Как-то раз она даже позвонила врачу, который удалил опухоль, д-ру Ханами. Доктор заверил ее, что Николас приходит к нему на консультацию регулярно раз в две недели и что на основании своих наблюдений он может сказать, что причин органического характера для его недомоганий нет. «Ваш муж перенес серьезную операцию, миссис Линнер, — заявил д-р Ханами с уверенностью самого Господа Бога. — И я уверяю вас, это его нынешнее состояние — явление временное и по большей части психологического характера. Что бы это там ни было, оно со временем пройдет».
Но слова доктора не прозвучали для Жюстины достаточно убедительно. Она-то знала, какие психологические перегрузки Николас может выносить, еще с того времени, как Сайго выследил их обоих. Она знала, с какой легкостью вынес тогда Николас чудовищное напряжение схваток с этим опасным противником. А как ловко он обвел вокруг пальца Акико, бывшую любовницу Сайго: Не может быть, чтобы операция, даже серьезная, вызвала такую реакцию.
Жюстина разрезала конверт, развернула вложенный туда лист бумаги. Письмо было от Кроукера, лучшего друга Николаса. Будучи лейтенантом полиции города Нью-Йорк, Лью Кроукер занимался расследованием таинственных убийств, совершаемых Сайго, — и вот тогда Николас и Жюстина и познакомились с ним. Через год после того, как Николас убил Сайго, судьба вновь свела двух друзей — на этот раз в Японии, куда Кроукер прибыл, чтобы помочь Николасу обезвредить советского агента, охотившегося за секретами нефтяного концерна Тандзана Нанги. В этой тяжелой схватке Кроукер потерял левую руку. Николаса с тех пор не оставляет чувство вины, потому что в Японию Кроукер приехал ради него. Жюстина знала, что это не совсем так, как и то, что «однорукий Лью» нисколько не винил в том, что произошло, своего друга. Николас, в психологии которого было так много черт человека Востока, в этом вопросе оказался почему-то типичным «западником».
"Дорогие Ник и Жюстина! — читала она. — Привет с острова Марко! Наверно, вы удивитесь, узнав, что мы уехали из Ки-Уэст. Дело в том, что нам порядочно надоело торчать на Краю Света, как называют Ки-Уэст аборигены. Престранное это место, даже для штата Флорида, самого нелепого штата во всей стране, с какой стороны на него ни посмотреть. Чтобы жить там, надо быть или отпетым пьяницей, или подлинным отбросом общества. Так что мы почли за благо уехать оттуда.
Здесь, на острове Марко, прекрасная рыбалка, и Аликс становится большим специалистом по ловле меч-рыбы. Я приобрел небольшую лодку, и мы занимаемся кое-какими перевозками. Даже немного зарабатываем на этом деле, хотя разбогатеть нам здесь вряд ли удастся. С другой стороны, я задержал стольких контрабандистов, пытающихся провезти на остров кокаин, что береговая охрана присвоила мне звание почетного пограничника. Полицейским не становятся — полицейским рождаются!
Я все жду, когда Аликс скажет мне, что скучает по Нью-Йорку и своей работе манекенщицы, но она помалкивает — во всяком случае пока.
Ник! Моя новая рука работает! Представляешь себе? Тот доктор, которого ты нашел для меня в Токио, оказался просто кудесником. Я не знаю, что он такое присобачил к моей культяшке, но оно служит так эффективно, что Аликс стала звать меня Капитаном Сумо. Сила этой новой руки просто потрясающая. У меня ушло почти два месяца, чтобы научиться соизмерять ее силу, и еще четыре — чтобы развить ловкость. Она сделана из особого сплава титана в защитной оболочке. Жаль, что вас с Жюстиной не было в Токио, когда я приезжал туда, чтобы получить ее".
Жюстина прервала чтение, рискнув украдкой взглянуть на Николаса. Когда они вернулись из Бангкока, где изготовлялись некоторые компоненты «Сфинкса» для их фирмы, она очень возмущалась, что они разминулись с Кроукером. Разве Николас не знал, когда его друг приезжает в Токио? А потом она подумала, а не нарочно ли Николас приурочил ту командировку в Бангкок как раз к этому времени? Она начала подозревать, что он не хотел видеться с Кроукером и уж точно не хотел видеть протез, который мог растревожить его комплекс вины.
«Но довольно обо мне, — продолжала Жюстина. — Как вы там поживаете? Надеюсь, вы справились от своего горя.» Жюстина остановилась, не в силах продолжать: она чувствовала на себе взгляд Николаса, потом через силу заставила себя улыбнуться и, прокашлявшись, продолжила прерванное чтение. «Просто не верится, что прошло уже несколько месяцев после моего последнего письма к вам. И уж кажется совсем невероятным, что прошло столько лет с тех пор, как мы виделись в последний раз. Взяли бы вы отпуск да и махнули к нам! Аликс тоже была бы ужасно рада. Приезжайте, а? Ваш Лью».
— Знаешь, — мечтательно сказала Жюстина, — а ведь это звучит заманчиво.
— Что?
— Да я насчет того, чтобы принять приглашение Лью. Было бы очень неплохо снова побывать в Штатах, хоть ненадолго. — Естественно, она не хотела говорить ему о своем желании вернуться в Америку насовсем. — Порыбачили бы, покупались, отдохнули. Почудили бы со старыми друзьями. — Она ткнула пальцем в письмо: — Не знаю, как тебе, а мне было бы очень интересно посмотреть, как работает та штука, за которую он получил от Аликс прозвище Капитан Сумо.
Она хотела пошутить, чтобы хоть как-то развеять его хандру, но шутка не вышла: не успела она закончить фразу, как уже поняла, что не надо было бы упоминать о новой руке Кроукера. Николас отшатнулся, будто от удара, быстро встал и ушел в дом.
С минуту Жюстина сидела одна на приступке, молча уставившись на тень, падающую от огромного японского кедра, которая так долго приковывала к себе внимание Николаса. Потом тщательно сложила письмо Кроукера и убрала его обратно в конверт.
Внутри дома, перед раздвигающейся дверью, за которой был его гимнастический зал, стоял Николас: широкие, могучие плечи борца, узкие бедра профессионального танцовщика и длинные, жилистые ноги атлета. Лицо мужественное, с резкими, правильными чертами, в которых, однако, нет ничего классического. Глаза немного раскосые, свидетельствующие о его азиатском происхождении. Скулы высокие, подбородок твердый, массивный, истинно английский — наследие отца. От него исходит ощущение спокойствия и одновременно пассивности.
Он было уже вошел в эту дверь, когда вновь вспомнил слова Лью Кроукера — и застрял на месте. Однорукий Лью. ПРЕКРАТИ! — приказал он себе с раздражением. Тебе что, мало неприятностей последнего времени, чтобы ворошить старое чувство вины? В глубине души он не мог сознавать, что этот пунктик — отрыжка европейской культуры в нем, и поэтому не мог не презирать его в себе. Интересно, чувствовал ли когда-нибудь его отец себя настолько европейцем, как он в такие минуты?
До какой-то степени Жюстина права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164