И. Ратов осматривал все помещения во дворе и огороде, Пантя возился около машины…
А в домике тёти Ариадны Аркадьевны была такая тишина, словно там никого не было. Нет, там были и хозяйка, и эта милая Людмила, но они молчали. Я бы назвал такое молчание, уважаемые читатели, громким.
Тётечка и племянница (обе уже дорогие друг для друга) сидели неподвижно, отвернувшись друг от друга. Выражение лиц у обеих было обрёченное, словно они намеревались совершить что-то крайне нежелательное для них, но необходимое.
Первой не выдержала тётя Ариадна Аркадьевна, заговорила тоскливым голосом, каким обыкновенно говорят перед долгой разлукой:
– Можешь думать обо мне что угодно, считать меня кем те-бе удобно…
– У-годно или у-добно?
– Как хочешь. Но, понимаешь, я не умею, не могу, я не способна лгать. Даже если бы я и захотела соврать, рот у меня всё равно не раскрылся бы, а если бы и раскрылся против моей воли, прозвучала бы из него только правда.
– Ах, тётечка… – устало и беспомощно прошептала эта милая Людмила, сжав кулачки, потому что ей хотелось не шептать, а кричать, да ещё как кричать: возмущённо-возмущённо, громко-громко. – Ведь вас никто и не просит лгать.
– Зато ты желаешь, чтобы я промолчала. А это хуже лжи – молчание.
– Я ничего от вас не хочу. Я ничего от вас не прошу. Отец её – грубый и жестокий человек. Хотя и врач. Голгофе необходим многодневный поход. Она ни разу в жизни не сидела у костра под звёздным небом! Она ни разу в жизни не видела живого кузнечика и божьей коровки! – Эта милая Людмила резко вскочила. – И не пойдёт она в поход из-за вашего любимчика-проходимчика!
– Пропускаю мимо ушей оскорбление, которое ты нанесла ни в чем не повинному существу. Но при чём здесь он?
– Если бы не он, хулиган, лентяй, разбойник, простите, обжора и притворщик, вы бы не залезли на крышу и не увидели бы, как уходила Голгофа! И мы бы, если не сегодня, то завтра бы обязательно ушли в поход! И если бы не кот, вы бы пошли с нами в поход! А вот кот, кот, кот… подумать только, какой-то несознательный кот срывает многодневный поход!
– Бедный Кошмарик! – Тётя Ариадна Аркадьевна взялась руками за возмущённо дрожащие косички. – Сколько несправедливых обвинений сыплется на его несчастную голову! Как он выносит всё?!
– Дорогая тётечка! Поступайте, как считаете нужным. Никто вас не осудит. Идите и расскажите грубому и жестокому эс-ку-ла-пу, где его дочь.
– Я не знаю, где она. Я только, кажется, видела, что будто бы она вышла из соседнего двора. А потом я, КАЖЕТСЯ, видела, что она с кем-то шла к лесу.
– Но с кем и зачем?! Она же здесь никого, кроме нас, не знает. А как он найдёт её в лесу? И чего она там делает? Я пойду, тётечка. Боюсь, что всем нам вместе придётся искать Голгофу. Уж очень загадочно её неожиданное исчезновение.
Едва она спустилась с крылечка, как её окликнула тётя Ариадна Аркадьевна:
– Постой, постой! – Она тоже спустилась вниз. – Я хочу, чтобы ты поняла меня и не считала такой… какой ты меня считаешь. Мол, старуха не хочет и выслушать нас… Молчи, молчи! Присядем.
Они присели на ступенечку, тётя Ариадна Аркадьевна долго молчала, теребя косички, потом заговорила, сжав виски ладонями:
– Конечно, с твоей точки зрения, я смешна. В моём возрасте взбираться на крышу за котом!.. А если мне не о ком больше заботиться? – Голос её дрогнул. – Вот у меня выросли, стыдно и горько сознавать, нехорошие дети. Может быть, я сама во всём виновата. Я слишком любила их, от всего оберегала, короче, безмерно ба-ло-ва-ла. Они были такими маленькими-маленькими, такими миленькими-миленькими… Я даже не заметила, как они стали большими-большими, плохими-плохими… И сейчас мне кажется, что все дети вырастут вроде моих… то есть плохими-плохими…
Эта милая Людмила порывисто обняла её за плечи, прошептала:
– Вы пойдёте с нами в поход. Мы проведём вместе несколько восхитительных дней. Вы просто устали от переживаний. А мы вас развеселим.
– Я и не заметила, когда же мои дети перестали меня слушаться, – продолжала будто бы самой себе рассказывать тётя Ариадна Аркадьевна. – Страшно, ужасно, о-пас-но, если дети не слушаются старших. Из таких вырастают страшные, ужасные, о-пас-ны-е люди… Ну, иди, иди… Мне надо побыть одной. Я должна решить, что мне делать.
И этой милой Людмиле захотелось побыть одной, подумать над тем, что она сейчас услышала от тётечки – над её ТАЙНОЙ. Но из соседнего двора доносились рассерженные голоса, и она быстро направилась туда. Сейчас больше всего беспокойств вызывала Голгофа. Зачем она покинула их? Почему не предупредила? Что она может делать в лесу, где не бывала ни разу в жизни? А если заблудится? И что за человек мог быть с ней? Кто он?.. А вдруг тётечке всё просто показалось?
И затея с походом представилась ей по меньшей мере не очень удачной. Ведь Голгофу будут искать, и искать будут до тех пор, пока не найдут…
А в соседнем дворе, уважаемые читатели, происходил скандал. Дело в том, что отец и врач П.И. Ратов нашёл на сеновале носовой платок своей дочери и неудержимо раскричался:
– Ну, ты мне ответишь, дед! Почему ты мне вчера не сообщил, что прячешь её у себя? Да ты знаешь, какое тебя ждет наказание за такое преступление?!
На крыльцо вышел заспанный Герка, слушал-слушал, как бранят его деда, обиделся за него и, не зная, что Голгофа давно ушла, сказал:
– Сама она, сама от вас прячется. Чего вы к деду пристали? Она сама так спряталась, что вам её ни за что не найти.
– А со-ба-ки? Специальной породы и специально обученные со-ба-ки для чего? – Разбушевавшийся отец и врач П.И. Ратов бросился к Герке, но его остановил властный голос этой милой Людмилы:
– Минуточку! Рано утром Голгофа одна, сама, никого из нас не предупредив, ушла. В лес. Тётечка видела.
– В ле-е-е-е-ес?!?!?! – обескураженно, извините, проорал отец и врач П.И. Ратов. – Не… не… не может быть!!!! Ведь она… она погибнуть может!!!!!! Что, что, что вы наделали?!?!?!?! Зачем вы заманили её сюда? – обессиленно спросил он и всем погрозил кулаком.
– Во всём виновата я, – спокойно проговорила эта милая Людмила. – Я пожалела бедную девочку.
– А она не нуждается в твоей жалости, негодная девчонка! За что её жалеть? Её жизни может позавидовать любой ребенок, в том числе и ты! Мы обеспечили Голочку всем! Она окружена такой любовью и такой заботой, какие вам и во сне не снились! Я почти каждый вечер катаю её в машине!
– А она пешком ушла от вас в лес, – весело сказал Герка. – Ей купаться охота, а не в машине вашей кататься.
– Герман абсолютно прав, – подойдя к отцу и врачу П.И. Ратову, прямо глядя ему в глаза, вернее, в один глаз, произнесла эта милая Людмила. – Мы знаем: старших надо слушаться. Но вы тоже должны хотя бы попытаться понять нас. Если мы вынуждены вас не слушаться, значит, есть серьёзные причины, и в них надо разобраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
А в домике тёти Ариадны Аркадьевны была такая тишина, словно там никого не было. Нет, там были и хозяйка, и эта милая Людмила, но они молчали. Я бы назвал такое молчание, уважаемые читатели, громким.
Тётечка и племянница (обе уже дорогие друг для друга) сидели неподвижно, отвернувшись друг от друга. Выражение лиц у обеих было обрёченное, словно они намеревались совершить что-то крайне нежелательное для них, но необходимое.
Первой не выдержала тётя Ариадна Аркадьевна, заговорила тоскливым голосом, каким обыкновенно говорят перед долгой разлукой:
– Можешь думать обо мне что угодно, считать меня кем те-бе удобно…
– У-годно или у-добно?
– Как хочешь. Но, понимаешь, я не умею, не могу, я не способна лгать. Даже если бы я и захотела соврать, рот у меня всё равно не раскрылся бы, а если бы и раскрылся против моей воли, прозвучала бы из него только правда.
– Ах, тётечка… – устало и беспомощно прошептала эта милая Людмила, сжав кулачки, потому что ей хотелось не шептать, а кричать, да ещё как кричать: возмущённо-возмущённо, громко-громко. – Ведь вас никто и не просит лгать.
– Зато ты желаешь, чтобы я промолчала. А это хуже лжи – молчание.
– Я ничего от вас не хочу. Я ничего от вас не прошу. Отец её – грубый и жестокий человек. Хотя и врач. Голгофе необходим многодневный поход. Она ни разу в жизни не сидела у костра под звёздным небом! Она ни разу в жизни не видела живого кузнечика и божьей коровки! – Эта милая Людмила резко вскочила. – И не пойдёт она в поход из-за вашего любимчика-проходимчика!
– Пропускаю мимо ушей оскорбление, которое ты нанесла ни в чем не повинному существу. Но при чём здесь он?
– Если бы не он, хулиган, лентяй, разбойник, простите, обжора и притворщик, вы бы не залезли на крышу и не увидели бы, как уходила Голгофа! И мы бы, если не сегодня, то завтра бы обязательно ушли в поход! И если бы не кот, вы бы пошли с нами в поход! А вот кот, кот, кот… подумать только, какой-то несознательный кот срывает многодневный поход!
– Бедный Кошмарик! – Тётя Ариадна Аркадьевна взялась руками за возмущённо дрожащие косички. – Сколько несправедливых обвинений сыплется на его несчастную голову! Как он выносит всё?!
– Дорогая тётечка! Поступайте, как считаете нужным. Никто вас не осудит. Идите и расскажите грубому и жестокому эс-ку-ла-пу, где его дочь.
– Я не знаю, где она. Я только, кажется, видела, что будто бы она вышла из соседнего двора. А потом я, КАЖЕТСЯ, видела, что она с кем-то шла к лесу.
– Но с кем и зачем?! Она же здесь никого, кроме нас, не знает. А как он найдёт её в лесу? И чего она там делает? Я пойду, тётечка. Боюсь, что всем нам вместе придётся искать Голгофу. Уж очень загадочно её неожиданное исчезновение.
Едва она спустилась с крылечка, как её окликнула тётя Ариадна Аркадьевна:
– Постой, постой! – Она тоже спустилась вниз. – Я хочу, чтобы ты поняла меня и не считала такой… какой ты меня считаешь. Мол, старуха не хочет и выслушать нас… Молчи, молчи! Присядем.
Они присели на ступенечку, тётя Ариадна Аркадьевна долго молчала, теребя косички, потом заговорила, сжав виски ладонями:
– Конечно, с твоей точки зрения, я смешна. В моём возрасте взбираться на крышу за котом!.. А если мне не о ком больше заботиться? – Голос её дрогнул. – Вот у меня выросли, стыдно и горько сознавать, нехорошие дети. Может быть, я сама во всём виновата. Я слишком любила их, от всего оберегала, короче, безмерно ба-ло-ва-ла. Они были такими маленькими-маленькими, такими миленькими-миленькими… Я даже не заметила, как они стали большими-большими, плохими-плохими… И сейчас мне кажется, что все дети вырастут вроде моих… то есть плохими-плохими…
Эта милая Людмила порывисто обняла её за плечи, прошептала:
– Вы пойдёте с нами в поход. Мы проведём вместе несколько восхитительных дней. Вы просто устали от переживаний. А мы вас развеселим.
– Я и не заметила, когда же мои дети перестали меня слушаться, – продолжала будто бы самой себе рассказывать тётя Ариадна Аркадьевна. – Страшно, ужасно, о-пас-но, если дети не слушаются старших. Из таких вырастают страшные, ужасные, о-пас-ны-е люди… Ну, иди, иди… Мне надо побыть одной. Я должна решить, что мне делать.
И этой милой Людмиле захотелось побыть одной, подумать над тем, что она сейчас услышала от тётечки – над её ТАЙНОЙ. Но из соседнего двора доносились рассерженные голоса, и она быстро направилась туда. Сейчас больше всего беспокойств вызывала Голгофа. Зачем она покинула их? Почему не предупредила? Что она может делать в лесу, где не бывала ни разу в жизни? А если заблудится? И что за человек мог быть с ней? Кто он?.. А вдруг тётечке всё просто показалось?
И затея с походом представилась ей по меньшей мере не очень удачной. Ведь Голгофу будут искать, и искать будут до тех пор, пока не найдут…
А в соседнем дворе, уважаемые читатели, происходил скандал. Дело в том, что отец и врач П.И. Ратов нашёл на сеновале носовой платок своей дочери и неудержимо раскричался:
– Ну, ты мне ответишь, дед! Почему ты мне вчера не сообщил, что прячешь её у себя? Да ты знаешь, какое тебя ждет наказание за такое преступление?!
На крыльцо вышел заспанный Герка, слушал-слушал, как бранят его деда, обиделся за него и, не зная, что Голгофа давно ушла, сказал:
– Сама она, сама от вас прячется. Чего вы к деду пристали? Она сама так спряталась, что вам её ни за что не найти.
– А со-ба-ки? Специальной породы и специально обученные со-ба-ки для чего? – Разбушевавшийся отец и врач П.И. Ратов бросился к Герке, но его остановил властный голос этой милой Людмилы:
– Минуточку! Рано утром Голгофа одна, сама, никого из нас не предупредив, ушла. В лес. Тётечка видела.
– В ле-е-е-е-ес?!?!?! – обескураженно, извините, проорал отец и врач П.И. Ратов. – Не… не… не может быть!!!! Ведь она… она погибнуть может!!!!!! Что, что, что вы наделали?!?!?!?! Зачем вы заманили её сюда? – обессиленно спросил он и всем погрозил кулаком.
– Во всём виновата я, – спокойно проговорила эта милая Людмила. – Я пожалела бедную девочку.
– А она не нуждается в твоей жалости, негодная девчонка! За что её жалеть? Её жизни может позавидовать любой ребенок, в том числе и ты! Мы обеспечили Голочку всем! Она окружена такой любовью и такой заботой, какие вам и во сне не снились! Я почти каждый вечер катаю её в машине!
– А она пешком ушла от вас в лес, – весело сказал Герка. – Ей купаться охота, а не в машине вашей кататься.
– Герман абсолютно прав, – подойдя к отцу и врачу П.И. Ратову, прямо глядя ему в глаза, вернее, в один глаз, произнесла эта милая Людмила. – Мы знаем: старших надо слушаться. Но вы тоже должны хотя бы попытаться понять нас. Если мы вынуждены вас не слушаться, значит, есть серьёзные причины, и в них надо разобраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90