– Дешевый шик, – констатировала я, – с греками это бывает.
– Его кабинет на третьем этаже, два окна, третье и четвертое, если считать с левого торца, стекла – пуленепробиваемые.
– Скажите пожалуйста! – восхитилась я. – У него был повод, чтобы поставить пуленепробиваемые стекла?
– Был. Кстати, в его “мерее” тоже пуленепробиваемые. Так что у нас, вольных стрелков, имеется только сорок пять секунд – между стоянкой и дверями.
– Что же они чердаки упустили? – заметила я; откуда что берется, но раз решила изображать крутую профессионалку, изображай до конца. – И за что служба безопасности денежки получает?
– За дело. Все чердачные двери в округе, между прочим, были посажены на амбарные замки. В прошлом году нашего мотылька уже пытались пришпилить.
– А что же эту проглядели?
– Да не проглядели. Просто всегда нужно иметь во вражеском стане подлючего человечка, который продастся за чечевичную похлебку.
– Понятно, – сказала я, смутно сожалея о несовершенстве человеческой натуры.
– Уточним. – Власу нравились эти игры в спецагентов с лицензией на убийство; я впервые столкнулась с человеком, для которого все – решительно все! – было игрой. – В понедельник он приезжает в офис ровно к восьми пятнадцати. В восемь одиннадцать – его “мере” на стоянке, и, как я сказал, у нас есть только сорок пять секунд, чтобы отработать свои зеленые. Кто возьмет его на себя?
Он смотрел на меня исподтишка, лукаво-умоляюще, как ребенок перед витриной магазина игрушек.
– У тебя как со стрельбой, – поинтересовалась я, – тренировок не пропускал?
– Не пропускал, так что могу случайно и попасть в яблочко.
– Случайно попадают только сперматозоиды в яйцеклетку, им для этого тренироваться не нужно.
– Брось ты, у меня здорово получается, я не то что яблоко снесу – огрызок даже.
– Хорошо. – Я пообещала ему эту проклятую игрушку.
– Тогда ты на подстраховке. Тебе останутся два телохранителя, мало что им в репы стукнет, вдруг начнут бросаться грудью на амбразуру.
– Не сомневайся, начнут.
…Мы вышли на улицу тем же путем.
Шел гнусный питерский дождь, но даже он не мог испортить настроения Власу: эпопея с Сирином закончилась для него без потерь, теперь начинала раскручиваться история со мной, она обещала все прелести жизни на юге Италии, в маленьких пиццериях у порта: этой идиллической пряничной картинке нельзя было не доверять, и он доверился, дурашка.
Пережидая дождь, мы зашли в небольшое кафе на Невском, Влас заказал кофе и коньяк и развалился за столиком, интимно поглаживая ногой мою ногу.
– Мне нужно посмотреть на Грека вблизи, – сказала я, между делом отвечая на его подстольные манипуляции. – Что он делает по субботам и воскресеньям?
– Обычно торчит в “Паризиане”, слушает чертов джаз, этот наглый кабак его, между прочим. Ужасно хочу тебя, детка…
Я знала этот элитный ресторан, пару раз мы ужинали в нем с Аленой. Я понимала, почему Влас назвал его наглым – цены там были запредельные. В “Паризианс” не было и намека на сальные куплетики Шуфутинского и исповеди стареющей идейной проститутки в интерпретациях Любы Успенской. Там играли только Дюка Эллингтона и Майлза Дэвиса.
– Ну что ж, – я отхлебнула кофе, – приглашаю тебя в “Паризиану” на вечер при свечах. Но сначала подберем тебе что-нибудь приличное.
– В каком смысле? – удивился Влас.
– В смысле прикида. Не будешь же ты торчать там в своих дешевых джинсах.
– Эти дешевые джинсы стоят, между прочим, сто пятьдесят баксов. Настоящий “Вранглер”.
– Тебя надули. – Я была безжалостна.
– Некуда бабки девать? Можно поглазеть на него и возле кабака, невелика птица.
– Будем торчать у дверей, как филеры с накладными рыжими бородами? Не будь идиотом.
…Мы заехали в приличный дорогой магазин, я сама выбрала Власу костюм, легко расставшись с остатками долларов. Этого жеста он не оценил.
– Ну, ты довольна? – спросил он у меня в примерочной, куда мы удалились под снисходительно-завистливые взгляды продавщиц, ни дать ни взять пара голубков, которая должна разродиться медовым месяцем. – Не понимаю я этого гнусного капиталистического шика.
– Ну, мы же не в чебуречную собираемся к волосатым грузинам, – парировала я, – это приличное заведение. Дерьмо на джаз не поплывет. А всяк сверчок знай свой шесток. Цены на костюм и трюфели должны быть сопоставимыми, чтобы не раздражать метрдотеля и не вызвать у него лишних подозрений.
– Черт с тобой. – Влас согласился, из глубины его глотки вдруг выскочил начинающий альфонс. – Сирии так обо мне не заботился.
– За что и получил. Подсльников надо лелеять. Я заплатила за костюм, прибавив к нему туфли, рубашку и галстук. На носки денег не хватило, и Влас попенял мне:
– Ты очень тратишься.
– Все будет вычтено из зарплаты, – сказала я. – Так что не обольщайся на свой счет.
– Сука! – Он посмотрел на меня влюбленно. Груженные покупками, мы вернулись на Васильевский, чтобы хорошенько выспаться перед вечером и приобрести небрежный лоск прожигателей жизни. Меня вдруг охватил тот же азарт, что и перед встречей с Аленой, – я не знала, откуда он шел, может быть, это лицо, уже изменившееся раз, жаждало новых превращений, игла входила в мои вены, как наркотик, и сопротивляться этому было невозможно. Наркотическая зависимость от разреза глаз, от линии губ – все может быть…
– В котором часу он обычно приезжает? – спросила я Власа, старательно подбривая ему затылок.
– В восемь тридцать. Сидит в окружении своих дурацких саксофонов до без пятнадцати одиннадцать, а потом чешет на боковую, кости греть, педант чертов.
– Он там с телками заседает?
– В том-то и фигня, что не с телками. Только два его “быка” да официанты, компания – повеситься!
– Что так? Он педрила?
– Да нет. Это-то и раздражает. С телками понятно, с мужиками – тоже, а здесь… Ненавижу таких людей.
– Ты всегда ненавидишь то, чего не понимаешь?
– Всегда. Можно подумать, у тебя по-другому!
– Ну ладно. Что он там делает в гордом одиночестве?
– Слушает джаз, скотина! Он, видишь ли, любит джаз. Прямо негр вшивый из Луизианы.
– А ты как к джазу? – праздно спросила я.
– Да я его терпеть не могу! – Влас сморщился, как от зубной боли.
– Вот и отлично. Лишний повод прищучить Грека…В семь мы уже были в “Паризиане”, наглые и чисто вымытые, жаждущие фирменных салатов и дорогого коньяка. Влас с лету заказал бутылку. Джаз не очень-то благоприятно воздействовал на его пищеварение, он сосредоточился на коньяке и воспоминаниях о бессмысленном пыльном детстве, помидорах “бычье сердце”, которые ненавидел, и летних переэкзаменовках по геометрии. У него, оказывается, не было никакого пространственного мышления, потому-то он и ударился в фотографию. Я не очень-то внимательно слушала его – я могла рассказать ему то же самое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131