Здесь ты поднапутал, доктор. Во всем ты напутал. И обо мне тоже.
Комната заполнилась странным запахом. Язык Сендзина быстро высунулся, как у ящерки, смакуя этот запах. Это был запах смерти. Он исходил от д-ра Муку.
Сендзин перевел взгляд на правый глаз д-ра Муку. Из него катились слезы, и Сендзин смахнул их одним пальцем. Зрачок расширен, будто доктор был наркоманом. Жаль, что психиатр не может сказать, как ему сейчас больно и как страшно. Аналитический ум его мог бы выделить из хаоса болевых ощущений легко узнаваемые и классифицируемые компоненты.
— Муку-сан, что с тобой? — ёрничал Сендзин. — Тебе плохо?
В этом слезящемся глазу был заключен целый мир, и этот мир, взорванный болью, все расширял и расширял свои горизонты в предчувствии конца.
А потом этот глаз остановился а застыл на чем-то, скрытом от всех, В том числе и от Сендзина.
Д-р Муку обмяк я поник в своем кресле. Фосфор все продолжал гореть внутри его черепной коробки. Психиатр выглядел очень спокойным. Вполне расслабившимся, как показалось Сендзину.
Он протянул руку к столу и распахнул дверцу. Издал недовольное мычание, увидев включенный миниатюрный магнитофон. Катушки вращались, добросовестно записывая каждое слово, каждый звук в комнате. Сендзин уже давно подозревал, что доктор — записывает их встречи на пленку.
Он нажал на кнопу «стоп», положил магнитофончик в карман. Снова взглянул на д-ра Муку.
— Ты так никогда и не узнаешь, насколько глубоко ты был неправ, — изрек он.
Прищуренный глазами своей памяти он взглянул на яркие, как ослепительный солнечный свет, события, обычно следовавшие за его посещением спектакля театра Кабуки «Мудзум Додзёдзи». Как он угощал своих подружек роскошным "обедом, заводя беседу о психологической мотивации поведения главных героев. А потом, возбудив свой аппетит этими разговорами, приступал к главному блюду: медленной, мучительной, но сладкой процедуре убийства.
Сендзин задернул шторами эти яркие события, наклонился, взвалил труп на плечо. Жаль, подумал он, что д-р Муку мертв и уже не может отвечать на его вопросы. Однако почтенный доктор сослужит ему службу. Причем очень важную.
* * *
Было видно, что д-р Ханами не верил ему. Николас закончил свой подробный рассказ, начав с неясных тревожных мыслей сразу после операции, когда он попытался и не смог погасить болевые ощущения, и закончив событиями последних суток, которые окончательно подтвердили, что он не только потерял способность пользоваться «Лунной дорожкой», но я начисто забыл далее технику боевых искусств, которой он упорно овладевал многие годы.
Д-р Ханами откинулся в кресле, прижал к груди сложенные лодочкой руки и произнес полным убежденности голосом:
— Дорогой мой мистер Линнер, ваши предположения абсолютно невероятны. Вам, конечно, может КАЗАТЬСЯ, что Вы утеряли свои поразительные способности, но, позвольте Вас заверить, ничего Вы не утеряли.
Он достал несколько рентгеновских снимков из папки, и, вставив в демонстрационный ящик, включил свет.
— Вот, смотрите, — он указал на снимок, — здесь была опухоль, вдоль второй мозговой извилины, как раз над этой изогнутой бороздкой. Здесь очень хорошо видны ее контуры. — Затем он указал на второй снимок. — А вот здесь мы уже после операции. Как видите, шов абсолютно идеальный. Прилегающие области совершенно не повреждены. В этом не может быть никаких сомнений. Абсолютно никаких.
— Так что же со мной произошло, доктор?
Д-р Ханами ответил не сразу. Не спеша он выключил демонстрационный ящик, вынул рентгеновские снимки, убрал их на место в папку. Затем закрыл папку и прижал ее сверху руками.
— В таких вещах трудно быть уверенным, но мне кажется разумным поставить вопрос несколько иначе: не что произошло с Вами, а, скорее, что происходит? — Д-р Ханами улыбнулся профессиональной, ободряющей улыбкой. — После таких сложных операций довольно часто бывает, что пациент внушает себе, что какие-то способности свои он утратил вместе с удаленными тканями. — Он открыл блокнот, записал имя и номер телефона, вырвал этот листок и подал его Николасу.
— Что это?
— Д-р Муку — большой специалист в области психиатрии, мистер Линнер. Его офис как раз напротив...
— Так вот, по вашему мнению, в чьих услугах я нуждаюсь! — недоверчиво протянул Николас. — В услугах психиатра!
— Учитывая ваше нынешнее эмоциональное состояние, я думаю, будет очень полезно про...
— Вы так и не поняли, что я хочу сказать, доктор, — Лицо Николаса побледнело от скрытого гнева. — Кто-то — может, даже вы сами — что-то сделал со мной, когда я лежал на операционном столе. Ради всего святого, скажите мне...
— Линнер-сан, вы прежде всего должны успокоиться, — сказал д-р Ханами, прибегая к увещеванию — проверенному веками приему, которым изгоняют бесов: и из пациентов, и из кабинета. — Такие вспышки никому ничего хорошего не дают, прежде всего — вам. Когда вы успокоитесь, вы сможете увидеть, все в истинном свете.
— Значит, вы не хотите сказать, доктор?
— Линнер-сан, я вас уверяю, мне нечего вам сказать, — опять посмотрел на папку с историей болезни Николаса, будто она могла прибавить веса его словам. — Операция по удалению опухоли прошла успешно. А что касается предмета вашего беспокойства, то никаких причин медицинского характера нет и...
Д-р Ханами замолчал и поднял глаза, почувствовав, что его пациент уже ушел.
* * *
Николас утратил веру. С невероятной ясностью, он вдруг понял, что годы тяжелого труда прошли впустую. Без «гецумей но мичи» жизнь не имела для него смысла. Его дух, лишенный возможности непосредственного общения с миром, поник. Он чувствовал себя единственным уцелевшим матросом погибшего судна, выброшенным на чужой и враждебный берег.
Он думал о своей матери Чеонг и понимал, что осталось только одно средство помочь ему, и именно к нему он теперь хотел прибегнуть. Николас вспомнил ужасную осень 1963 года, когда он был безнадежно влюблен в Йокио и отчаянно пытался вырваться из сетей, которые расставил ему его кузен Сайго.
НИКОЛАС, — говорила ему Чеонг, — ТВОЙ ДЕДУШКА СО-ПЕНГ БЫЛ ОЧЕНЬ МУДРЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. И ОН, БЫВАЛО, ГОВОРИЛ, ЧТО В АЗИИ ПРАКТИЧЕСКИ НЕВОЗМОЖНО ОКАЗАТЬСЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ Чеонг достала медную шкатулку. Николас уже видел ее однажды в руках отца. Тогда отец объяснил ему, что это наследство деда Николаса, Со-Пенга. На лакированной крышке были изображение огненного дракона, обвившего своими кольцами поднявшегося на задние лапы тигра.
Осторожно, чуть ли не набожно Чеонг открыла шкатулку. В ней были уложены в четыре ряда сверкающие изумруды, всего их было пятнадцать.
— ШЕСТЬ ИЗ НИХ ТЫ МОЖЕШЬ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ПО СВОЕМУ УСМОТРЕНИЮ, — сказала она. — В СЛУЧАЕ НУЖДЫ ТЫ МОЖЕШЬ ВЫРУЧИТЬ ЗА НИХ БОЛЬШУЮ СУММУ ДЕНЕГ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
Комната заполнилась странным запахом. Язык Сендзина быстро высунулся, как у ящерки, смакуя этот запах. Это был запах смерти. Он исходил от д-ра Муку.
Сендзин перевел взгляд на правый глаз д-ра Муку. Из него катились слезы, и Сендзин смахнул их одним пальцем. Зрачок расширен, будто доктор был наркоманом. Жаль, что психиатр не может сказать, как ему сейчас больно и как страшно. Аналитический ум его мог бы выделить из хаоса болевых ощущений легко узнаваемые и классифицируемые компоненты.
— Муку-сан, что с тобой? — ёрничал Сендзин. — Тебе плохо?
В этом слезящемся глазу был заключен целый мир, и этот мир, взорванный болью, все расширял и расширял свои горизонты в предчувствии конца.
А потом этот глаз остановился а застыл на чем-то, скрытом от всех, В том числе и от Сендзина.
Д-р Муку обмяк я поник в своем кресле. Фосфор все продолжал гореть внутри его черепной коробки. Психиатр выглядел очень спокойным. Вполне расслабившимся, как показалось Сендзину.
Он протянул руку к столу и распахнул дверцу. Издал недовольное мычание, увидев включенный миниатюрный магнитофон. Катушки вращались, добросовестно записывая каждое слово, каждый звук в комнате. Сендзин уже давно подозревал, что доктор — записывает их встречи на пленку.
Он нажал на кнопу «стоп», положил магнитофончик в карман. Снова взглянул на д-ра Муку.
— Ты так никогда и не узнаешь, насколько глубоко ты был неправ, — изрек он.
Прищуренный глазами своей памяти он взглянул на яркие, как ослепительный солнечный свет, события, обычно следовавшие за его посещением спектакля театра Кабуки «Мудзум Додзёдзи». Как он угощал своих подружек роскошным "обедом, заводя беседу о психологической мотивации поведения главных героев. А потом, возбудив свой аппетит этими разговорами, приступал к главному блюду: медленной, мучительной, но сладкой процедуре убийства.
Сендзин задернул шторами эти яркие события, наклонился, взвалил труп на плечо. Жаль, подумал он, что д-р Муку мертв и уже не может отвечать на его вопросы. Однако почтенный доктор сослужит ему службу. Причем очень важную.
* * *
Было видно, что д-р Ханами не верил ему. Николас закончил свой подробный рассказ, начав с неясных тревожных мыслей сразу после операции, когда он попытался и не смог погасить болевые ощущения, и закончив событиями последних суток, которые окончательно подтвердили, что он не только потерял способность пользоваться «Лунной дорожкой», но я начисто забыл далее технику боевых искусств, которой он упорно овладевал многие годы.
Д-р Ханами откинулся в кресле, прижал к груди сложенные лодочкой руки и произнес полным убежденности голосом:
— Дорогой мой мистер Линнер, ваши предположения абсолютно невероятны. Вам, конечно, может КАЗАТЬСЯ, что Вы утеряли свои поразительные способности, но, позвольте Вас заверить, ничего Вы не утеряли.
Он достал несколько рентгеновских снимков из папки, и, вставив в демонстрационный ящик, включил свет.
— Вот, смотрите, — он указал на снимок, — здесь была опухоль, вдоль второй мозговой извилины, как раз над этой изогнутой бороздкой. Здесь очень хорошо видны ее контуры. — Затем он указал на второй снимок. — А вот здесь мы уже после операции. Как видите, шов абсолютно идеальный. Прилегающие области совершенно не повреждены. В этом не может быть никаких сомнений. Абсолютно никаких.
— Так что же со мной произошло, доктор?
Д-р Ханами ответил не сразу. Не спеша он выключил демонстрационный ящик, вынул рентгеновские снимки, убрал их на место в папку. Затем закрыл папку и прижал ее сверху руками.
— В таких вещах трудно быть уверенным, но мне кажется разумным поставить вопрос несколько иначе: не что произошло с Вами, а, скорее, что происходит? — Д-р Ханами улыбнулся профессиональной, ободряющей улыбкой. — После таких сложных операций довольно часто бывает, что пациент внушает себе, что какие-то способности свои он утратил вместе с удаленными тканями. — Он открыл блокнот, записал имя и номер телефона, вырвал этот листок и подал его Николасу.
— Что это?
— Д-р Муку — большой специалист в области психиатрии, мистер Линнер. Его офис как раз напротив...
— Так вот, по вашему мнению, в чьих услугах я нуждаюсь! — недоверчиво протянул Николас. — В услугах психиатра!
— Учитывая ваше нынешнее эмоциональное состояние, я думаю, будет очень полезно про...
— Вы так и не поняли, что я хочу сказать, доктор, — Лицо Николаса побледнело от скрытого гнева. — Кто-то — может, даже вы сами — что-то сделал со мной, когда я лежал на операционном столе. Ради всего святого, скажите мне...
— Линнер-сан, вы прежде всего должны успокоиться, — сказал д-р Ханами, прибегая к увещеванию — проверенному веками приему, которым изгоняют бесов: и из пациентов, и из кабинета. — Такие вспышки никому ничего хорошего не дают, прежде всего — вам. Когда вы успокоитесь, вы сможете увидеть, все в истинном свете.
— Значит, вы не хотите сказать, доктор?
— Линнер-сан, я вас уверяю, мне нечего вам сказать, — опять посмотрел на папку с историей болезни Николаса, будто она могла прибавить веса его словам. — Операция по удалению опухоли прошла успешно. А что касается предмета вашего беспокойства, то никаких причин медицинского характера нет и...
Д-р Ханами замолчал и поднял глаза, почувствовав, что его пациент уже ушел.
* * *
Николас утратил веру. С невероятной ясностью, он вдруг понял, что годы тяжелого труда прошли впустую. Без «гецумей но мичи» жизнь не имела для него смысла. Его дух, лишенный возможности непосредственного общения с миром, поник. Он чувствовал себя единственным уцелевшим матросом погибшего судна, выброшенным на чужой и враждебный берег.
Он думал о своей матери Чеонг и понимал, что осталось только одно средство помочь ему, и именно к нему он теперь хотел прибегнуть. Николас вспомнил ужасную осень 1963 года, когда он был безнадежно влюблен в Йокио и отчаянно пытался вырваться из сетей, которые расставил ему его кузен Сайго.
НИКОЛАС, — говорила ему Чеонг, — ТВОЙ ДЕДУШКА СО-ПЕНГ БЫЛ ОЧЕНЬ МУДРЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. И ОН, БЫВАЛО, ГОВОРИЛ, ЧТО В АЗИИ ПРАКТИЧЕСКИ НЕВОЗМОЖНО ОКАЗАТЬСЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ Чеонг достала медную шкатулку. Николас уже видел ее однажды в руках отца. Тогда отец объяснил ему, что это наследство деда Николаса, Со-Пенга. На лакированной крышке были изображение огненного дракона, обвившего своими кольцами поднявшегося на задние лапы тигра.
Осторожно, чуть ли не набожно Чеонг открыла шкатулку. В ней были уложены в четыре ряда сверкающие изумруды, всего их было пятнадцать.
— ШЕСТЬ ИЗ НИХ ТЫ МОЖЕШЬ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ПО СВОЕМУ УСМОТРЕНИЮ, — сказала она. — В СЛУЧАЕ НУЖДЫ ТЫ МОЖЕШЬ ВЫРУЧИТЬ ЗА НИХ БОЛЬШУЮ СУММУ ДЕНЕГ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164