только довольно тяжеловесное имя Эдуард и усы в качестве визитной карточки.
Наконец после нескольких бесплодных разговоров по внутреннему телефону я вышла на Эдуарда, он спустился ко мне, и мы поболтали некоторое время в маленьком кафе. Мне пришлось занять оборону – Эдуард нелестно отозвался о Володьке и подивился его легкомыслию: сегодня должен быть обговорен предварительный контракт. Я ничем не могла ему помочь.
Смирившись с тем, что Туманов не приедет, Эдуард рассказал мне несколько дежурных телевизионных историй, церемонно поцеловал руку на прощание, восхитился клубом и выразил готовность встретиться еще – а теперь простите, дорогуша, дела, дела!..
Я покинула офис, оставаясь в неведении – куда мог запропаститься Володька? Вчерашнее потрясение было очень ощутимым, я сама видела это, но и перспективы – собственной перспективы – нельзя терять. Я помнила наш разговор в машине – тогда Володьке казалось, что это самое серьезное предложение, которое он получил за последнее время. Сейчас он ничего не решал, все решат за него и только после моего вечернего звонка. Такое поразительное легкомыслие шло вразрез с тем, что я успела узнать о Володьке.
Впрочем, не это сейчас было главным. Телефонный звонок.
Мне нужен был мужик, который поговорит по телефону с теми, кто стоит за Володькой, – а в том, что они обязательно будут страховать его, я не сомневалась. Тот вариант, который казался мне единственным до последней ночи – использовать в качестве наживки Олега Васильевича, – выглядел теперь проблематичным. Если я решу использовать его – нужно играть в открытую. Для этого у меня не было ни времени, ни сил. И этого я не хотела больше всего. Что я, в сущности, знала об Олеге? Друг Грека – да, симпатичный парень – да, гадание на кофейной гуще – да. Но слежка за мной?..
Утренний порыв казался мне теперь бессмысленным, я поздравила себя с тем, что не дозвонилась Мари-лову.
Но тем не менее никого другого не было. Серьгу я отмела сразу – его въевшийся во все поры неистребимый марийский акцент, характерный тембр голоса сразу выдали бы его с головой, тем более что он приятель Володьки и хорошо известен Александру Анатольевичу. Официанта Родика, который оказывал мне недвусмысленные знаки внимания, я забраковала по тем же признакам – плюс легкая картавинка, плюс работа, которую он вряд ли согласится потерять, плюс телефон Туманова, который наверняка ему известен…
Никаких других кандидатов у меня не было. Разве что подцепить какого-нибудь мужичка на улице, сунуть ему денег и бумажку с текстом о назначении встречи – пара предложений никого не затруднит. Это выглядело по-дилетантски, но вполне могло сработать. А потом я прослежу за теми, кто приедет на встречу…
Запутавшись в своих построениях, я малодушно решила, что до указанного в письме времени еще далеко. А решив – направилась в клуб. Возвращаться домой не хотелось.
Я шла по Садовому кольцу – через Склиф и Дом военной книги. Когда-то там был неплохой букинистический отдел; там я прикупила набор хорошо выполненных солдатиков в подарок Ивану – танковая обслуга вермахта, и Военно-морской словарь для себя. Куда он делся потом, я не помнила… А если идти и идти, то можно выйти к Курскому вокзалу, откуда уходят поезда в мой родной город. В котором меня нет и никогда уже не будет: там живет отец, и лежат в нижнем ящике полированного секретера мои немногочисленные детские фотографии и школьная выпускная, я в полуразвязанных бантах, третья во втором ряду, на фоне сирени и чертовых красавиц подруг – и на них другое лицо, другое лицо… Я спросила у случайного прохожего, который час, – до отхода поезда в мой родной город, к затянутым ряской лиманам и приземистым домикам из известняка, оставалось чуть больше сорока минут.
Поезд уйдет без меня, без меня он будет уходить и уходить каждый день…
Когда я приехала в клуб, меня встретила пронзительная тишина – должно быть, она всегда такая, полусонная, как полночная любовница в это время суток; но сейчас в ней было что-то настораживающее, как будто ангелы потрескивают своими стрекозиными крыльями – все проходит, все проходит.
Я не увидела на входе тяжелого матадорского плаща швейцара, а в холле не было охранников, только картины, почему-то потускневшие. Я нашла всех в большом зале, сидящими за гостевыми столиками; никто не сидел отдельно, все сбились в маленькие группки по несколько человек. Лица у всех были исполнены значительности и скорбного нетерпения, они мгновенно постарели и растрескались, как на старых фресках; мужчины стали похожи на женщин, а женщины – на мужчин. Даже обычно глубокий светло-вишневый цвет стен казался тусклым.
А потом я увидела Серьгу – он сидел за лучшим столиком, никогда ему не принадлежавшим. Серьга был изрядно пьян – перед ним стояла бутылка лучшей водки.
Я подняла руку в знак приветствия, но он ничего не ответил, хотя и видел меня. Я подошла вплотную, нагнулась и поцеловала его в безразличную щеку. Только тогда по его лицу пробежала тень узнавания.
– Чего это ты приперлась? – спросил он. – Никогда раньше одиннадцати не появлялась. Уже знаешь?
– Что – знаю?
– Что произошло.
– А что произошло? – Господи, мне нужно было догадаться – что-то действительно произошло, иначе почему осторожный шепот людей за соседними столиками так похож на молчание?..
Серьга глотнул водки.
– Я была на встрече, – объяснила я. – Здесь, недалеко. Там ждали Володьку, а он не явился.
– Так ты его не видела?
– Говорю тебе – нет.
– И не увидишь больше. Выпей. – Серьга снова наполнил свой стакан и протянул его мне.
– Я не пью водку в пять пополудни. Да еще без закуски. Да еще в компании с такой кислой рожей.
– Выпей, – настаивал Серьга. – Только не чокаясь.
– Что это ты?
– За раба Божьего Владимира Туманова. Твоего приятеля, моего благодетеля…
– Господи, что такое ты говоришь? – Я почувствовала, как пол уходит у меня из-под ног, а маленькое остроносое лицо Серьги стремительно приближается.
– Помер, – лаконично сказал Серьга без всяких эмоций, как о смерти соседского попугайчика.
– Что значит – “помер”… Я же вчера ночью… С ним было все в порядке… – На лицо Серьги вдруг наложилось лицо Володьки, но не вчерашнего, раздавленного страхом, а обычного, с закапанной соусом бородой…
– Помер – значит нет его. А он у меня картину собирался купить, – совсем уже невпопад брякнул Серьга.
– Какая картина, о чем ты говоришь?! Он что, в аварию попал? – Ничего другого я предположить не посмела.
– Какая авария? Он повесился. Я в морге был – сам видел.
– В морге?
То, что рассказал мне безжизненным тусклым тоном Серьга, казалось просто невероятным: сначала Володька пытался вскрыть себе вены и даже набрал полную ванну – ту самую ванну, в которой я мылась прошлой ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Наконец после нескольких бесплодных разговоров по внутреннему телефону я вышла на Эдуарда, он спустился ко мне, и мы поболтали некоторое время в маленьком кафе. Мне пришлось занять оборону – Эдуард нелестно отозвался о Володьке и подивился его легкомыслию: сегодня должен быть обговорен предварительный контракт. Я ничем не могла ему помочь.
Смирившись с тем, что Туманов не приедет, Эдуард рассказал мне несколько дежурных телевизионных историй, церемонно поцеловал руку на прощание, восхитился клубом и выразил готовность встретиться еще – а теперь простите, дорогуша, дела, дела!..
Я покинула офис, оставаясь в неведении – куда мог запропаститься Володька? Вчерашнее потрясение было очень ощутимым, я сама видела это, но и перспективы – собственной перспективы – нельзя терять. Я помнила наш разговор в машине – тогда Володьке казалось, что это самое серьезное предложение, которое он получил за последнее время. Сейчас он ничего не решал, все решат за него и только после моего вечернего звонка. Такое поразительное легкомыслие шло вразрез с тем, что я успела узнать о Володьке.
Впрочем, не это сейчас было главным. Телефонный звонок.
Мне нужен был мужик, который поговорит по телефону с теми, кто стоит за Володькой, – а в том, что они обязательно будут страховать его, я не сомневалась. Тот вариант, который казался мне единственным до последней ночи – использовать в качестве наживки Олега Васильевича, – выглядел теперь проблематичным. Если я решу использовать его – нужно играть в открытую. Для этого у меня не было ни времени, ни сил. И этого я не хотела больше всего. Что я, в сущности, знала об Олеге? Друг Грека – да, симпатичный парень – да, гадание на кофейной гуще – да. Но слежка за мной?..
Утренний порыв казался мне теперь бессмысленным, я поздравила себя с тем, что не дозвонилась Мари-лову.
Но тем не менее никого другого не было. Серьгу я отмела сразу – его въевшийся во все поры неистребимый марийский акцент, характерный тембр голоса сразу выдали бы его с головой, тем более что он приятель Володьки и хорошо известен Александру Анатольевичу. Официанта Родика, который оказывал мне недвусмысленные знаки внимания, я забраковала по тем же признакам – плюс легкая картавинка, плюс работа, которую он вряд ли согласится потерять, плюс телефон Туманова, который наверняка ему известен…
Никаких других кандидатов у меня не было. Разве что подцепить какого-нибудь мужичка на улице, сунуть ему денег и бумажку с текстом о назначении встречи – пара предложений никого не затруднит. Это выглядело по-дилетантски, но вполне могло сработать. А потом я прослежу за теми, кто приедет на встречу…
Запутавшись в своих построениях, я малодушно решила, что до указанного в письме времени еще далеко. А решив – направилась в клуб. Возвращаться домой не хотелось.
Я шла по Садовому кольцу – через Склиф и Дом военной книги. Когда-то там был неплохой букинистический отдел; там я прикупила набор хорошо выполненных солдатиков в подарок Ивану – танковая обслуга вермахта, и Военно-морской словарь для себя. Куда он делся потом, я не помнила… А если идти и идти, то можно выйти к Курскому вокзалу, откуда уходят поезда в мой родной город. В котором меня нет и никогда уже не будет: там живет отец, и лежат в нижнем ящике полированного секретера мои немногочисленные детские фотографии и школьная выпускная, я в полуразвязанных бантах, третья во втором ряду, на фоне сирени и чертовых красавиц подруг – и на них другое лицо, другое лицо… Я спросила у случайного прохожего, который час, – до отхода поезда в мой родной город, к затянутым ряской лиманам и приземистым домикам из известняка, оставалось чуть больше сорока минут.
Поезд уйдет без меня, без меня он будет уходить и уходить каждый день…
Когда я приехала в клуб, меня встретила пронзительная тишина – должно быть, она всегда такая, полусонная, как полночная любовница в это время суток; но сейчас в ней было что-то настораживающее, как будто ангелы потрескивают своими стрекозиными крыльями – все проходит, все проходит.
Я не увидела на входе тяжелого матадорского плаща швейцара, а в холле не было охранников, только картины, почему-то потускневшие. Я нашла всех в большом зале, сидящими за гостевыми столиками; никто не сидел отдельно, все сбились в маленькие группки по несколько человек. Лица у всех были исполнены значительности и скорбного нетерпения, они мгновенно постарели и растрескались, как на старых фресках; мужчины стали похожи на женщин, а женщины – на мужчин. Даже обычно глубокий светло-вишневый цвет стен казался тусклым.
А потом я увидела Серьгу – он сидел за лучшим столиком, никогда ему не принадлежавшим. Серьга был изрядно пьян – перед ним стояла бутылка лучшей водки.
Я подняла руку в знак приветствия, но он ничего не ответил, хотя и видел меня. Я подошла вплотную, нагнулась и поцеловала его в безразличную щеку. Только тогда по его лицу пробежала тень узнавания.
– Чего это ты приперлась? – спросил он. – Никогда раньше одиннадцати не появлялась. Уже знаешь?
– Что – знаю?
– Что произошло.
– А что произошло? – Господи, мне нужно было догадаться – что-то действительно произошло, иначе почему осторожный шепот людей за соседними столиками так похож на молчание?..
Серьга глотнул водки.
– Я была на встрече, – объяснила я. – Здесь, недалеко. Там ждали Володьку, а он не явился.
– Так ты его не видела?
– Говорю тебе – нет.
– И не увидишь больше. Выпей. – Серьга снова наполнил свой стакан и протянул его мне.
– Я не пью водку в пять пополудни. Да еще без закуски. Да еще в компании с такой кислой рожей.
– Выпей, – настаивал Серьга. – Только не чокаясь.
– Что это ты?
– За раба Божьего Владимира Туманова. Твоего приятеля, моего благодетеля…
– Господи, что такое ты говоришь? – Я почувствовала, как пол уходит у меня из-под ног, а маленькое остроносое лицо Серьги стремительно приближается.
– Помер, – лаконично сказал Серьга без всяких эмоций, как о смерти соседского попугайчика.
– Что значит – “помер”… Я же вчера ночью… С ним было все в порядке… – На лицо Серьги вдруг наложилось лицо Володьки, но не вчерашнего, раздавленного страхом, а обычного, с закапанной соусом бородой…
– Помер – значит нет его. А он у меня картину собирался купить, – совсем уже невпопад брякнул Серьга.
– Какая картина, о чем ты говоришь?! Он что, в аварию попал? – Ничего другого я предположить не посмела.
– Какая авария? Он повесился. Я в морге был – сам видел.
– В морге?
То, что рассказал мне безжизненным тусклым тоном Серьга, казалось просто невероятным: сначала Володька пытался вскрыть себе вены и даже набрал полную ванну – ту самую ванну, в которой я мылась прошлой ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131