Он прижимается лицом к теплому маминому плечу, сверху синеют ее глаза, и словно рассыпают по ее лицу серебристо-синие слюдяные чешуйки, под подбородком ее пульсирует жилка, и ее пульс сливается со слабым пульсом Жолта.
«Мамочка, милая, я хочу остаться с тобой навсегда!»
«За четыре года, мой мальчик, ты все-таки немного исправился».
«Каким мне быть, скажи, мамочка!»
«Однажды… ты жестоко избил своего друга, Жолти!»
«Ведь один только раз, мамочка».
«Тебя память подводит, мой мальчик».
«Я ничего для тебя не значу, мамочка?»
«Я люблю тебя больше всего на свете, мой мальчик!»
«Не плачь! Я прочитал светящиеся неоновые буквы. А ведь был почти без сознания. Там было написано: Intrazmas. Я прочитал, хотя было ужасно далеко. Тебе не понятно, мамочка?»
«Ты умница, Жолти. Но все же…»
«Все же ты сбыла меня с рук. А я прочитал неоновые буквы…»
«Нужна была папина сила. А я слабая женщина. У меня совсем слабые нервы…»
*
Жолт очнулся, услыхав свой собственный голос. «Какая-то чепуха! – подумал он. – И зачем я скулю, жалуюсь маме, выплескиваю всю эту ерунду? Но, слава богу, я пока еще жив. И мама ничего не узнает, потому что я здесь, а она на улице Яс. Мне нужно ее навестить, она уже дважды звонила».
Жолт вскочил. Ноги держали его сносно. «Пятьсот граммов свинца во мне еще, конечно, сидят, но теперь копыта я уже не откину».
Он принял душ, и двигаться стало немного легче. Заурчало в желудке, – значит, он цел-невредим. Жолт нашел в холодильнике бутылку югурта и помчался с ней в кухню.
Тибор едва успел отдернуть от губ бутылку с палинкой.
– А-а, вот чем ты занимаешься, Тиборенко! – напустился на него Жолт.
– Чем? Вот именно, что ничем, – смутившись, сказал дядя Тибор.
– Ты наливаешься мерзостным пойлом, имя которому алкоголь.
– Я отхлебнул один глоточек. А ты лучше заботься о своих делах.
– Палинка разрушает желудок и печень. А еще, дядечка, если ты будешь много пить, то попросту превратишься в дурня.
– А ты не делай замечаний взрослым.
– А почему? – с полным ртом полюбопытствовал Жолт. – Нельзя?
У Тибора вдруг подпрыгнули брови. Он заметил, как мальчик поглощает югурт.
– В полдень он пьет югурт! – сказал старик с возмущением.
– Когда же, по-твоему, его пьют?
– Вечером.
– В этом вопросе я с тобой не согласен.
– Щенок ты нахальный! – вскричал дядя Тибор, но гнев его в тот же миг остыл. Он взглянул на часы и неловко потоптался на месте. – Послушай, Жолти, разве сегодня праздник?
– Конечно. Великий праздник.
– А колокола не звонят, – сказал старик с удивлением и стал шарить рукой по столу, отыскивая очки.
– Вон, выглядывают из твоего кармана, – подсказал ему Жолт.
– Кто выглядывает?
– Никто, – сказал коротко Жолт.
Старик беспокойно тыкался из угла в угол, стараясь выяснить обстановку прежде, чем он окончательно осовеет. Он прислушивался к звукам на кухне и размышлял вслух:
– Колокольный звон отменили. Раньше колокола гудели весь день. Но ты этого, конечно, не помнишь. Какой же праздник сегодня?
– Никакого.
Тибор с живостью обернулся:
– Ты не врешь? А как же школа?
– Я заболел.
– Неужели? – испуганно спросил Тибор. – А мне никто ничего не сказал.
– Но массаж я тебе сделаю, не волнуйся.
– Не надо массажа, – сказал растроганный Тибор. – Ты милый, ты просто бесценный мальчик, вот что.
– Сколько же я приблизительно стою? Ты можешь это определить? Ну-ка, хорошенечко посмотри! – сказал Жолт и поправил очки на расшитом лиловыми прожилками носу Тибора.
– Что? – спросил Тибор в полном смятении. – Сколько? Ну, сколько же… Как это можно определить? Определить можно только цену лошади.
– Ну и как, кто стоит дороже: я или лошадь?
– Конечно, ты стоишь дороже! Гораздо дороже! – озадаченно сказал Тибор. – Что за вздор!.. Но я хотел тебя о чем-то спросить… А-а, знаю. Что стряслось с тобой, Жолти? Вот о чем я хотел спросить.
– Желудок болит. Как будто внутри у меня взорвалось полкило динамита. Вообрази только. Тибор. Я подыхаю!
– Что за выражения! «Подыхаю»!
– Так я и знал. Тебя интересует не то, что я подыхаю, а только выражение «подыхаю». Как посмел я такое сказать! А я действительно подыхаю.
– Не говори глупостей, Жолти!
– Послушай, Тибор, а где тот козленок?
– Зебулон? В холле. Мне кажется, что он там.
Жолт вскочил и вышел в холл. Щенок лежал на отведенном ему месте и жевал рукав пуловера. Часть выдранной пряжи он проглотил, остальное расплевал по паркету.
– Обедаешь, лопоухий?! Если хочешь, пойдем погуляем.
Щенок перестал жевать, положил черную голову на передние лапы, белки его глаз встревоженно засверкали.
– Ну, иди! Иди ко мне, Зебу!
Зебулон, очевидно, истолковал его зов по-своему: он вытянул задние лапы и с неописуемо покорной мордашкой подполз на животе к Жолту.
– Пресмыкаешься, как истинный раб. Кто же так делает, Зебу! Ну ладно, глупыш! – говорил Жолт, тронутый буквально до слез.
Он сел на пол и окончательно поразился: Зебулон бросился к нему со всех ног и стал бесстрашно покусывать его руки. Он вертелся, как вьюн, а потом, совсем ошалев от радости, захлопал большими лапами по джинсам Жолта.
– Как кошка! – воскликнул Жолт.
Зебулон с неуклюжей нежностью подергал его за рубашку, и Жолт, улегшись на ковер, стал подбивать щенка на борьбу. Они резвились, барахтались, и вдруг в какой-то момент Жолт почувствовал в горле странное щекотанье. Он опустил голову, прижал кулаки к глазам и неожиданно для себя громко, с облегчением разрыдался. Щенок отскочил в сторону, озадаченный необычным звуком рыданий, потом, косолапя, обошел вокруг Жолта и влажным носом ласково ткнулся ему в лицо.
В это самое время вошла Беата и, увидев в полутемном холле брата, радостно закричала:
– Чао, Жоли, чао!
Она опустилась на колени и обняла его за шею.
– Перестань, – буркнул Жолт, заставляя себя обозлиться.
– Господи, Жоли, ты плачешь! Так тебе больно?
– Зверски больно, старушка. Но уже проходит. Теперь почти совсем прошло.
– Бедненький! – проникновенно и с жалостью сказала девочка, снова нежно обняла брата и прижалась лицом к его лицу.
– Хватит, Беата. Какого черта ты все обнимаешься?
– Но я же тебя люблю! – сказала Беата.
– Всех ты любишь и всех немедленно ставишь об этом в известность! – проворчал Жолт и захлопнул ногою дверь.
В холле стало темно.
– Да, – сказала Беата счастливым голосом.
– Ну и политика, лучше не надо, – сказал Жолт.
Он вытер глаза, и опять ему захотелось плакать, но он удержал подступавшие к горлу слезы.
– Совсем не политика, – сказала Беата, прижимаясь русой головой к лицу Жолта.
Жолт подул на ее волосы.
– Ольга меня спросила: ты и в самом деле счастливая?
– Какая Ольга?
– Ты не знаешь ее. Одна девчонка с собакой.
– С собакой?
– Ага. Послушай, Беа, я буду натаскивать Зебулона,
– Ладно, – согласилась Беата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
«Мамочка, милая, я хочу остаться с тобой навсегда!»
«За четыре года, мой мальчик, ты все-таки немного исправился».
«Каким мне быть, скажи, мамочка!»
«Однажды… ты жестоко избил своего друга, Жолти!»
«Ведь один только раз, мамочка».
«Тебя память подводит, мой мальчик».
«Я ничего для тебя не значу, мамочка?»
«Я люблю тебя больше всего на свете, мой мальчик!»
«Не плачь! Я прочитал светящиеся неоновые буквы. А ведь был почти без сознания. Там было написано: Intrazmas. Я прочитал, хотя было ужасно далеко. Тебе не понятно, мамочка?»
«Ты умница, Жолти. Но все же…»
«Все же ты сбыла меня с рук. А я прочитал неоновые буквы…»
«Нужна была папина сила. А я слабая женщина. У меня совсем слабые нервы…»
*
Жолт очнулся, услыхав свой собственный голос. «Какая-то чепуха! – подумал он. – И зачем я скулю, жалуюсь маме, выплескиваю всю эту ерунду? Но, слава богу, я пока еще жив. И мама ничего не узнает, потому что я здесь, а она на улице Яс. Мне нужно ее навестить, она уже дважды звонила».
Жолт вскочил. Ноги держали его сносно. «Пятьсот граммов свинца во мне еще, конечно, сидят, но теперь копыта я уже не откину».
Он принял душ, и двигаться стало немного легче. Заурчало в желудке, – значит, он цел-невредим. Жолт нашел в холодильнике бутылку югурта и помчался с ней в кухню.
Тибор едва успел отдернуть от губ бутылку с палинкой.
– А-а, вот чем ты занимаешься, Тиборенко! – напустился на него Жолт.
– Чем? Вот именно, что ничем, – смутившись, сказал дядя Тибор.
– Ты наливаешься мерзостным пойлом, имя которому алкоголь.
– Я отхлебнул один глоточек. А ты лучше заботься о своих делах.
– Палинка разрушает желудок и печень. А еще, дядечка, если ты будешь много пить, то попросту превратишься в дурня.
– А ты не делай замечаний взрослым.
– А почему? – с полным ртом полюбопытствовал Жолт. – Нельзя?
У Тибора вдруг подпрыгнули брови. Он заметил, как мальчик поглощает югурт.
– В полдень он пьет югурт! – сказал старик с возмущением.
– Когда же, по-твоему, его пьют?
– Вечером.
– В этом вопросе я с тобой не согласен.
– Щенок ты нахальный! – вскричал дядя Тибор, но гнев его в тот же миг остыл. Он взглянул на часы и неловко потоптался на месте. – Послушай, Жолти, разве сегодня праздник?
– Конечно. Великий праздник.
– А колокола не звонят, – сказал старик с удивлением и стал шарить рукой по столу, отыскивая очки.
– Вон, выглядывают из твоего кармана, – подсказал ему Жолт.
– Кто выглядывает?
– Никто, – сказал коротко Жолт.
Старик беспокойно тыкался из угла в угол, стараясь выяснить обстановку прежде, чем он окончательно осовеет. Он прислушивался к звукам на кухне и размышлял вслух:
– Колокольный звон отменили. Раньше колокола гудели весь день. Но ты этого, конечно, не помнишь. Какой же праздник сегодня?
– Никакого.
Тибор с живостью обернулся:
– Ты не врешь? А как же школа?
– Я заболел.
– Неужели? – испуганно спросил Тибор. – А мне никто ничего не сказал.
– Но массаж я тебе сделаю, не волнуйся.
– Не надо массажа, – сказал растроганный Тибор. – Ты милый, ты просто бесценный мальчик, вот что.
– Сколько же я приблизительно стою? Ты можешь это определить? Ну-ка, хорошенечко посмотри! – сказал Жолт и поправил очки на расшитом лиловыми прожилками носу Тибора.
– Что? – спросил Тибор в полном смятении. – Сколько? Ну, сколько же… Как это можно определить? Определить можно только цену лошади.
– Ну и как, кто стоит дороже: я или лошадь?
– Конечно, ты стоишь дороже! Гораздо дороже! – озадаченно сказал Тибор. – Что за вздор!.. Но я хотел тебя о чем-то спросить… А-а, знаю. Что стряслось с тобой, Жолти? Вот о чем я хотел спросить.
– Желудок болит. Как будто внутри у меня взорвалось полкило динамита. Вообрази только. Тибор. Я подыхаю!
– Что за выражения! «Подыхаю»!
– Так я и знал. Тебя интересует не то, что я подыхаю, а только выражение «подыхаю». Как посмел я такое сказать! А я действительно подыхаю.
– Не говори глупостей, Жолти!
– Послушай, Тибор, а где тот козленок?
– Зебулон? В холле. Мне кажется, что он там.
Жолт вскочил и вышел в холл. Щенок лежал на отведенном ему месте и жевал рукав пуловера. Часть выдранной пряжи он проглотил, остальное расплевал по паркету.
– Обедаешь, лопоухий?! Если хочешь, пойдем погуляем.
Щенок перестал жевать, положил черную голову на передние лапы, белки его глаз встревоженно засверкали.
– Ну, иди! Иди ко мне, Зебу!
Зебулон, очевидно, истолковал его зов по-своему: он вытянул задние лапы и с неописуемо покорной мордашкой подполз на животе к Жолту.
– Пресмыкаешься, как истинный раб. Кто же так делает, Зебу! Ну ладно, глупыш! – говорил Жолт, тронутый буквально до слез.
Он сел на пол и окончательно поразился: Зебулон бросился к нему со всех ног и стал бесстрашно покусывать его руки. Он вертелся, как вьюн, а потом, совсем ошалев от радости, захлопал большими лапами по джинсам Жолта.
– Как кошка! – воскликнул Жолт.
Зебулон с неуклюжей нежностью подергал его за рубашку, и Жолт, улегшись на ковер, стал подбивать щенка на борьбу. Они резвились, барахтались, и вдруг в какой-то момент Жолт почувствовал в горле странное щекотанье. Он опустил голову, прижал кулаки к глазам и неожиданно для себя громко, с облегчением разрыдался. Щенок отскочил в сторону, озадаченный необычным звуком рыданий, потом, косолапя, обошел вокруг Жолта и влажным носом ласково ткнулся ему в лицо.
В это самое время вошла Беата и, увидев в полутемном холле брата, радостно закричала:
– Чао, Жоли, чао!
Она опустилась на колени и обняла его за шею.
– Перестань, – буркнул Жолт, заставляя себя обозлиться.
– Господи, Жоли, ты плачешь! Так тебе больно?
– Зверски больно, старушка. Но уже проходит. Теперь почти совсем прошло.
– Бедненький! – проникновенно и с жалостью сказала девочка, снова нежно обняла брата и прижалась лицом к его лицу.
– Хватит, Беата. Какого черта ты все обнимаешься?
– Но я же тебя люблю! – сказала Беата.
– Всех ты любишь и всех немедленно ставишь об этом в известность! – проворчал Жолт и захлопнул ногою дверь.
В холле стало темно.
– Да, – сказала Беата счастливым голосом.
– Ну и политика, лучше не надо, – сказал Жолт.
Он вытер глаза, и опять ему захотелось плакать, но он удержал подступавшие к горлу слезы.
– Совсем не политика, – сказала Беата, прижимаясь русой головой к лицу Жолта.
Жолт подул на ее волосы.
– Ольга меня спросила: ты и в самом деле счастливая?
– Какая Ольга?
– Ты не знаешь ее. Одна девчонка с собакой.
– С собакой?
– Ага. Послушай, Беа, я буду натаскивать Зебулона,
– Ладно, – согласилась Беата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63