Если не было дождя, Муса сворачивал с асфальтовой дорожки и уходил в лес.
Там не было ни ветеранов, остерегающихся сбиться с предписанного врачами маршрута, ни представителей новой экономической формации, избегавших прямого контакта между кроссовками фирмы «Рибок» и землей, усыпанной сосновыми иголками.
В лесу Муса мог быть один, и ничто не мешало ему следить за диалогом, начавшимся еще в те дни, когда он только-только начал вставать и делать первые шаги по больничному коридору. В этом диалоге участвовали двое — некто Х и его оппонент Y, а Муса внимательно вслушивался в аргументы обеих сторон, соблюдая максимум объективности. Он не мог не отметить, что с каждым днем, с каждым часом доводы Х становятся все более весомыми и убедительными, а Y просто-напросто упрямится, не желая признать очевидное поражение.
«Согласись, в конце концов, что ты не прав, — в сотый раз устало повторял Y, — согласись…»
«Не могу, — отвечал ему X, предвкушая близкую победу. — Не могу и поэтому никогда не соглашусь. У тебя нет ни одного аргумента».
«Ты говоришь, как Марик Цейтлин, — придирался к словам Y. — Он тоже всегда требовал аргументов. А я совсем про другое. Когда-то ты отлично понимал это».
«Я и сейчас понимаю не хуже, — обижался X. — Нельзя все сводить только к детской дружбе. Но если ты так хочешь, готов еще раз обсудить ситуацию на твоих условиях. Хочешь?»
«Пожалуй».
«Тогда я с тобой буду говорить так… Помнишь эту историю с подвалом, там, в центральном офисе, когда мы появились на Метростроевской в первый раз?»
«Конечно. А почему это так важно?»
«Потому что… Да, детская дружба, прямо с самого рождения, и все такое…
Но мы же разные люди, совершенно разные. Мы и друзья потому, что мы разные. А если бы мы были как оригинал и отражение в зеркале, то друзьями могли бы и не быть. Даже наверняка не были бы».
«А при чем здесь подвал?»
«Я ведь пошутил тогда — когда сказал, будто в этом подвале можно, если что, отсидеться. Но во всякой шутке есть доля правды. Согласен со мной? Я не трус и не собираюсь прятать голову в песок каждый раз, когда запахнет жареным.
Но я нормальный человек и понимаю, что всегда надо иметь запасные ходы».
Муса кивал головой, соглашаясь. Надо быть идиотом, чтобы не иметь запасной ход для любого развития событий.
«А ты помнишь, как он взвился, когда увидел подвал? — продолжал X. — Просто как ненормальный. Потому что он по-другому устроен. Ему надо только вперед, он больше ничего не понимает. Помнишь? Вот то-то же, Я тогда ничего ему не ответил, не стал спорить и подвалом этим вовсе даже не занимался. Но давай представим, что я подвал все-таки оборудовал, втихаря. Ты ведь не будешь отрицать, что в жизни все может случиться?»
«Не буду».
«Вот! И если что — могу я взять его за руку и привести в этот подвал?
Могу? Могу, А как ты думаешь — он пойдет?»
«Не знаю».
«А я знаю. Пойдет. Потому что при всех его завихрениях и ему нужно место, где можно остановиться и подумать, где можно хоть на минуту отдохнуть от гонки, где нет немедленной угрозы. Ну так вот, подвал, о котором я говорю, — это предательство или нет?»
«Нет».
«Тогда давай этот момент и запомним. Теперь будем рассуждать логически. Я утверждаю, что если подвал — это не предательство, то и во всем остальном я тоже прав».
«Ну-ка, ну-ка…»
«Изволь. Дальше все просто. Давай мы с тобой займемся самым элементарным анализом ситуации. Все началось с ленинградской истории, когда украли эту девочку. Вроде бы мелочь. Но нет! К нам, в центральный офис, органы пришли сразу же. Что, скажешь, у нас нет никаких нарушений? Да сколько угодно! У всех есть, а у нас-то — хоть лопатой выгребай. И деньги тоже есть — немалые. Ты не помнишь, сколько я лично отстегнул, дабы они не интересовались, чем не надо?
Помнишь? Вот так-то… Но это же не значит, что на нас досье не завели. Я точно видел, какие документы они копируют. На целое собрание сочинений хватит. И это досье спокойненько лежит, ждет своего часа. Потом Австрия. Опять пришли, но уже другие. Опять плачу бабки, опять уходят, но документы тоже под шумок прихватывают с собой. И тут уже не только на фирму, но и на нас начинают личные томики заводить, потому что старый друг…»
«А я знаю, что ты дальше скажешь».
«Что?»
«Ты скажешь, что все твои действия — не что иное как оборудование подвала для Платона».
«Именно это и скажу. Только не сейчас, а когда закончу. Чтобы раз и навсегда стало понятно — другого выхода просто нет. Можешь не перебивать две минуты?»
«Ладно».
«Дальше началась эта эпопея с сысоевскими иномарками. Вроде как чужих людей постреляли, а приходят опять к нам. По третьему кругу пошло. Ты понимаешь, что происходит? Они к нам ходят уже как на работу. Я не буду сейчас ни про Петьку, ни про Витькино самоубийство, ни про Марка… Я про то, что ежели завтра, к примеру, в Японии или где-нибудь еще случится землетрясение, то послезавтра у нас объявится очередная следственная бригада. Спросят, нет ли контрактов с японскими фирмами, потом возьмут бабки и упрут очередную пачку документов. Мы под колпаком, уже воздух начали выкачивать, — и что мы делаем в этой ситуации?»
«Что?»
«Мы создаем СНК. Шум на весь мир! Под этот шум потихонечку прибираем к рукам Завод. На что расчет? Что нас не тронут, потому что тогда Завод грохнется? Да про эти дела от силы пять-шесть человек знают. А тогда на что мы рассчитываем? На авось? Давай в этом месте остановимся, и ты мне честно признаешься, что положение дел просто критическое. Признайся честно».
«Признаюсь».
«Но раз ты это признаешь, то должен согласиться, что сейчас — как никогданадо сесть и крепко задуматься. Понять, как быть дальше, взвесить все варианты, приготовиться к любому — подчеркиваю, к любому! — развитию событий. Ты помнишь, что сказал Ларри? Кто сейчас против нас играет? Вася Корецкий! Бывший Викин муж. Был бы он сам по себе — хрен бы с ним. А кто может поручиться, что за ним не стоит вся старая команда? И это, если хочешь знать, лишний раз подчеркивает, что прав я, а не ты. Ты не хуже меня знаешь, почему погибли все великие империи».
«Почему?»
«Да потому что у них мания величия очень быстро развивалась. И не в том даже плане, что они больше и сильнее других, а в том — что они самые умные и умнее просто не найдется. Только я что-то сильно сомневаюсь, что мы и есть самые умные, В том, что Платон — самый умный. Или Ларри. Или я. Пойми, идиот, против нас сейчас играет государственная машина, сто процентов гарантии. И что — мы втроем собираемся их всех сделать и выиграть? Смешно, ей-богу! В этих условиях лучшее, что мы можем сделать, — это воспользоваться любой предложенной нам помощью. Тем более что она не откуда-то с Луны свалилась, а пришла от наших же стратегических партнеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211