнутри меня, болезненно, поднимались чувства, в которых я не мог разобраться. Не обычное желание, к нему я уже привык, не поклонение, потому что Дел не была совершенством, а все, что есть между ними. Хорошее и плохое, черное и белое, мужское и женское. Две половины создают целое. Дел была моей второй половиной.
Она долго пела. Потом опустила меч, прорезав дыхание мороза, и воткнула меч в землю.
Я вздохнул.
– И это тоже.
Другая мягкая, нежная песня. Дел, конечно, предпочла бы, чтобы я ее не слышал, а может ей было все равно. Она нарочно выдавала свои чувства. Я понял, что этот маленький ритуал, такой бесконечно Северный, был предназначен для меня так же как и для богов, к которым она обращалась.
Внезапно я чуть не расхохотался. Если я действительно был джихади, она могла бы помолиться и мне. По крайней мере я был Южанином.
И тут же из темноты выкралось сомнение, чтобы напасть на меня при дневном свете. Гнетущее, неразрешимое сомнение, древнее по своей сути, но одевшее теперь новые, модные одежды.
Был ли я Южанином? Или кем-то совсем другим?
Я дернул плечом, хмурясь и пытаясь отогнать его. Для сомнения места не было, я должен был защититься от него. Я наконец-то вернулся домой, после стольких месяцев вдали: теплый, здоровый и довольный жизнью, я снова чувствовал себя уютно. Знакомо.
Дома.
Дел пела свою Северную песню, уверенная в своем наследстве, родне, обычаях. У меня всего этого не было.
Я раздраженно нахмурился. Аиды, ну что за ерунда лезет в голову? Я был дома, как бы странно это ни звучало. Ну то есть, даже если я не был совсем Южанином, я родился здесь. Вырос здесь.
Был рабом.
Дел вырвала клинок из земли и повернулась ко мне. Лицо у нее было спокойным и непроницаемым, скрывая мысли и чувства.
Я тоже постарался ничего не выдать.
– Теперь лучше? – спросил я.
Она ссутулила одно плечо.
– Им решать. Если они захотят предложить защиту, мы будем под двойным благословением.
– Под двойным?
Дел коротко махнула рукой на окаймленный камнями бассейн.
– Южных богов и Северных богов. Можно ведь попросить благословения и тех и других.
Я умудрился ухмыльнутся.
– Наверное можно. Значит двойное благословение, да? – я поднял ножны и вынул собственный меч. – Ну ты знаешь, что в пении я не мастер, но думаю, что смо… аиды!
– Что? – встревожилась Дел.
С чувством отвращения я изучал порез на правой руке.
– Так, ерунда… царапина, – я нахмурился, обсасывая неглубокий, но болезненный порез на перепонке между большим пальцем и указательным. – А жжет как в аидах, – я оторвался от пореза и осмотрел его. – Ладно, это слишком далеко от сердца, чтобы быть смертельным.
Дел, успокоившись, села на свое одеяло, разложенное рядом с моим.
– Стареешь и становишься небрежным.
Я нахмурился, но она, сама невинность, уже занялась чисткой меча, покрытого пылью и липким соком травы.
Мне бы следовало заняться тем же самым. Я вытащил из сумы масло, точильный камень, ткань. Такая забота необходима, если вы хотите иметь чистую, сильную сталь. Я даже не считал это привычной работой. Люди ведь не считают дыхание работой: дышат не задумываясь.
Скрестив ноги, я положил меч на бедра. Под солнечными лучами сиял весь клинок, кроме потемневшего кончика. Чернота, пачкавшая прекрасную сталь, забралась почти на ширину ладони. Уже по привычке я тихо выругался. Когда-то клинок был чистым, нежным и новым, и сиял серебром. Но обстоятельства – и волшебник – замыслили все изменить. Замыслили изменить меня.
– Трижды проклятое отродье! – прошептал я. – Почему ты влез в МОЙ меч?
Этот вопрос я задавал уже неоднократно. Никто не потрудился ответить.
Я сжал пальцы на рукояти. Я чувствовал тепло, приветствие, интерес: меч был яватмой, благословенной Северными богами, потому что я побеспокоился попросить их об этом. Он был «создан» Северным способом рожденным на юге танцором меча, которому такой меч не был нужен. Я неправильно напоил его кровью, убив снежного льва вместо человека; позже, узнав про него достаточно, чтобы суметь навлечь на себя беду, я повторно напоил его в Чоса Деи, волшебнике из легенды, который оказался слишком реальным. Повторно напоив меч, я наконец-то призвал его и он стал живым и магическим – по мнению Северян – только жизнь и магия в нем были извращенными, потому что в яватме поселился Чоса Деи.
Тот факт, что сделал я это находясь в безвыходном положении, ничего не менял. Моя яватма, Самиэль, приютила душу волшебника.
Душу злого волшебника.
– Расскажи мне еще раз, – попросила Дел.
Я растерянно уставился на нее.
– Что?
– Расскажи мне еще раз. О Джамайле. Как он говорил.
Нахмурившись, я уставился на запятнанную сталь.
– Говорил и все. Толпа разошлась, оставив его в центре, и я услышал его. Он пророчествовал. Ведь он Оракул – или по крайней мере все это утверждали, – я пожал плечами. – Вообще-то все сходится. Ходили слухи, что Оракул не женщина и не мужчина… Ты помнишь старика в Ясаа-Ден? Он говорил что-то насчет… – я нахмурился, пытаясь вспомнить, – «он не мужчина и не женщина», – я кивнул. – Точно, так он и сказал.
– И ты веришь, что он имел в виду Джамайла? – обеспокоенно спросила Дел.
– Я не знаю, что он имел в виду. Я знаю только, что Джамайл появился во время танца мечей и показал на меня как на джихади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Дел покосилась на меня и занялась мерином. Как и я, она придавила повод камнем и освободила мокрую спину от седла и вещей. Чалый был неплохой лошадью, хотя и высокой, но это на мой взгляд. Я привык к моему коротконогому, крепенькому жеребцу, и не променял бы его на большого, мохнатого Северного мерина, у которого под шкурой было слишком много жира. Конечно на Севере лишний слой жира и густая шкура согревали в морозы, но в пустыне чалый, конечно, начал линять. Дел, сморщившись, вырвала несколько клоков влажной шерсти и пустила их лететь по воздуху.
Закончив с чалым, Дел повернулась ко мне.
– Значит мы остаемся здесь на ночь.
Я задумчиво осмотрел ее.
– Я думал, с этим вопросом мы уже разобрались.
Она решительно кивнула, потом повернулась ко мне спиной и прошествовала по траве, песку и камням в сторону Севера. Отойдя на несколько шагов, она вынула из ножен меч.
– Только не снова, – простонал я.
Дел подняла меч над головой, положив рукоять и клинок на раскрытые ладони, и запела. Песня была тихая и нежная, но полная силы и достоинства. Она так легко отзывалась на призыв и совершала то, для чего и была создана. Жемчужно-розовое сияние, слепящая белая вспышка, глубокая голубизна зимней бури. Они скользили по клинку, а потом срывались с него как дыхание баньши, умывая руки Дел.
Я не видел ее лица, только выгнутую спину под бурнусом, волосы, стекающие с плеч, но и этого было достаточно. Глубоко изнутри меня, болезненно, поднимались чувства, в которых я не мог разобраться. Не обычное желание, к нему я уже привык, не поклонение, потому что Дел не была совершенством, а все, что есть между ними. Хорошее и плохое, черное и белое, мужское и женское. Две половины создают целое. Дел была моей второй половиной.
Она долго пела. Потом опустила меч, прорезав дыхание мороза, и воткнула меч в землю.
Я вздохнул.
– И это тоже.
Другая мягкая, нежная песня. Дел, конечно, предпочла бы, чтобы я ее не слышал, а может ей было все равно. Она нарочно выдавала свои чувства. Я понял, что этот маленький ритуал, такой бесконечно Северный, был предназначен для меня так же как и для богов, к которым она обращалась.
Внезапно я чуть не расхохотался. Если я действительно был джихади, она могла бы помолиться и мне. По крайней мере я был Южанином.
И тут же из темноты выкралось сомнение, чтобы напасть на меня при дневном свете. Гнетущее, неразрешимое сомнение, древнее по своей сути, но одевшее теперь новые, модные одежды.
Был ли я Южанином? Или кем-то совсем другим?
Я дернул плечом, хмурясь и пытаясь отогнать его. Для сомнения места не было, я должен был защититься от него. Я наконец-то вернулся домой, после стольких месяцев вдали: теплый, здоровый и довольный жизнью, я снова чувствовал себя уютно. Знакомо.
Дома.
Дел пела свою Северную песню, уверенная в своем наследстве, родне, обычаях. У меня всего этого не было.
Я раздраженно нахмурился. Аиды, ну что за ерунда лезет в голову? Я был дома, как бы странно это ни звучало. Ну то есть, даже если я не был совсем Южанином, я родился здесь. Вырос здесь.
Был рабом.
Дел вырвала клинок из земли и повернулась ко мне. Лицо у нее было спокойным и непроницаемым, скрывая мысли и чувства.
Я тоже постарался ничего не выдать.
– Теперь лучше? – спросил я.
Она ссутулила одно плечо.
– Им решать. Если они захотят предложить защиту, мы будем под двойным благословением.
– Под двойным?
Дел коротко махнула рукой на окаймленный камнями бассейн.
– Южных богов и Северных богов. Можно ведь попросить благословения и тех и других.
Я умудрился ухмыльнутся.
– Наверное можно. Значит двойное благословение, да? – я поднял ножны и вынул собственный меч. – Ну ты знаешь, что в пении я не мастер, но думаю, что смо… аиды!
– Что? – встревожилась Дел.
С чувством отвращения я изучал порез на правой руке.
– Так, ерунда… царапина, – я нахмурился, обсасывая неглубокий, но болезненный порез на перепонке между большим пальцем и указательным. – А жжет как в аидах, – я оторвался от пореза и осмотрел его. – Ладно, это слишком далеко от сердца, чтобы быть смертельным.
Дел, успокоившись, села на свое одеяло, разложенное рядом с моим.
– Стареешь и становишься небрежным.
Я нахмурился, но она, сама невинность, уже занялась чисткой меча, покрытого пылью и липким соком травы.
Мне бы следовало заняться тем же самым. Я вытащил из сумы масло, точильный камень, ткань. Такая забота необходима, если вы хотите иметь чистую, сильную сталь. Я даже не считал это привычной работой. Люди ведь не считают дыхание работой: дышат не задумываясь.
Скрестив ноги, я положил меч на бедра. Под солнечными лучами сиял весь клинок, кроме потемневшего кончика. Чернота, пачкавшая прекрасную сталь, забралась почти на ширину ладони. Уже по привычке я тихо выругался. Когда-то клинок был чистым, нежным и новым, и сиял серебром. Но обстоятельства – и волшебник – замыслили все изменить. Замыслили изменить меня.
– Трижды проклятое отродье! – прошептал я. – Почему ты влез в МОЙ меч?
Этот вопрос я задавал уже неоднократно. Никто не потрудился ответить.
Я сжал пальцы на рукояти. Я чувствовал тепло, приветствие, интерес: меч был яватмой, благословенной Северными богами, потому что я побеспокоился попросить их об этом. Он был «создан» Северным способом рожденным на юге танцором меча, которому такой меч не был нужен. Я неправильно напоил его кровью, убив снежного льва вместо человека; позже, узнав про него достаточно, чтобы суметь навлечь на себя беду, я повторно напоил его в Чоса Деи, волшебнике из легенды, который оказался слишком реальным. Повторно напоив меч, я наконец-то призвал его и он стал живым и магическим – по мнению Северян – только жизнь и магия в нем были извращенными, потому что в яватме поселился Чоса Деи.
Тот факт, что сделал я это находясь в безвыходном положении, ничего не менял. Моя яватма, Самиэль, приютила душу волшебника.
Душу злого волшебника.
– Расскажи мне еще раз, – попросила Дел.
Я растерянно уставился на нее.
– Что?
– Расскажи мне еще раз. О Джамайле. Как он говорил.
Нахмурившись, я уставился на запятнанную сталь.
– Говорил и все. Толпа разошлась, оставив его в центре, и я услышал его. Он пророчествовал. Ведь он Оракул – или по крайней мере все это утверждали, – я пожал плечами. – Вообще-то все сходится. Ходили слухи, что Оракул не женщина и не мужчина… Ты помнишь старика в Ясаа-Ден? Он говорил что-то насчет… – я нахмурился, пытаясь вспомнить, – «он не мужчина и не женщина», – я кивнул. – Точно, так он и сказал.
– И ты веришь, что он имел в виду Джамайла? – обеспокоенно спросила Дел.
– Я не знаю, что он имел в виду. Я знаю только, что Джамайл появился во время танца мечей и показал на меня как на джихади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97