Эта милая Людмила смотрела прямо перед собой большими чёрными печальными глазами и будто ничего не видела. Герка спросил растерянно:
– Зубы у тебя, что ли, заболели? Или рыбка не клевала? – Он вспомнил, что она любит смеяться, и глупо хихикнул.
А она будто и не расслышала ничего, неподвижно стояла, готовая, казалось, вот-вот расплакаться.
– Ничегошеньки не понимаю, – совсем уж растерянно признался Герка. – Ушли весёлые, а пришли…
– Ах, Герман, Герман! – печально воскликнула эта милая Людмила. – Ты действительно ничегошеньки не понимаешь! И, видимо, уже никогда не сможешь понять!.. Ах, если бы ты знал… если бы ты только знал, как мне за тебя невероятно стыдно и как мне тебя безумно жаль!
Дед Игнатий Савельевич смущенно покряхтел, пытался бодро крякнуть, но проговорил очень скорбно:
– Я некоторым образом во всём виноват. Информировал её, дорогой внучек, о тебе исчерпывающе, то есть полностью, ничего не скрывая. Сообщил о твоей бестолковой жизни все подробности. Откуда мне было знать, что Людмилушка так расстроится?
– Чего ты опять навыдумывал? Чего информировал? Чего сообщил? – предчувствуя недоброе, торопливо спросил Герка. – Какие там подробности о моей жизни? И почему она вдруг бестолковой оказалась?
– Да всю правду о тебе выложил! – Дед Игнатий Савельевич сокрушенно махнул рукой. – А она, милая-то Людмилушка, чуть не в слёзы…
– Дед, дед! Вреднющий ты дед! – вырвалось у Герки. – Чего ты обо мне опять насочинял?! Мало тебе, что ты меня хотел музейным экспонатом сделать…
– Ничего я не сочинял, – вяло возразил дед Игнатий Савельевич. – Говорю, проинформировал Людмилушку. Ну и немножко прокомментировал.
– Рыбу вы пошли ловить! – возмутился Герка. – А ты информировал, комментировал!.. Мало вам того, что вы меня ана… лизировали! А ей-то какое дело до меня? Я ведь не комментирую, как она живёт! Может, мне за неё тоже бе-зум-но стыдно! Может…
– Ах, Герман, Герман! – перебила его эта милая Людмила очень тоскливым голосом. – Просто страшно подумать, как ты ужасно неинтересно живёшь! А ведь я надеялась…
– Меня абсолютно не интересует, на что ты тут надеялась! – У Герки непроизвольно сжались кулаки, будто он собирался броситься в самую настоящую драку. – Страшно… ужасно… Приехала тут!.. Никто тебя к нам не звал! Командовать начала, ана… лизировать выдумала! Деда информировать заставила, комментировать…
Дед Игнатий Савельевич крякнул так возмущённо и громко, что Герка замолчал, а эта милая Людмила сказала дрожащим голосом:
– Благодарю тебя, Герман, за прямоту. Мне пора домой. Всего вам доброго.
И ушла.
Дед и внук молчали.
– Всё равно она ненормальная какая-то, – виновато и неуверенно произнёс Герка. – Чего ей за меня стыдно? Кто она мне? Приехала – уедет. А ты-то, дед, чего ей про меня и зачем наговорил? Ну, зачем?
– Людмилушка – очень серьёзная личность, – с уважением сказал дед Игнатий Савельевич. – Ростиком маленькая, а умом и сердцем значительная. Таких я ещё не встречал. Я не имел права на её вопросы о тебе отвечать уклончиво.
– Да чего я такого сделал?!
– В том-то и беда, дорогой внучек, что за всю свою жизнь ничего ты не сделал… А рыбалка не получилась. Ни одной поклёвочки. А как ты в реке оказался и не утонул?
Откровенно говоря, уважаемые читатели, Герка опять просто ничего не понял. Он мог возмутиться каждым словом этой милой Людмилы в отдельности, он мог вознегодовать из-за многих её поступков, временами ему было с ней интересно, но вот понять всё её поведение, понять, чего она от него добивается, – был не в состоянии.
И чтобы скрыть растерянность, он сказал грубовато:
– Я тоже таких ещё не встречал. И нормально поэтому жил. А в реку я случайно упал и… поплыл. А твоя Людмилушка мне вот так надоела!
– Нет, дорогой внучек, нет! – Дед Игнатий Савельевич грустно покашлял. – Ты её слушаться должен. Пример с неё должен брать.
– Вреднющий ты, дед! Совсем вреднющий! – жалобно воскликнул Герка. – То ты меня с музеем запутал, и я же виноват! И мне же досталось! Потом ты меня ана… лизировал! И мне же попало! Потом ты информировал, комментировал… Да если хочешь знать, глаза бы мои её не видели! Уши мои её не слышали бы!
И тут они – и дед, и внук – услышали голос этой милой Людмилы. Кричала она пронзительно и громко, но ни одного слова они не разобрали. Голос был испуганный, отчаянный и возмущённый.
Дед Игнатий Савельевич первым проворно выскочил на улицу, Герка, помедлив, – следом, неторопливо, очень неохотно, предчувствуя, что ничего, кроме неприятностей, его опять не ждет.
Увидели они невероятнейшую картину. По улице, согнувшись и прикрывая голову руками, бежал злостный хулиган – верзила Пантя, а за ним мчалась эта маленькая милая Людмила и хлестала его удилищами. После каждого удара, если он достигал цели, Пантя издавал громкое недовольное пищание, делал прыжок, а она – пронзительно взвизгивала.
«Совсем сумасшедшая! – оторопело подумал Герка. – Такой верзилы не испугалась! Конечно, ненормальная!»
Пантя через изгородь перемахнул в чужой огород. Эта милая Людмила остановилась и крикнула ему вдогонку:
– Получил денежки? Мене – тебе! – передразнила она. – Попадись мне ещё один раз, я тебе покажу два рубли!
Может быть, вы и сами догадались, уважаемые читатели, что после увиденного и услышанного Герке захотелось немедленно исчезнуть: до того ему стало невообразимо стыдно, и более того – он грандиозно испугался. А грандиозно он испугался того, что вдруг она, эта милая Людмила, как-нибудь когда-нибудь где-нибудь узнает, что он-то обещал Панте принести денежки – два рубля?!?!?!
– Я, дед, домой, я есть хочу, – пробормотал Герка, но Игнатий Савельевич крепко зажал его ладонь в своей и повел за собой, приговаривая:
– Молодец, Людмилушка, героиня!
А эта милая Людмила обернулась к ним и, размазывая по лицу слёзы ладошкой, заговорила быстро-быстро:
– Какой стыд и позор! Какое вопиющее безобразие! Как вы можете жить в одном посёлке с таким возмутительным вымогателем?! С таким негодяем?! Этакая горилла требовала де-неж-ки у маленькой девочки! Мене – тебе! Два рубли захотел! Вы, вы, вы его распустили! Вы, вы, вы ему позволили хулиганить и грабить несовершеннолетних! Стыдно, стыдно, безумно стыдно за вас!
Герка пятился назад, но дед Игнатий Савельевич крепко держал его за руку, согласно и даже восторженно кивал головой каждому слову этой милой Людмилы, которая с каждым словом повышала голос:
– И не вздумайте возражать! Не вздумайте оправдываться! Не пытайтесь уйти от ответственности! Вы, жители посёлка, во всём виноваты! Особенно – мальчишки! Да как вы можете спокойно жить, когда среди вас – преступник?! Вы, вы, вы лично – оба! – несёте персональную ответственность за деятельность этого общественно опасного элемента!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Зубы у тебя, что ли, заболели? Или рыбка не клевала? – Он вспомнил, что она любит смеяться, и глупо хихикнул.
А она будто и не расслышала ничего, неподвижно стояла, готовая, казалось, вот-вот расплакаться.
– Ничегошеньки не понимаю, – совсем уж растерянно признался Герка. – Ушли весёлые, а пришли…
– Ах, Герман, Герман! – печально воскликнула эта милая Людмила. – Ты действительно ничегошеньки не понимаешь! И, видимо, уже никогда не сможешь понять!.. Ах, если бы ты знал… если бы ты только знал, как мне за тебя невероятно стыдно и как мне тебя безумно жаль!
Дед Игнатий Савельевич смущенно покряхтел, пытался бодро крякнуть, но проговорил очень скорбно:
– Я некоторым образом во всём виноват. Информировал её, дорогой внучек, о тебе исчерпывающе, то есть полностью, ничего не скрывая. Сообщил о твоей бестолковой жизни все подробности. Откуда мне было знать, что Людмилушка так расстроится?
– Чего ты опять навыдумывал? Чего информировал? Чего сообщил? – предчувствуя недоброе, торопливо спросил Герка. – Какие там подробности о моей жизни? И почему она вдруг бестолковой оказалась?
– Да всю правду о тебе выложил! – Дед Игнатий Савельевич сокрушенно махнул рукой. – А она, милая-то Людмилушка, чуть не в слёзы…
– Дед, дед! Вреднющий ты дед! – вырвалось у Герки. – Чего ты обо мне опять насочинял?! Мало тебе, что ты меня хотел музейным экспонатом сделать…
– Ничего я не сочинял, – вяло возразил дед Игнатий Савельевич. – Говорю, проинформировал Людмилушку. Ну и немножко прокомментировал.
– Рыбу вы пошли ловить! – возмутился Герка. – А ты информировал, комментировал!.. Мало вам того, что вы меня ана… лизировали! А ей-то какое дело до меня? Я ведь не комментирую, как она живёт! Может, мне за неё тоже бе-зум-но стыдно! Может…
– Ах, Герман, Герман! – перебила его эта милая Людмила очень тоскливым голосом. – Просто страшно подумать, как ты ужасно неинтересно живёшь! А ведь я надеялась…
– Меня абсолютно не интересует, на что ты тут надеялась! – У Герки непроизвольно сжались кулаки, будто он собирался броситься в самую настоящую драку. – Страшно… ужасно… Приехала тут!.. Никто тебя к нам не звал! Командовать начала, ана… лизировать выдумала! Деда информировать заставила, комментировать…
Дед Игнатий Савельевич крякнул так возмущённо и громко, что Герка замолчал, а эта милая Людмила сказала дрожащим голосом:
– Благодарю тебя, Герман, за прямоту. Мне пора домой. Всего вам доброго.
И ушла.
Дед и внук молчали.
– Всё равно она ненормальная какая-то, – виновато и неуверенно произнёс Герка. – Чего ей за меня стыдно? Кто она мне? Приехала – уедет. А ты-то, дед, чего ей про меня и зачем наговорил? Ну, зачем?
– Людмилушка – очень серьёзная личность, – с уважением сказал дед Игнатий Савельевич. – Ростиком маленькая, а умом и сердцем значительная. Таких я ещё не встречал. Я не имел права на её вопросы о тебе отвечать уклончиво.
– Да чего я такого сделал?!
– В том-то и беда, дорогой внучек, что за всю свою жизнь ничего ты не сделал… А рыбалка не получилась. Ни одной поклёвочки. А как ты в реке оказался и не утонул?
Откровенно говоря, уважаемые читатели, Герка опять просто ничего не понял. Он мог возмутиться каждым словом этой милой Людмилы в отдельности, он мог вознегодовать из-за многих её поступков, временами ему было с ней интересно, но вот понять всё её поведение, понять, чего она от него добивается, – был не в состоянии.
И чтобы скрыть растерянность, он сказал грубовато:
– Я тоже таких ещё не встречал. И нормально поэтому жил. А в реку я случайно упал и… поплыл. А твоя Людмилушка мне вот так надоела!
– Нет, дорогой внучек, нет! – Дед Игнатий Савельевич грустно покашлял. – Ты её слушаться должен. Пример с неё должен брать.
– Вреднющий ты, дед! Совсем вреднющий! – жалобно воскликнул Герка. – То ты меня с музеем запутал, и я же виноват! И мне же досталось! Потом ты меня ана… лизировал! И мне же попало! Потом ты информировал, комментировал… Да если хочешь знать, глаза бы мои её не видели! Уши мои её не слышали бы!
И тут они – и дед, и внук – услышали голос этой милой Людмилы. Кричала она пронзительно и громко, но ни одного слова они не разобрали. Голос был испуганный, отчаянный и возмущённый.
Дед Игнатий Савельевич первым проворно выскочил на улицу, Герка, помедлив, – следом, неторопливо, очень неохотно, предчувствуя, что ничего, кроме неприятностей, его опять не ждет.
Увидели они невероятнейшую картину. По улице, согнувшись и прикрывая голову руками, бежал злостный хулиган – верзила Пантя, а за ним мчалась эта маленькая милая Людмила и хлестала его удилищами. После каждого удара, если он достигал цели, Пантя издавал громкое недовольное пищание, делал прыжок, а она – пронзительно взвизгивала.
«Совсем сумасшедшая! – оторопело подумал Герка. – Такой верзилы не испугалась! Конечно, ненормальная!»
Пантя через изгородь перемахнул в чужой огород. Эта милая Людмила остановилась и крикнула ему вдогонку:
– Получил денежки? Мене – тебе! – передразнила она. – Попадись мне ещё один раз, я тебе покажу два рубли!
Может быть, вы и сами догадались, уважаемые читатели, что после увиденного и услышанного Герке захотелось немедленно исчезнуть: до того ему стало невообразимо стыдно, и более того – он грандиозно испугался. А грандиозно он испугался того, что вдруг она, эта милая Людмила, как-нибудь когда-нибудь где-нибудь узнает, что он-то обещал Панте принести денежки – два рубля?!?!?!
– Я, дед, домой, я есть хочу, – пробормотал Герка, но Игнатий Савельевич крепко зажал его ладонь в своей и повел за собой, приговаривая:
– Молодец, Людмилушка, героиня!
А эта милая Людмила обернулась к ним и, размазывая по лицу слёзы ладошкой, заговорила быстро-быстро:
– Какой стыд и позор! Какое вопиющее безобразие! Как вы можете жить в одном посёлке с таким возмутительным вымогателем?! С таким негодяем?! Этакая горилла требовала де-неж-ки у маленькой девочки! Мене – тебе! Два рубли захотел! Вы, вы, вы его распустили! Вы, вы, вы ему позволили хулиганить и грабить несовершеннолетних! Стыдно, стыдно, безумно стыдно за вас!
Герка пятился назад, но дед Игнатий Савельевич крепко держал его за руку, согласно и даже восторженно кивал головой каждому слову этой милой Людмилы, которая с каждым словом повышала голос:
– И не вздумайте возражать! Не вздумайте оправдываться! Не пытайтесь уйти от ответственности! Вы, жители посёлка, во всём виноваты! Особенно – мальчишки! Да как вы можете спокойно жить, когда среди вас – преступник?! Вы, вы, вы лично – оба! – несёте персональную ответственность за деятельность этого общественно опасного элемента!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90