Я работаю на кафедре прикладной математики в питербуржском университете!
Проходящий мимо офицер с винтовкой в руках с намеком поглядел на возмутителей спокойствия, и те притихли. Правда, не сразу: математик из Питера еще долго что-то бурчал себе под нос, возмущаясь какими-то сотрудниками своей кафедры, которые обсмеяли его теорию насчет червей.
Очередь продвигалась довольно быстро, и мы с Генкой уже через пять минут оказались у дверей. Дорогу нам перекрыли два металлических столбика, воздух возле которых был как бы сгущен (обман зрения и верный признак присутствия силового поля), а кроме них — двое неулыбчивых солдат.
— Документы! — потребовал один из них.
Второй в это время колдовал свободной рукой передо мной и Генкой.
Я хотел было сказать, что меня уже проверяли на наличие взрывчатки, но передумал. Себе дороже.
— Чисто! — сказал первый и вернул мне документы. Я в лишний раз порадовался изобретательности червя Леши.
Второй солдат утвердительно кивнул секундой позже, силовое поле между столбиками исчезло, и мы прошли на перрон.
Здесь было солнечно и многолюдно. Серебристый поезд-монорельс блестел в лучах восходящего солнца, как новогодняя игрушка, падающий с неба пушистый снег лишь усиливал впечатление.
Я взглянул на билеты: пятый вагон. То, что надо. Прямо посередине. Мы с Генкой прошли вдоль перрона, запорошенного снегом, отыскали необходимый вагон. Около дверей нас встретила хмурая контролерша, которая проверяла билеты, и молоденький лейтенант, который в третий раз за последние полчаса проверил на нас действие своего детектора.
— Есть с собой оружие? — спросил он.
— Да, — ответил я. — «ЦЛ», у меня на него разрешение. Все нормально, товарищ лейтенант.
— Это я вижу, — сказал лейтенант, глядя в покетбук. — Тем не менее, времена нынче тяжелые, и я попросил бы Вас сдать его мне.
— С чего бы, лейтенант? — возмутился я. — С документами все в порядке. И где я потом буду искать Вас и свой «Целитель»?
— Я поеду в поезде, — ответил лейтенант. — Если же Вы настаиваете, я сейчас сдам Вас милиции, господин Лукин, для более детальной проверки личности Вас и Вашего мальчика. Правда тогда Вы опоздаете на монорельс, но что уж тут поделаешь… Такое вот нынче неспокойное время!
Скрипя сердце, я вручил в руки военного свой пистолет.
— Я буду в первом купе, — сказал лейтенант. — Перед Питером зайдите ко мне. Оружие будет в целости и сохранности. Обещаю. Я не совру — не такой я человек.
— Хорошо, — кивнул я.
— Счастливой поездки! — буркнула контролерша, возвращая мне билеты.
* * *
Внутри было довольно уютно: мы прошли по узенькому коридорчику, пол которого устилал мягкий ковер, нашли свое купе. Я провел идентификатором на билете по замку, и серебристая дверца мягко отъехала в сторону.
Вполне обычное купе: два мягких диванчика, маленький туалет, выдвижной столик посередине, небольшой экранчик стереовизора, непрозрачное окно, зачем-то закрашенное фиолетовой гуашью. Наверное, чтобы снайперы не подстрелили.
Я кинул чемодан на диван, присел рядом с ним.
Сейчас бы поспать.
— Что с окном? — спросил Гена. — Я ничего не вижу!
— Там кнопка должна быть снизу, — устало ответил я. — Нажми ее.
Мальчишка залез на столик, отыскал кнопку и тут же в купе ворвался яркий солнечный свет и шум перрона.
— Проницаемость звука можно регулировать, — сказал я, припоминая поездки десятилетней давности из Краснодара на морское побережье. — Проведи пальцем по маленькому черному ползунку рядом с кнопкой.
Как все-таки детям мало надо, чтобы развлечь себя! Гена баловался с ползунком минут десять, пока не объявили:
— Монорельс номер 00-03 «Москва-Санкт-Петербург» отправляется. Дирекция Ленинградского вокзала желает Вам счастливого пути! Будьте бдительны!
Потом другой голос, мужской, начал бубнить:
— Напоминаем Вам, что в связи с участившимися случаями терактов, милиция города Москва проводит операцию «антисектоид». Вы должны сообщать сотрудникам милиции о всех случаях странного поведения пассажиров, об оставленных без присмотра сумках, ящиках, баулах, коробках и прочих…
Монорельс мягко тронулся — черные стекла вокзала потянулись назад, ровный голос мужчины, вещавшего об операции «антисектоид», затих. Сквозь окно было видно, как монорельс поднялся в воздух и поплыл (другого слова и не подберешь) между старинными четырнадцатиэтажными зданиями. То и дело мимо проскакивали лихачи на своих машинах, а минуты через две синяя голографическая надпись возвестила, что мы покидаем Москву, столицу Славянской Федерации.
Впрочем, снаружи мало что изменилось — все те же многоэтажки, ну, может, только чуть пореже.
Недалек тот день, когда Москва и Питер сольются в единый конгломерат, наподобие нашего Южного.
Монорельс набрал скорость, Гена включил стерео и под мерное жужжание ящика мои глаза закрылись как-то сами собой.
Я уснул.
Мне снилась Марина.
Мы ехали вместе, в почти таком же вагончике монорельса. Было жарко, и как назло сломался кондиционер. Мы возвращались с моря и было немного грустно — Марина поступила в институт Кино и Телевидения и в сентябре должна была уехать в Москву.
Ее маленькая головка покоилась у меня на коленях, я нежно проводил правой рукой по золотистым волосам своей девушки. Отмечал каждую частичку ее нежного личика, маленькую родинку под ушком, длинные реснички, чуть приоткрытые губы. Глаза у Марины были закрыты, и я думал, что она спит.
Но это было не так.
— Ты боишься? — спросила вдруг она, не открывая глаз.
— Чего? — не понял я.
— То, что я уеду и забуду тебя, — пояснила Марина. — Так ведь часто случается…
Я улыбнулся:
— Нет.
— Но почему? Ты так уверен в моих чувствах? — она улыбнулась и повернула голову, грациозно потянувшись. Взгляд ее прекрасных глаз дурманил голову.
— Да! — брякнул я.
Она засмеялась:
— Герочка, чудо ты мое! — она обвила ручками мою шею и притянула к себе. Я потянулся к ее алым зовущим губам, но Марина указательным пальчиком коснулась подбородка, останавливая меня.
— Не знаю, за что я тебя люблю, — сказала Марина, ее взгляд весело бегал по всему моему лицу. — Ты… ты такой молчаливый, из тебя слово редко вытянешь. Но я почему-то уверена, что именно это — настоящее. Что ты мой единственный. Понимаешь? Герка… Гера… даже имя у тебя — не из тех, что можно увидеть на обложках журналов или услышать по стерео. Холодное, чужое имя. Но такое родное! Понимаешь, что я хочу сказать? Ты — мой, Гера… мой и только мой мальчик…
— Тебе понравилось на море? — спросил я, чтобы хоть как-то отвлечь Марину. Я чувствовал, как краснею от ее слов.
Маринка еще раз потянулась, ее глазки лукаво сверкнули.
— Угадай, что больше всего мне понравилось… на море?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Проходящий мимо офицер с винтовкой в руках с намеком поглядел на возмутителей спокойствия, и те притихли. Правда, не сразу: математик из Питера еще долго что-то бурчал себе под нос, возмущаясь какими-то сотрудниками своей кафедры, которые обсмеяли его теорию насчет червей.
Очередь продвигалась довольно быстро, и мы с Генкой уже через пять минут оказались у дверей. Дорогу нам перекрыли два металлических столбика, воздух возле которых был как бы сгущен (обман зрения и верный признак присутствия силового поля), а кроме них — двое неулыбчивых солдат.
— Документы! — потребовал один из них.
Второй в это время колдовал свободной рукой передо мной и Генкой.
Я хотел было сказать, что меня уже проверяли на наличие взрывчатки, но передумал. Себе дороже.
— Чисто! — сказал первый и вернул мне документы. Я в лишний раз порадовался изобретательности червя Леши.
Второй солдат утвердительно кивнул секундой позже, силовое поле между столбиками исчезло, и мы прошли на перрон.
Здесь было солнечно и многолюдно. Серебристый поезд-монорельс блестел в лучах восходящего солнца, как новогодняя игрушка, падающий с неба пушистый снег лишь усиливал впечатление.
Я взглянул на билеты: пятый вагон. То, что надо. Прямо посередине. Мы с Генкой прошли вдоль перрона, запорошенного снегом, отыскали необходимый вагон. Около дверей нас встретила хмурая контролерша, которая проверяла билеты, и молоденький лейтенант, который в третий раз за последние полчаса проверил на нас действие своего детектора.
— Есть с собой оружие? — спросил он.
— Да, — ответил я. — «ЦЛ», у меня на него разрешение. Все нормально, товарищ лейтенант.
— Это я вижу, — сказал лейтенант, глядя в покетбук. — Тем не менее, времена нынче тяжелые, и я попросил бы Вас сдать его мне.
— С чего бы, лейтенант? — возмутился я. — С документами все в порядке. И где я потом буду искать Вас и свой «Целитель»?
— Я поеду в поезде, — ответил лейтенант. — Если же Вы настаиваете, я сейчас сдам Вас милиции, господин Лукин, для более детальной проверки личности Вас и Вашего мальчика. Правда тогда Вы опоздаете на монорельс, но что уж тут поделаешь… Такое вот нынче неспокойное время!
Скрипя сердце, я вручил в руки военного свой пистолет.
— Я буду в первом купе, — сказал лейтенант. — Перед Питером зайдите ко мне. Оружие будет в целости и сохранности. Обещаю. Я не совру — не такой я человек.
— Хорошо, — кивнул я.
— Счастливой поездки! — буркнула контролерша, возвращая мне билеты.
* * *
Внутри было довольно уютно: мы прошли по узенькому коридорчику, пол которого устилал мягкий ковер, нашли свое купе. Я провел идентификатором на билете по замку, и серебристая дверца мягко отъехала в сторону.
Вполне обычное купе: два мягких диванчика, маленький туалет, выдвижной столик посередине, небольшой экранчик стереовизора, непрозрачное окно, зачем-то закрашенное фиолетовой гуашью. Наверное, чтобы снайперы не подстрелили.
Я кинул чемодан на диван, присел рядом с ним.
Сейчас бы поспать.
— Что с окном? — спросил Гена. — Я ничего не вижу!
— Там кнопка должна быть снизу, — устало ответил я. — Нажми ее.
Мальчишка залез на столик, отыскал кнопку и тут же в купе ворвался яркий солнечный свет и шум перрона.
— Проницаемость звука можно регулировать, — сказал я, припоминая поездки десятилетней давности из Краснодара на морское побережье. — Проведи пальцем по маленькому черному ползунку рядом с кнопкой.
Как все-таки детям мало надо, чтобы развлечь себя! Гена баловался с ползунком минут десять, пока не объявили:
— Монорельс номер 00-03 «Москва-Санкт-Петербург» отправляется. Дирекция Ленинградского вокзала желает Вам счастливого пути! Будьте бдительны!
Потом другой голос, мужской, начал бубнить:
— Напоминаем Вам, что в связи с участившимися случаями терактов, милиция города Москва проводит операцию «антисектоид». Вы должны сообщать сотрудникам милиции о всех случаях странного поведения пассажиров, об оставленных без присмотра сумках, ящиках, баулах, коробках и прочих…
Монорельс мягко тронулся — черные стекла вокзала потянулись назад, ровный голос мужчины, вещавшего об операции «антисектоид», затих. Сквозь окно было видно, как монорельс поднялся в воздух и поплыл (другого слова и не подберешь) между старинными четырнадцатиэтажными зданиями. То и дело мимо проскакивали лихачи на своих машинах, а минуты через две синяя голографическая надпись возвестила, что мы покидаем Москву, столицу Славянской Федерации.
Впрочем, снаружи мало что изменилось — все те же многоэтажки, ну, может, только чуть пореже.
Недалек тот день, когда Москва и Питер сольются в единый конгломерат, наподобие нашего Южного.
Монорельс набрал скорость, Гена включил стерео и под мерное жужжание ящика мои глаза закрылись как-то сами собой.
Я уснул.
Мне снилась Марина.
Мы ехали вместе, в почти таком же вагончике монорельса. Было жарко, и как назло сломался кондиционер. Мы возвращались с моря и было немного грустно — Марина поступила в институт Кино и Телевидения и в сентябре должна была уехать в Москву.
Ее маленькая головка покоилась у меня на коленях, я нежно проводил правой рукой по золотистым волосам своей девушки. Отмечал каждую частичку ее нежного личика, маленькую родинку под ушком, длинные реснички, чуть приоткрытые губы. Глаза у Марины были закрыты, и я думал, что она спит.
Но это было не так.
— Ты боишься? — спросила вдруг она, не открывая глаз.
— Чего? — не понял я.
— То, что я уеду и забуду тебя, — пояснила Марина. — Так ведь часто случается…
Я улыбнулся:
— Нет.
— Но почему? Ты так уверен в моих чувствах? — она улыбнулась и повернула голову, грациозно потянувшись. Взгляд ее прекрасных глаз дурманил голову.
— Да! — брякнул я.
Она засмеялась:
— Герочка, чудо ты мое! — она обвила ручками мою шею и притянула к себе. Я потянулся к ее алым зовущим губам, но Марина указательным пальчиком коснулась подбородка, останавливая меня.
— Не знаю, за что я тебя люблю, — сказала Марина, ее взгляд весело бегал по всему моему лицу. — Ты… ты такой молчаливый, из тебя слово редко вытянешь. Но я почему-то уверена, что именно это — настоящее. Что ты мой единственный. Понимаешь? Герка… Гера… даже имя у тебя — не из тех, что можно увидеть на обложках журналов или услышать по стерео. Холодное, чужое имя. Но такое родное! Понимаешь, что я хочу сказать? Ты — мой, Гера… мой и только мой мальчик…
— Тебе понравилось на море? — спросил я, чтобы хоть как-то отвлечь Марину. Я чувствовал, как краснею от ее слов.
Маринка еще раз потянулась, ее глазки лукаво сверкнули.
— Угадай, что больше всего мне понравилось… на море?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96