– Да. Жизнь кончится ровно в десять. Но я видел: было без пяти десять. Значит, папа ошибся.
Амбруш чуть не подпрыгнул.
– На пять минут, – сказал Жолт. – Папа окоченел. Это считается?
– Вполне возможно.
Жолт ухмыльнулся:
– Такая галиматья мне снится не часто.
– Ты был рад, что папа ошибся?
– Мы все застыли в самых дурацких позах. Папе будто подставили ножку, он должен был вот-вот растянуться… но так и замер, словно окаменел.
Амбруш расспрашивал еще долго. Жолт, пощипывая пальцами рот, отвечал. Увидев, что Амбруш что-то записывает, он присочинил к своему бессмысленному сну еще два момента: по комнате будто бы носились нетопыри и папа их страшно боялся.
– А вата в горле? Ее ты не чувствовал?
– Нет, – кратко ответил Жолт.
Он не лгал. Он и во сне понимал, что видит сон. Жолт стал уже настоящим специалистом и знал прекрасно: ком ваты в горле разрастается и живет благодаря действительному, реальному страху.
За все лето он лишь дважды почувствовал мешающее дышать напряжение в горле. Вспоминая об этом, Жолт мрачнел. Второй случай был в особенности тяжелым: ком не исчезал в течение нескольких часов. В тот раз, что он заикается, заметила даже Ольга.
ГлаваVIII
ДОБРОГО ПУТИ ТЕБЕ, ЖОЛТ!
Встреча была случайной. Зебулон просто притащил его к девочке, чуть не безумствуя от восторга. Он встал на задние лапы и смотрел ей прямо в глаза; он смеялся и осторожно потряхивал в воздухе передними лапами, с нежной настойчивостью требуя от нее ласки. Так он приветствовал друзей с горы Шаш.
Ольга нагнулась и прижалась лицом к его бархатистым ушам, вслушиваясь в его глубокое, радостное урчание.
– Зебука! – растроганная, говорила она, зная, какие чувства питает к ней пойнтер. Такой ураганной любовью он дарил всего трех или четырех человек.
Потом Ольга легко коснулась губами щеки Жолта.
– Ты совсем исчез, Жоли! – сказала она. – Мы искали тебя тысячу раз. Ты стал просто неуловимым. Как твоя болезнь?
– Я уже вылечился. Как Чаба?
– Он в лагере… или еще где-нибудь… Откуда мне знать!
– Кристи?
– Пошли ко мне. Я отвела ее недавно домой.
Сердце Жолта учащенно забилось. Еще можно было сбежать… Но нет! Так опозориться он себе не позволит. И он пошел рядом с ней. В горле его быстро набухал ком и, скользя, перекатывался с места на место. Жолт поминутно глотал и отвечал очень кратко. А Ольга, радуясь встрече, взяла у него поводок и весело, бездумно болтала. Она отрастила волосы, теперь они закрывали ей лоб и уши. Страшно волнуясь, Жолт заметил, что кожа Ольги, тронутая летним загаром, стала еще ослепительнее – она была теперь чуть темнее цвета слоновой кости. Эта девочка жила, как-то по-особенному светясь. Ее легкие шаги не только съедали расстояние – в их танцевальном ритме была и другая цель. Будь Ольга в лесу одна – Жолт это знал, – она двигалась бы, конечно, иначе.
Когда Жолт очнулся, они стояли уже перед дверью с табличкой: «Пал Жедени». Щелкнул английский замок, Кристи и Зебулон бросились друг к дружке и тут же затеяли возню. Они играли и визжали от радости, пока не услышали приказание разойтись. Зебулон получил воду в белой миске, а Кристи пришлось придержать: ей не понравилось, что Зебулон пользуется ее посудой.
– Тварь завистливая! – обругала свою собаку Ольга.
Зебулон улегся в холле, Кристи, которую отправили в комнату, несколько минут бушевала, потом, смирившись, повалилась на толстый ковер. В холл проникали странные звуки: казалось, будто тикают взрывные механизмы. Жолт боязливо прислушался. «Почему я здесь?» – с какой-то строгостью думал он, словно готовясь к ответу на случай, если ему будет задан вопрос, зачем он сюда пришел.
Но едва он вошел в комнату, тайна сразу открылась: тикали и звенели, вторгаясь в мерные звуки друг друга, часы, десятка три часов; когда с этим звоном и тиканьем слух Жолта начал постепенно свыкаться, он стал в них улавливать даже тончайшие оттенки. Это был настоящий часовой оркестр.
Ольга смеялась:
– Мой отец часовщик. Ты разве не знал?
Жолт это знал. И все же музыка часов его заворожила. Исчез на минуту раздражающий страх, но на смену ему пришло опасение, что в комнате вдруг появится часовщик.
– Предка нет дома, нам повезло, – словно угадав его беспокойство, сказала Ольга. – Садись на софу. Я поставлю пластинку. Ладно?
Жолт кивнул.
– Когда ты рассмотришь часы, мы пойдем в мою комнату. Это комната папина. Что поставить? «Ten years after»?
– Не надо. Я слушаю часы…
– Тебя это разве не раздражает?
Жолт отрицательно мотнул головой. Узнав, что часовщика нет дома, он успокоился.
– А твоя мама? – спросил он,
– Она приходит под вечер. За мной присматривает отец. В нашей семье у него самый зоркий глаз. И он постоянно за мной подсматривает.
– Почему?
– А потому что ему любопытно, провожают меня мальчики или нет. Однажды мы с Чабой стояли в самой глубине подворотни, и он все равно нас увидел.
Она потянула Жолта к окну.
– Подойди и скажи: видно отсюда, что делается напротив, в воротах?
Жолт сжал губы. Часовщик наверняка пользуется биноклем.
– Ты только подумай: привязался, будто мы обнимались, и до того взбеленился, что надавал мне пощечин.
– У вас такие порядки?
– Он же дерется из любви, понимаешь? Так что на пощечины наплевать. Главное – это его дурацкая болтовня. Он боится, чтоб не вышло из меня магдалины. Что это, знаешь?
– Твой отец просто зверь! – с возмущением сказал Жолт и, выместив обиду на незнакомом часовщике, испытал облегчение.
Он сел в красное кресло, откинулся назад и крепко прижался к спинке.
– Неважно, – сказала Ольга. – Четыре года я как-нибудь вытерплю. Всего несколько десятков пощечин. Вытерплю.
– Почему четыре?
– Тогда я уже стану совершеннолетней. Беда, понимаешь ли, в том, что я обожаю дразнить мальчишек. Я их дразню, и мне от этого весело.
Ольга вытянула красивые руки, потом мгновенно присела на корточки.
Жолт оцепенел. Все обрело вдруг определенный и ясный смысл: ее танцующая походка, вспыхивающие в глазах золотистые огоньки, множество хитроумных вырезов на одежде. Он искоса на нее взглянул, и у него закружилась голова.
Тысячетактное тиканье часов внезапно оборвалось, и густым, долгим звоном зазвучали часы в окованном медью стеклянном футляре. Донг-донг-донг! Гудящий бой и многократное тиканье смешались с мелодичным голосом девочки. Все вместе это звучало, будто нездешняя музыка, нежная и зловещая одновременно.
– Тебя долго не было на горе Шаш. Я без тебя скучала. А ты без меня?
– И я… я тоже… – прошептал онемевшими губами Жолт и смолк.
Ольга выпрямилась.
– Что с тобой? – испуганно спросила она.
Жолт в полном отчаянии твердил про себя стихотворный текст, который всегда ему помогал, когда он чувствовал себя неловко: «Внизу, в городе, сияет электрический свет…»
– Со мной ничего, – сказал он наконец более или менее сносно, но губы его все-таки прыгали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63