Такого быть не может!
— Вспомни Тьму, — увещевал Канзацу. — Вспомни, как ты висел над бездной.
— Такого быть не могло! — закричал Николас. — Мне это все приснилось! Конечно же! И, может, я уже давно мертв. Замерз насмерть на Черном Жандарме, как уже давно подозреваю.
— Ты жив, Николас. Но беда в том, что прежде, чем все это закончится, ты еще не раз пожалеешь, что не умер.
— Прекратите это! — Николас так разволновался, что не смог усидеть на месте. Он метался, как дикий зверь в клетке. — Я не хочу Вас больше слышать!
— Совсем напротив, именно этого ты хочешь больше всего на свете, — терпеливо заверил его Канзацу. — Именно для этого ты пришел сюда, именно для этого ты рискнул отправиться в это опасное путешествие, несмотря на состояние здоровья.
— Я белый ниндзя! — крикнул Николас в тоске и страхе. — Зачем столько слов, когда нужно дело? Вы можете спасти меня. Вы же тандзян! Воспользуйтесь Тао-Тао и сделайте так, чтобы это состояние покинуло меня.
— Ты так ничего и не понял, — сказал Канзацу, приближаясь. Аура, темная и сверкающая голубым и зеленым, как тело насекомого, окружила его. Николас отшатнулся.
— Чего ты испугался? — удивился Канзацу, останавливаясь. — Не меня ты боишься, Николас. Ты боишься той части своего духа, что ты запрятал глубоко в себе. Разве не отвратительно, что ты так ее боишься?
— Не понимаю, что Вы хотите этим сказать, — пробормотал Николас. Лицо его было воплощенное страдание.
— Нет, понимаешь, — упорствовал Канзацу. — Тьма — твой друг. Она спасла тебя, когда ветер сорвал тебя с груди Черного Жандарма и бросил в бездну. Почему ты не хочешь верить тому, что тебе говорят твои органы чувств?
— Это мне все приснилось! То, что я видел, то, что я чувствовал, — этого не могло случиться!
— Того, кто не доверяет своим органам чувств, ждет безумие, — предупредил Канзацу. — Только на них следует полагаться.
— Я не могу на них полагаться. Я — белый ниндзя!
— Но ты по-прежнему остаешься Николасом Линнером. Этого никто и ничто не может изменить. Твой дух по-прежнему неукротим. Его могут сломить только твои собственные страхи.
— Страх сковал мой дух, сэнсэй, — прошептал Николас, чувствуя, что не может совладать с дрожью. — И не хочет отпускать свою хватку.
— Нет, это ты не хочешь его отпускать! — неожиданно крикнул Канзацу, и Николас даже отпрянул. — Ты свыкся со своими страхами, и тебе кажется, что ты с ними можешь жить. Но есть другой страх — страх Тьмы и наследия, полученного тобой. Это для тебя нечто новое, и ты инстинктивно тянешься к старому страху.
Николас обхватил руками колени и трясся, как в лихорадке.
— Мне страшно, сэнсей.
— Чего ты страшишься?
— А что если я и в самом деле тандзян?
— Если именно это пугает тебя, Николас, дай волю своему страху. Позволь себе хоть такую роскошь. Протяни руку и коснись Тьмы.
— Не могу. Меня будто паралич разбил.
— Тогда, если это не трудно, расскажи, что случилось с моим старшим братом Киоки, — мягко попросил Канзацу.
За дверью буран свирепствовал по-прежнему, барабаня градом по крыше убежища Канзацу. Реальное время, кажется, исчезло, провалившись в колодец памяти, который один продолжал удерживать их обоих на одной орбите.
Николас рассказал Канзацу все, что с ним происходило с того момента, как он вошел в дом Киоки, и вплоть до того самого момента, как он покинул его. Когда он закончил, Канзацу спросил:
— Как ты думаешь, сколько времени мой брат пролежал, прежде чем ты обнаружил его?
— Полдня. Может, даже меньше. Часов шесть.
— Скажи мне, Николас, кто знал о том, что ты отправляешься на Асамские горы?
— Только моя жена и мой близкий друг Тандзян Нанги.
— Что бы ты мог доверить этому Нанги?
— Даже собственную жизнь, — ответил Николас. Канзацу смерил его испытующим взглядом. — Может, и до этого дойдет. Но я советую тебе выбирать слова — и друзей — с большей осторожностью.
— Я отвечаю за свои слова. Канзацу ничего не сказал.
Николас снова забеспокоился.
— О чем Вы думаете, сэнсэй?
— Тот, кто убил моего брата, должен обладать сверхъестественными способностями, раз он узнал, куда ты направляешься, прибыл в замок раньше тебя и разделался с Киоки, прежде чем ты мог с ним поговорить. Может, твоя жена или твой друг Нанги сказали ему о твоих намерениях? А может, это сам Нанги?
— Вы всерьез думаете, что Тандзян Нанги, человек, которому я бы без колебаний вручил собственную жизнь, который и ходить-то не может без палочки, на самом деле дорокудзай и фанатик-тандзян?
— Кто-то сумел пройти сквозь запоры замка, — сказал Канзацу, словно не заметив вспышки Николаса, — убить моего брата, тандзяна и сэнсэя. Мы не знаем, каким образом он ухитрился сделать это. Хотя есть множество тайн на земле, ждущих своего разрешения.
Отбросив предположение насчет Нанги, Николас сделал единственное возможное умозаключение.
— Тогда не подлежит сомнению, что этот мой враг — дорокудзай.
— Что ж, — согласился Канзацу, — всякое возможно в этом мире. Даже немыслимое, вроде того, что существуют дорокудзай — самые опасные люди среди тандзянов. Это одиночки, бунтовщики, преднамеренно отвернувшиеся от учения Тао-Тао, как и от всякого философского учения, держащего моральный облик человека в узде. Это мастер лжи и обмана. Часто он бывает не тем, за кого себя выдает.
Здесь Канзацу сделал паузу, и Николасу показалось, что он наконец нашел ответ на свой вопрос.
— Дорокудзай живет в своем собственном мире, — продолжал Канзацу. — Он создал для себя свои собственные законы, придумал себе свой собственный Путь. Поэтому даже сэнсэи Тао-Тао боятся дорокудзая, потому что он обладает такими силами, что его нельзя убить. Его можно только уничтожить.
— А какая разница, — спросил Николас, — между смертью и уничтожением?
— Вот это будет последним уроком, который я тебе преподам, Николас, — сказал Канзацу. — Знай одно: если ты прислушаешься к моим советам, ты должен начать свою борьбу прямо сейчас, став на Путь, который дорокудзай должен пересечь.
Николас немного подумал.
— Я уже встал на путь дорокудзая, — сказал он наконец. — И мне суждено либо победить, либо погибнуть.
— Если ты сделал свой выбор, — сказал Канзацу, — тогда протяни руку и найди Тьму опять. Она — твой лучший друг.
Наступила тишина, и она длилась очень долго: даже свет сменился в их каморке.
— Я чувствую ее, — прошептал Николас. Он был весь в поту, но уже не дрожал. — Я чувствую ее.
— Вытяни руку вперед, — приказал Канзацу и, видя, что Николас колеблется, повторил приказание: — Вытяни руку вперед.
Медленно, очень медленно Николас протянул руку так, что она уперлась в тени, сгустившиеся в той части хижины, где стоял Канзацу.
Сэнсэи тоже вытянул свою руку навстречу Николасу так, что кончики их указательных пальцев соприкоснулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
— Вспомни Тьму, — увещевал Канзацу. — Вспомни, как ты висел над бездной.
— Такого быть не могло! — закричал Николас. — Мне это все приснилось! Конечно же! И, может, я уже давно мертв. Замерз насмерть на Черном Жандарме, как уже давно подозреваю.
— Ты жив, Николас. Но беда в том, что прежде, чем все это закончится, ты еще не раз пожалеешь, что не умер.
— Прекратите это! — Николас так разволновался, что не смог усидеть на месте. Он метался, как дикий зверь в клетке. — Я не хочу Вас больше слышать!
— Совсем напротив, именно этого ты хочешь больше всего на свете, — терпеливо заверил его Канзацу. — Именно для этого ты пришел сюда, именно для этого ты рискнул отправиться в это опасное путешествие, несмотря на состояние здоровья.
— Я белый ниндзя! — крикнул Николас в тоске и страхе. — Зачем столько слов, когда нужно дело? Вы можете спасти меня. Вы же тандзян! Воспользуйтесь Тао-Тао и сделайте так, чтобы это состояние покинуло меня.
— Ты так ничего и не понял, — сказал Канзацу, приближаясь. Аура, темная и сверкающая голубым и зеленым, как тело насекомого, окружила его. Николас отшатнулся.
— Чего ты испугался? — удивился Канзацу, останавливаясь. — Не меня ты боишься, Николас. Ты боишься той части своего духа, что ты запрятал глубоко в себе. Разве не отвратительно, что ты так ее боишься?
— Не понимаю, что Вы хотите этим сказать, — пробормотал Николас. Лицо его было воплощенное страдание.
— Нет, понимаешь, — упорствовал Канзацу. — Тьма — твой друг. Она спасла тебя, когда ветер сорвал тебя с груди Черного Жандарма и бросил в бездну. Почему ты не хочешь верить тому, что тебе говорят твои органы чувств?
— Это мне все приснилось! То, что я видел, то, что я чувствовал, — этого не могло случиться!
— Того, кто не доверяет своим органам чувств, ждет безумие, — предупредил Канзацу. — Только на них следует полагаться.
— Я не могу на них полагаться. Я — белый ниндзя!
— Но ты по-прежнему остаешься Николасом Линнером. Этого никто и ничто не может изменить. Твой дух по-прежнему неукротим. Его могут сломить только твои собственные страхи.
— Страх сковал мой дух, сэнсэй, — прошептал Николас, чувствуя, что не может совладать с дрожью. — И не хочет отпускать свою хватку.
— Нет, это ты не хочешь его отпускать! — неожиданно крикнул Канзацу, и Николас даже отпрянул. — Ты свыкся со своими страхами, и тебе кажется, что ты с ними можешь жить. Но есть другой страх — страх Тьмы и наследия, полученного тобой. Это для тебя нечто новое, и ты инстинктивно тянешься к старому страху.
Николас обхватил руками колени и трясся, как в лихорадке.
— Мне страшно, сэнсей.
— Чего ты страшишься?
— А что если я и в самом деле тандзян?
— Если именно это пугает тебя, Николас, дай волю своему страху. Позволь себе хоть такую роскошь. Протяни руку и коснись Тьмы.
— Не могу. Меня будто паралич разбил.
— Тогда, если это не трудно, расскажи, что случилось с моим старшим братом Киоки, — мягко попросил Канзацу.
За дверью буран свирепствовал по-прежнему, барабаня градом по крыше убежища Канзацу. Реальное время, кажется, исчезло, провалившись в колодец памяти, который один продолжал удерживать их обоих на одной орбите.
Николас рассказал Канзацу все, что с ним происходило с того момента, как он вошел в дом Киоки, и вплоть до того самого момента, как он покинул его. Когда он закончил, Канзацу спросил:
— Как ты думаешь, сколько времени мой брат пролежал, прежде чем ты обнаружил его?
— Полдня. Может, даже меньше. Часов шесть.
— Скажи мне, Николас, кто знал о том, что ты отправляешься на Асамские горы?
— Только моя жена и мой близкий друг Тандзян Нанги.
— Что бы ты мог доверить этому Нанги?
— Даже собственную жизнь, — ответил Николас. Канзацу смерил его испытующим взглядом. — Может, и до этого дойдет. Но я советую тебе выбирать слова — и друзей — с большей осторожностью.
— Я отвечаю за свои слова. Канзацу ничего не сказал.
Николас снова забеспокоился.
— О чем Вы думаете, сэнсэй?
— Тот, кто убил моего брата, должен обладать сверхъестественными способностями, раз он узнал, куда ты направляешься, прибыл в замок раньше тебя и разделался с Киоки, прежде чем ты мог с ним поговорить. Может, твоя жена или твой друг Нанги сказали ему о твоих намерениях? А может, это сам Нанги?
— Вы всерьез думаете, что Тандзян Нанги, человек, которому я бы без колебаний вручил собственную жизнь, который и ходить-то не может без палочки, на самом деле дорокудзай и фанатик-тандзян?
— Кто-то сумел пройти сквозь запоры замка, — сказал Канзацу, словно не заметив вспышки Николаса, — убить моего брата, тандзяна и сэнсэя. Мы не знаем, каким образом он ухитрился сделать это. Хотя есть множество тайн на земле, ждущих своего разрешения.
Отбросив предположение насчет Нанги, Николас сделал единственное возможное умозаключение.
— Тогда не подлежит сомнению, что этот мой враг — дорокудзай.
— Что ж, — согласился Канзацу, — всякое возможно в этом мире. Даже немыслимое, вроде того, что существуют дорокудзай — самые опасные люди среди тандзянов. Это одиночки, бунтовщики, преднамеренно отвернувшиеся от учения Тао-Тао, как и от всякого философского учения, держащего моральный облик человека в узде. Это мастер лжи и обмана. Часто он бывает не тем, за кого себя выдает.
Здесь Канзацу сделал паузу, и Николасу показалось, что он наконец нашел ответ на свой вопрос.
— Дорокудзай живет в своем собственном мире, — продолжал Канзацу. — Он создал для себя свои собственные законы, придумал себе свой собственный Путь. Поэтому даже сэнсэи Тао-Тао боятся дорокудзая, потому что он обладает такими силами, что его нельзя убить. Его можно только уничтожить.
— А какая разница, — спросил Николас, — между смертью и уничтожением?
— Вот это будет последним уроком, который я тебе преподам, Николас, — сказал Канзацу. — Знай одно: если ты прислушаешься к моим советам, ты должен начать свою борьбу прямо сейчас, став на Путь, который дорокудзай должен пересечь.
Николас немного подумал.
— Я уже встал на путь дорокудзая, — сказал он наконец. — И мне суждено либо победить, либо погибнуть.
— Если ты сделал свой выбор, — сказал Канзацу, — тогда протяни руку и найди Тьму опять. Она — твой лучший друг.
Наступила тишина, и она длилась очень долго: даже свет сменился в их каморке.
— Я чувствую ее, — прошептал Николас. Он был весь в поту, но уже не дрожал. — Я чувствую ее.
— Вытяни руку вперед, — приказал Канзацу и, видя, что Николас колеблется, повторил приказание: — Вытяни руку вперед.
Медленно, очень медленно Николас протянул руку так, что она уперлась в тени, сгустившиеся в той части хижины, где стоял Канзацу.
Сэнсэи тоже вытянул свою руку навстречу Николасу так, что кончики их указательных пальцев соприкоснулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164