— Вот как? — Томи все еще не понимала, к чему он клонит.
Нанги осторожно положил бумагу на стол.
— Теперь видите?
— Вижу что?
Он помолчал немного, затем сказал:
— Скажите мне, сержант Йадзава, как Вы понимаете значение этой фразы: «Это могла бы быть твоя жена»?
— Это своего рода послание, — ответила Томи скороговоркой, поскольку она уже много раз говорила это прежде, — очевидно, кому-то, связанное с Марико.
— А кому конкретно?
— Нам... не удалось установить его личность. Наверное, кто-то, с кем Марико... встречалась.
— Ага, — молвил Нанги, — теперь все ясно.
— Ясно что? — Томи все еще пребывала в недоумении.
— Минуту назад Вы назвали эту записку, написанную кровью, посланием.
Томи кивнула с уверенностью, за которой стояла ее полицейская выучка.
— Так оно и есть.
— Нет, это не послание, — сказал Нанги. — Это предупреждение. Стальное лезвие макали в кровь и писали эту фразу. Разве Вы не чувствуете скрытую здесь угрозу? Мне кажется — извините — что Вы смотрели на дело под неверным углом. Эта танцовщица Марико — всего только жертва преступления, а не цель. Сами подумайте. Ее убили не в припадке ярости или ревности. Нет, ее смерть — это ход шахматной фигуры, который нельзя рассматривать в отрыве от замысла всей игры. Это предупреждение, адресованное какому-то человеку. Вот под каким углом следует рассматривать это преступление, сержант Йадзава. Марико — лишь пешка в этой игре, которой воспользовались, чтобы оказать давление на кого-то еще. Вот им-то и надо интересоваться в первую очередь.
Очень медленно Томи вложила кровавое послание обратно в досье и закрыла папку. Она была сердита. Нет, не на Тандзана Нанги, который в конце концов лишь указал ей на истинное положение вещей. Она была сердита на себя за то, что не смогла увидеть того, что теперь, в ретроспективе, казалось таким очевидным. Она настолько сильно сочувствовала несчастной Марико, что не смогла увидеть в ее смерти часть более масштабной картины. Вместо того чтобы рассматривать ее со стороны, объективно, она вошла в эту картину — и пафос субъективности не дал ей увидеть ее сущность.
Томи показала Нанги дело Марико, собираясь преподать ему урок, а он на этом же самом материале преподал урок ей, очень убедительно продемонстрировав свой интеллект и интуицию сыщика.
— Ну, как хотите, — тихо промолвила Томи. Сэнсэй, обучавший ее айкидо, учил ее уважать тех, кому удалось побить ее. Она поклонилась Нанги, как будто они стояли на татами. — Что конкретно Вы хотите узнать?
* * *
Николас слыхал о тандзянах, будучи еще мальчиком, но всегда убеждал себя (по-видимому, чисто из чувства самосохранения), что такого не может быть, потому что этого не бывает никогда.
Много лет назад, когда он был юношей, Чеонг говорила ему: — Николас, мой отец Со-Пенг имел много детей. Но все они были мальчиками. Мне было три года, когда он принял меня в свою семью. В любом случае, живя среди мужчин (у меня было семь братьев), девочка не может не чувствовать своей исключительности, а Со-Пенг еще более усиливал это чувство моей исключительности. Он был весьма необычным человеком.
Николас слушал, навострив уши. Он знал, что его мать была большой мастерицей говорить недомолвками. Обычно она использовала слова «весьма необычно» в качестве определения для чего-то совершенно потрясающего.
"Твой дед учился в разных заведениях Сингапура, Токио и Пекина. Он свободно говорил на всех языках и диалектах Азии.
Когда я пришла в его семью, он торговал копрой на Мальдивских островах и сколотил на этом деле порядочное состояние, которое потом почти целиком истратил на войну с охотниками на носорогов на Борнео и с пиратами в водах Целебеса. Потом он бурил нефть на Калимантане и опять разбогател. На Суматре он добывал золото и уголь, а к северу от Сингапура у него были плантации каучуконосов, а также рощи деревьев ценных пород: розового, черного и сандалового дерева.
Но его самым ценным качеством было умение ПОНИМАТЬ. В этом он был поистине уникален. Он не смотрел на женщин как на рабынь или как на людей второго сорта. Когда я подросла, я стала думать, что эта широта взглядов выработалась у него в результате его странствий. Но когда я стала совсем взрослой, я поняла, что это было заложено в нем изначально. Он был бы точно таким же, даже оставаясь в Сингапуре всю жизнь.
Моим образованием я целиком обязана ему. В тех местах, где нам приходилось жить, школы были явно не на высоте, и Со-Пенг разработал собственную программу, по которой обучал меня сам. Для него не было запретных тем, он всегда отвечал на все мои вопросы. Однажды я спросила его, почему от него рождаются только мальчики. Вот на этот вопрос он не ответил, только помрачнел, а на лбу его обозначились морщины, которых я прежде не замечала.
Много месяцев спустя он сам вернулся к этому вопросу и начал с озадачившего меня утверждения, что мы с ним вовлечены в кровавый бой, который будет продолжаться еще долгое время после того, как он и я сгнием в земле. В этом наша карма. «Тебе, Чеонг, я передаю самое важное, что у меня есть, — сказал он. — Я не имею в виду мои нефтяные вышки, каучуковые плантации и торговые дома. За всем этим присмотрят мои сыновья, которые достаточно умны и достаточно опытны в бизнесе. Тебе я завещаю свою борьбу. У меня были другие дочери, которых я пытался вовлечь в это дело, но они ушли от меня, увы. Теперь у меня есть ты. В тебе моя радость и моя надежда. Ты продолжишь эту борьбу, родив сына».
Тогда я была молоденькой девушкой. Его слова возмутили меня, и стала возражать ему, что, мол, я хочу иметь много-много детей, но Со-Пенг улыбнулся и сказал: «Ты родишь ребенка Чеонг. Одного. Смирись с этим. Битва началась очень давно, и ему суждено ее завершить». «И он победит тандзянов?» — спросила я. «Вот этого я не могу тебе сказать, — ответил Со-Пенг. — Ни одному смертному не дано знать заранее, чем конкретно увенчается жизненный путь кого бы то ни было.» Вот так и сказал".
Эти слова привели Николаса в ужас. «Зачем ты мне это говоришь, мама?» — воскликнул он.
Увидав этот ужас на его лице, Чеонг прижала сына к груди и стала покачивать, как маленького. Он слышал, как бьется ее сердце, чувствовал, как передается ему тепло ее тела, как отпускает хватку страх. «Я хочу, чтобы ты был готов, — сказала она, — когда грянет гром. Тот, кто предупрежден, тот вооружен, дорогой мой».
Все это вспомнил Николас, глядя на холодный труп Киоки. Он не мог заставить себя оторвать взгляд от этого печального зрелища. Плохой знак, сулящий дальнейшее погружение в трясину духа, называемую «широ ниндзя». У Николаса возникла безумная мысль, что если он останется подольше рядом с Киоки, то этот тандзян, даже мертвый, укажет ему путь к спасению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164