Постепенно Герка и вообще позабыл о том, что у человека должны быть какие-то заботы и обязанности.
С дедом Герке было удобно и привольно, внуку и в голову не приходило, что тот недоволен собой, бранит себя за крайне неправильное отношение к единственному. Тем более изнеженный и избалованный Герка и заподозрить был не в состоянии, что рано или поздно дед всерьёз и решительно, окончательно и бесповоротно примется за его коренное перевоспитание.
И вот именно сейчас тот и поставил перед собой четкую задачу: или он сделает из единственного внука трудолюбивого человека, или честно признается перед своей совестью, что чрезмернейшими заботами и совершенно неконтролируемой, неуправляемой любовью погубил Герку, сам лишил его возможности стать нормальным – рабочим человеком!
«Возьму я его ещё в оборот, возьму! – яростно рассуждал дед Игнатий Савельевич. – Он у меня ещё попрыгает, кандидат тунеядный, экспонат избалованный! Я ему… я его… я им…»
И хотя ничего определенного дед Игнатий Савельевич сам себе предложить не мог, настроение у него чуть-чуть-чуть улучшилось. Все-таки он немножечко надеялся, что специальная загородка сыграет какую-то положительную роль в судьбе внука.
И пошёл он взглянуть на Герку, чего он там делает, может, уже кой-чего сообразил или кое о чем догадываться начал…
Но, к огромнейшему удивлению деда Игнатия Савельевича, сразу сменившемуся полнейшей растерянностью, внука на месте не оказалось. Вот это да! Вот это новость! Вот это сюрприз! Куда он мог исчезнуть и, главное, почему? Неужели даже сидеть на травке ему и то лень? Неужели за короткий промежуток времени избалованность его ещё более возросла?!
Дед Игнатий Савельевич, как опытный охотник, пытался обнаружить хоть какие-нибудь следы, но на ярко-зелёной травке ничего такого не было.
«Может, вдруг образумился? – с малой надеждой подумал он. – А что? Взял да и сообразил тунеядник избалованный, что стыдно, в загородке, хотя и специальной, на виду у всего посёлка сидеть, а в музее экспонатом быть и того позорнее? Куда разумнее просто нормальным человеком попытаться стать!»
Мысль эта настолько увлекла его и обрадовала, что он поспешил заняться каким-нибудь делом, чтобы зря не волноваться. Чего-чего, а дел у Игнатия Савельевича всегда хватало.
А внук сейчас переживал, уважаемые читатели, можно сказать, обескураживающие его чувства.
Сначала Герка отказался заходить даже во двор соседнего дома, объяснил хмуро:
– Тут же тётя Ариадна Аркадьевна живёт. Ведь она принципиально не любит детей, а меня просто за человека не считает, всем доказывает, что её кот чуть ли не умнее меня.
Но эта милая Людмила за руку прямо-таки втащила упиравшегося Герку в дом, сказав, что тётечка ушла на рыбалку, провела его в комнату и торжественным тоном произнесла:
– Сейчас ты узнаешь обо мне самое главное.
Она вся как-то подтянулась, лицо у неё стало очень серьёзным, словно в один момент повзрослело; она порылась в рюкзаке, достала из него книгу, почему-то строго взглянула на Герку и – перед его глазами оказалась в её протянутой руке открытка с портретом Гагарина.
– Видишь? – таинственным шёпотом спросила эта милая Людмила. – Узнаешь, кто?
– Конечно, – сразу пересохшим от волнения голосом выговорил Герка, почувствовав, что в сердце его закрадывается пока ещё непонятная зависть, и спросил: – Ну и что?
– Что?! – с нескрываемой гордостью спросила эта милая Людмила и показала обратную сторону открытки.
Там было: Гагарин.
– Мне лично надписал первый космонавт в мире Юрий Алексеевич Гагарин, – совсем тихо и даже чуть немного виновато прошептала эта милая Людмила, полюбовалась портретом, бережно вложила его в книгу, а книгу осторожно спрятала обратно в рюкзак. – Рассказать?
Сердце у Герки опустилось куда-то вниз, он слушал, временами едва сдерживая желание жалобно крикнуть «Врёшь, врёшь, честное слово, врёшь!», а потом слушал со светлой завистью и почти нежным уважением к этой маленькой, всё-таки странной, не похожей на других девочке…
…В Москве на Выставке достижений народного хозяйства эта милая Людмила (тогда ещё просто – Людмила) пришла с родителями в павильон «Космос».
Там оказалось много посетителей, чувствовалось, что они взволнованы, что никто и не собирался уходить, и отовсюду слышался шёпот:
– Гагарин… Гагарин… Гагарин…
А Людмила только что купила в киоске открытку с портретом первого в мире космонавта.
Вдруг все посетители павильона почти одновременно повернулись в одну сторону – там появился он, Гагарин, точно такой же, как на портрете у Людмилы, совсем простой, улыбающийся сразу всем (или каждому казалось, что именно ему и улыбается Гагарин).
Значит, улыбнулся он и Людмиле.
И ещё никто не успел до конца поверить, что это он, он самый, как Людмила бросилась к нему, да так стремительно, что едва не столкнулась с ним, и громко сказала, почти крикнула от волнения:
– Здравствуйте, Юрий Алексеевич! Как замечательно, что я вас встретила!
Не буду утверждать, уважаемые читатели, что всем посетителям павильона «Космос» это понравилось и что все они радостно рассмеялись. Нет, нет! Кое-кто и заворчал недовольно: ишь какая нашлась, выскочка!
Зато Гагарин нисколько не удивился, ответил весело:
– Здравствуй. И я рад тебя видеть. – Он обернулся к вышедшим вместе с ним друзьям-космонавтам. – Симпатичная девочка, правда?.. Тебя как звать?
– Людмила.
– Жаль, милая Людмила, что у меня нет с собой своего портрета…
– Так у меня есть, есть, есть! Вот, пожалуйста! – радостно и опять же слишком уж громко сказала, почти крикнула Людмила, и теперь все вокруг рассмеялись.
Гагарин взял открытку, расписался на обороте, проговорил серьёзно:
– Желаю тебе, милая Людмила, счастья, здоровья и, конечно, отличной учебы. Кстати, как ты учишься?
– Я отличница.
– Значит, я не ошибся. Ты действительно милая Людмила. А то было бы просто очень обидно надписать свой портрет какой-нибудь троечнице. До свиданья.
И Гагарин оглянулся вокруг со знакомой всему миру улыбкой и вышел из павильона впереди своих друзей-космонавтов.
Людмила (отныне – уже милая Людмила) стояла и смотрела вслед широко раскрытыми от изумления и счастья большими чёрными глазами. А все глядели на эту маленькую девочку с радостью за неё и, честно говоря, с завистью.
И все молчали.
Первым опомнился папа, взял дочь за руку и вывел из павильона.
– Я сегодня никуда больше не пойду, – прошептала она, – у меня сегодня такое счастье… даже не верится… я запомню это на всю жизнь…
…Когда она кончила рассказывать, большие чёрные глаза её блестели. Она проговорила:
– Я запомнила каждое его слово на всю жизнь. Не подумай, пожалуйста, Герман, что я хвастаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
С дедом Герке было удобно и привольно, внуку и в голову не приходило, что тот недоволен собой, бранит себя за крайне неправильное отношение к единственному. Тем более изнеженный и избалованный Герка и заподозрить был не в состоянии, что рано или поздно дед всерьёз и решительно, окончательно и бесповоротно примется за его коренное перевоспитание.
И вот именно сейчас тот и поставил перед собой четкую задачу: или он сделает из единственного внука трудолюбивого человека, или честно признается перед своей совестью, что чрезмернейшими заботами и совершенно неконтролируемой, неуправляемой любовью погубил Герку, сам лишил его возможности стать нормальным – рабочим человеком!
«Возьму я его ещё в оборот, возьму! – яростно рассуждал дед Игнатий Савельевич. – Он у меня ещё попрыгает, кандидат тунеядный, экспонат избалованный! Я ему… я его… я им…»
И хотя ничего определенного дед Игнатий Савельевич сам себе предложить не мог, настроение у него чуть-чуть-чуть улучшилось. Все-таки он немножечко надеялся, что специальная загородка сыграет какую-то положительную роль в судьбе внука.
И пошёл он взглянуть на Герку, чего он там делает, может, уже кой-чего сообразил или кое о чем догадываться начал…
Но, к огромнейшему удивлению деда Игнатия Савельевича, сразу сменившемуся полнейшей растерянностью, внука на месте не оказалось. Вот это да! Вот это новость! Вот это сюрприз! Куда он мог исчезнуть и, главное, почему? Неужели даже сидеть на травке ему и то лень? Неужели за короткий промежуток времени избалованность его ещё более возросла?!
Дед Игнатий Савельевич, как опытный охотник, пытался обнаружить хоть какие-нибудь следы, но на ярко-зелёной травке ничего такого не было.
«Может, вдруг образумился? – с малой надеждой подумал он. – А что? Взял да и сообразил тунеядник избалованный, что стыдно, в загородке, хотя и специальной, на виду у всего посёлка сидеть, а в музее экспонатом быть и того позорнее? Куда разумнее просто нормальным человеком попытаться стать!»
Мысль эта настолько увлекла его и обрадовала, что он поспешил заняться каким-нибудь делом, чтобы зря не волноваться. Чего-чего, а дел у Игнатия Савельевича всегда хватало.
А внук сейчас переживал, уважаемые читатели, можно сказать, обескураживающие его чувства.
Сначала Герка отказался заходить даже во двор соседнего дома, объяснил хмуро:
– Тут же тётя Ариадна Аркадьевна живёт. Ведь она принципиально не любит детей, а меня просто за человека не считает, всем доказывает, что её кот чуть ли не умнее меня.
Но эта милая Людмила за руку прямо-таки втащила упиравшегося Герку в дом, сказав, что тётечка ушла на рыбалку, провела его в комнату и торжественным тоном произнесла:
– Сейчас ты узнаешь обо мне самое главное.
Она вся как-то подтянулась, лицо у неё стало очень серьёзным, словно в один момент повзрослело; она порылась в рюкзаке, достала из него книгу, почему-то строго взглянула на Герку и – перед его глазами оказалась в её протянутой руке открытка с портретом Гагарина.
– Видишь? – таинственным шёпотом спросила эта милая Людмила. – Узнаешь, кто?
– Конечно, – сразу пересохшим от волнения голосом выговорил Герка, почувствовав, что в сердце его закрадывается пока ещё непонятная зависть, и спросил: – Ну и что?
– Что?! – с нескрываемой гордостью спросила эта милая Людмила и показала обратную сторону открытки.
Там было: Гагарин.
– Мне лично надписал первый космонавт в мире Юрий Алексеевич Гагарин, – совсем тихо и даже чуть немного виновато прошептала эта милая Людмила, полюбовалась портретом, бережно вложила его в книгу, а книгу осторожно спрятала обратно в рюкзак. – Рассказать?
Сердце у Герки опустилось куда-то вниз, он слушал, временами едва сдерживая желание жалобно крикнуть «Врёшь, врёшь, честное слово, врёшь!», а потом слушал со светлой завистью и почти нежным уважением к этой маленькой, всё-таки странной, не похожей на других девочке…
…В Москве на Выставке достижений народного хозяйства эта милая Людмила (тогда ещё просто – Людмила) пришла с родителями в павильон «Космос».
Там оказалось много посетителей, чувствовалось, что они взволнованы, что никто и не собирался уходить, и отовсюду слышался шёпот:
– Гагарин… Гагарин… Гагарин…
А Людмила только что купила в киоске открытку с портретом первого в мире космонавта.
Вдруг все посетители павильона почти одновременно повернулись в одну сторону – там появился он, Гагарин, точно такой же, как на портрете у Людмилы, совсем простой, улыбающийся сразу всем (или каждому казалось, что именно ему и улыбается Гагарин).
Значит, улыбнулся он и Людмиле.
И ещё никто не успел до конца поверить, что это он, он самый, как Людмила бросилась к нему, да так стремительно, что едва не столкнулась с ним, и громко сказала, почти крикнула от волнения:
– Здравствуйте, Юрий Алексеевич! Как замечательно, что я вас встретила!
Не буду утверждать, уважаемые читатели, что всем посетителям павильона «Космос» это понравилось и что все они радостно рассмеялись. Нет, нет! Кое-кто и заворчал недовольно: ишь какая нашлась, выскочка!
Зато Гагарин нисколько не удивился, ответил весело:
– Здравствуй. И я рад тебя видеть. – Он обернулся к вышедшим вместе с ним друзьям-космонавтам. – Симпатичная девочка, правда?.. Тебя как звать?
– Людмила.
– Жаль, милая Людмила, что у меня нет с собой своего портрета…
– Так у меня есть, есть, есть! Вот, пожалуйста! – радостно и опять же слишком уж громко сказала, почти крикнула Людмила, и теперь все вокруг рассмеялись.
Гагарин взял открытку, расписался на обороте, проговорил серьёзно:
– Желаю тебе, милая Людмила, счастья, здоровья и, конечно, отличной учебы. Кстати, как ты учишься?
– Я отличница.
– Значит, я не ошибся. Ты действительно милая Людмила. А то было бы просто очень обидно надписать свой портрет какой-нибудь троечнице. До свиданья.
И Гагарин оглянулся вокруг со знакомой всему миру улыбкой и вышел из павильона впереди своих друзей-космонавтов.
Людмила (отныне – уже милая Людмила) стояла и смотрела вслед широко раскрытыми от изумления и счастья большими чёрными глазами. А все глядели на эту маленькую девочку с радостью за неё и, честно говоря, с завистью.
И все молчали.
Первым опомнился папа, взял дочь за руку и вывел из павильона.
– Я сегодня никуда больше не пойду, – прошептала она, – у меня сегодня такое счастье… даже не верится… я запомню это на всю жизнь…
…Когда она кончила рассказывать, большие чёрные глаза её блестели. Она проговорила:
– Я запомнила каждое его слово на всю жизнь. Не подумай, пожалуйста, Герман, что я хвастаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90