Нашим ВГИКом.
Солировала Алена – почти все наброски были посвящены ей: Алена выходит из душа, Алена сидит на подоконнике, Алена читает книгу, Алена с бутылкой водки, Алена зимняя, Алена летняя, Алена в период тетеревиного токования, Алена в период крушения любви… Каждый листок был обстоятельно подписан – Серьге не давали покоя лавры не только художника, но и очеркиста. Так, на наброске Алены в кресле-качалке я прочла:
"Алена после просмотра фильма П. П. Пазолини “Сало, или 120 дней содома” сидит в качалке и рассуждает о мужиках, о дерьме, о крайней плоти и о том, что нужно поставить чайник. 17 апреля 1990 года”.
Среди Алениного бенефиса я нашла несколько листков с набросками Ивана и красноречивыми подписями:
"Сценарист Иван только что набил морду негру Вонвасену за то, что негр Вонвасен неодобрительно отозвался о политике Советского Союза в странах Ближнего Востока. 9 декабря 1989 года”. Рубероидный негр Вонвасен был однокурсником Серьги и периодически спаивал половину общежития. Еще один набросок гласил: “Сценарист Иван проиграл бутылку водки в споре с негром Вонвасеном, у кого длиннее член, и теперь ругается матом. 29 октября 1990 года”.
Маленькая кухня плыла у меня перед глазами, жизнь по капле скатывалась на пожелтевшие листки с изображением Ивана – может быть, я действительно любила его, – во всяком случае, моим единственным желанием было сейчас влезть в рисунок и остаться там навсегда…
От этого опрометчивого шага меня спас Серьга – он вовремя появился на кухне.
– Это Алена. Здорово похожа, – совладав с собой, невинно сказала я, – у вас, должно быть, был фантастический роман, судя по количеству рисунков.
– Вроде того, – уклонился от прямого ответа Серьга.
– А это кто? – указала я на Ивана, стараясь, чтобы севший голос не выдал меня.
– Шикарный был парень. Помер.
– Значит, у негра Вонвасена член оказался длиннее? А чем измеряли?
– Линейкой.
– В возбужденном состоянии?
– Ну! Ну что, – у Серьги это прозвучало как “що”, неистребимый марийский акцент, – поужинаем?
– Ты хозяин.
Хозяин смел банки с кистями на пол, протер пластиковый стол рукавом рубахи и вывалил на его сомнительную поверхность колбасу, недоеденную коробку шпрот из холодильника, банку с огурцами и бутыль мутного марийского самогона – изысканно, ничего не скажешь!
– Как принято, за знакомство, – застенчиво объяснил появление бутыли Серьга, – если не возражаешь.
– Не возражаю, – отважно сказала я.
– Наш человек! – одобрил Серьга, вынул из мойки два стакана и наполнил их.
– Руки помыть можно?
– Можно, если осторожно, – слегка удивился Серьга моей беспричинной тяге к чистоте, – щас провожу и прочие удобства отрекомендую.
…В ванной висел портрет Алены, написанный масляными красками: поверхность портрета была испещрена длинными, похожими на шрамы полосами.
– Пострадал от рук маньяка? – спросила я о портрете Серьгу, который стоял тут же, держа в руках сомнительной свежести вафельное полотенце.
– Типа да, – покаялся Серьга, – как напьюсь – начинаю его ножом кромсать. А как протрезвею – с обратной стороны холст заклеиваю. Так и живу. А Алена – сука.
– А она так не думает. Часто о тебе вспоминает, – соврала я.
– Все равно – сука, – продолжал упрямиться Серьга, – пошли самогон пить.
…Спустя сорок минут Серьга основательно наклюкался, а я уже знала почти все, что хотела узнать, – положительно, кто-то подыгрывал мне, клал тузы в обветшавшие рукава, метил карты, вот только я не знала кто: Бог или Дьявол.
У Туманова, если верить рассказам Серьги, было маленькое модельное агентство при каком-то навороченном ночном клубе. Он занимался организацией сомнительных шоу – “Мисс грудь”, “Мисс таз”, “Мисс ляжки” и прочая, прочая, прочая. Серьга подвизался в агентстве художником, он же занимался оформлением всех конкурсов. Каныгин вышел на Володьку случайно: по приезде из Финляндии он несколько дней гудел в Суриковском институте, где у него были друзья, – и там наткнулся на Туманова, который тоже гудел, но по другому поводу: его очередная любовница, искусствоведка, защитила диплом. Памятуя о сломанной переносице, Туманов предложил Серьге поработать у него, и Серьга согласился.
Мы перекочевали в комнату, поближе к любимому радио Серьги – “Европа Плюс”; там же Серьга показал мне последние работы – все то, чем занимался сейчас: оформление конкурсов, наброски, эскизы. Я рассеянно перебирала рисунки, наполненные незнакомыми мне длинноногими девицами, и вполуха слушала остервеневшего от самогона Серьгу: сижу, как сыч, в этой халупе, среди носков вонючих; Москва – дерьмо; работа – дерьмо и дешевка; бабы – дерьмо, дешевки и потаскухи;
Туманов – дерьмо, дешевка, потаскуха и сутенер.
Сутенер – это было сильно сказано.
– В смысле – сутенер? – переспросила Серьгу я.
– Фигурально выражаясь. Не знаешь, что такое консумация? Это когда берут наших баб и отправляют в разные кабаки – голландские, бельгийские, греческие… На самом деле – в Турцию, но это дело пятое. Так вот, Володька комплектует этих стриптизерок, он на этом в свое время круто поднялся, пока остальные ушами хлопали и с флагами по Красной площади ходили – “запретим коммунистическую, едрена мать, партию”.
– Что ты говоришь!
– Только – ш-ш, – прижал палец к губам Серьга, он стремительно пьянел, – теперь он на повышение пошел, девочек для богатеньких буратин поставляет, тех, которые на “Мисс грудь” корячатся. Остобрыдло все, сил нет.
– Ну и возвращайся к себе в Марий-Эл. Экологически чистый самогон и никакой консумации.
– Да ты смеешься! Что я там буду делать? Для районной администрации лозунги клепать? Или в драмтеатре пьесу оформлять, “Алые паруса”?
– Это лучше, чем нелегально…
– Да ты что! Все легально. Модельное агентство есть, очень даже ничего.
– Слушай, Серьга, мне действительно нужна работа, а я в Москве никого не знаю. Может быть, поговоришь обо мне с Тумановым, представишь как хорошую знакомую? – Я пристроилась в опасной близости от Серьги. – Это было бы удобнее, по рекомендации сотрудника, главного художника…
– Возможно. Если… – Серьга протянул ко мне худую руку.
Я сидела неподвижно и наблюдала, как пальцы Серьги ощупывают мою голую шею.
– И ты такая же сука, – внезапно констатировал Серьга. – Такая же сука, как и эта чертова Алена.
– Я бы не делала таких скоропалительных выводов.
– А что ж сидишь и не рыпаешься, когда я руками шарю? – пьяно хихикнул Серьга.
– Ты пока не шаришь, – рассудительно заметила я. – А будешь шарить – получишь по яйцам.
– Ой-ой-ой! Чем же это тебе яйца не угодили? Или тоже по бабам прыгаешь, как и эта двустволка долбаная?
– Нет.
– Все вы одинаковые… И эта тварь питерская, всю душу мне, как моль, изъела, ни на одну честную давалку теперь смотреть не могу… – Голова Серьги упала на грудь, он замолчал на полуслове и через секунду уже мирно посапывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131