О себе думать надо. Пока мы сами снайпера не изловим, охота На нас не закрыта.
На горке за лесом блеснули фары машины.
– Несет кого-то нелегкая, – проговорил Прошкин, снимая автомат с предохранителя. И, странное дело, на душе стало легче: дорога наконец подала признаки жизни. До этого ему казалось, что весь мир забыл об их существовании.
Автомобиль выскочил на прямой участок шоссе. Водитель, заметив красный сигнал, сбавил скорость, но не нервно, а спокойно. Без визга покрышек машина застыла в пяти метрах от шлагбаума. От колес поднимался легкий пар, фары выхватывали из темноты свежеотсыпанный песок площадки и бетонную дорожку, ведущую от укрытия к асфальту.
Уманец на всякий случай набросил жилет и нахлобучил каску, готовый в любой момент прийти на помощь сержанту Прошкину. Тот же прятался за углом блокпоста.
– Выходи из машины, – крикнул Прошкин, – руки на крышу и без резких движений! – для убедительности он передернул затвор автомата.
Дверца «Жигулей» отворилась, и из автомобиля выбрался высокий мужчина в черном плаще. Длинные волосы на затылке были собраны в хвост. Он держался неестественно прямо для человека, находящегося под прицелом. Без страха, без торопливости он повернулся к автомобилю лицом и положил ладони на мокрую крышу.
Сержант Прошкин выждал несколько секунд:
– В машине еще кто-нибудь есть?
– Никого, – глухо ответил мужчина.
Прошкин выбрался из-за укрытия и, светя перед собой фонариком, приблизился к мужчине.
– Паша, держи его на прицеле, – бросил он в узкую щель окна и, повесив автомат на плечо, принялся обыскивать приезжего. Убедившись, что при нем нет оружия, Прошкин распорядился:
– Лицом ко мне! Документы! – в руках сержанта оказались техпаспорт и права. – Откуда едете? – наконец, перешел он на «вы».
– По-моему, мы знакомы, – мягко сказал Холмогоров, принимая документы.
Прошкин несколько раз моргнул, затем его губы тронула улыбка:
– Да, вы священник, на похороны приезжали.
– Не совсем так, но мы еще до этого в ресторане виделись.
Куницын, глядевший из окна, тоже узнал Холмогорова, смутился, вспомнив происшедшее в ресторане. Он торопливо сбросил бронежилет, каску и уже без оружия вышел к машине.
– Извините, тогда некрасиво получилось, – он не знал, куда деть руки.
Холмогоров сгладил замешательство, сам протянул ладонь:
– Я все понимаю.
– Автомат убери, – крикнул Куницын Прошкину, – все-таки священник перед тобой.
– Я не священник.
– Может, зайдете? – предложил растерявшийся Куницью.
Неожиданно для него Холмогоров согласился.
– Добрый вечер, – мягко произнес он, заходя в помещение блокпоста.
Двигатель машины продолжал работать. Уманец тут же сгреб со стола карты и спрятал их под каской.
– У нас тут не очень… – развел руками Куницын. – Недавно заступили, еще не обжились.
Чаю хотите?
– Можно, – Холмогоров присел у стола.
Куницын сунул спичку в печь. Скомканная газета тут же занялась, а вслед за ней и тонкие сосновые щепки, желтые, смолистые.
– Я смотрю, вы тут почти все собрались, – глядя на ОМОНовцев, сказал Холмогоров.
Все без исключения отводили глаза, каждому казалось, будто Андрей Алексеевич видит его насквозь.
– Что значит – почти все? – спросил Куницын.
– Вас было девять человек на кладбище? Вечером, после похорон, – напомнил Холмогоров.
– Троих уже нет, – выдавил из себя Уманец.
– Знаю. Где же шестой? – спросил Холмогоров.
– С ума сошел. Теперь с утра до вечера на улице сидит, своих не признает… – и Куницын коротко рассказал о неизвестно где пропадавшем друге и о том, каким странным образом он объявился, а теперь всех друзей по оружию называет мертвыми.
– Так я и думал. Я к нему подойду, поговорю.
ОМОНовцам показалось, будто мужчина в черном знает о них все, будто он уже давно незримо присутствует с ними рядом, видит, что они делают, читает их мысли.
– Я был близко от могил, слышал, как вы клялись.
Лицо сержанта Куницына снова сделалось серым. Он готов был произнести, что сам виноват во всем, но Уманец успел сказать раньше его:
– Да, мы были там вдевятером, теперь лишь пятеро нас осталось.
– Злоба рождает злобу, – сказал Холмогоров, – месть рождает месть и смерть рождает смерть.
– Легко говорить тем, кто там не был, – усмехнулся сержант Уманец, нагло глядя в глаза Холмогорову. Он злился на себя за первую нерешительность и теперь пытался отыграться.
– Обычно люди думают только о себе, – глядя на танцующее в печке пламя, сказал Холмогоров. – Все конфликты, недоразумения они воспринимают с одной позиции. Тяжело стать на сто-" рону врага и понять, о чем он думает. Наш враг – это зеркало, в котором мы отражаемся. Выпущенная тобою пуля непременно вернется.
– Почему это мною? – возмутился сержант Уманец.
– Ты разве не стрелял?
– Военный должен стрелять.., работа такая, – упрямо ответил Уманец.
Холмогоров чувствовал, как постепенно ОМОНовцы настраиваются по отношению к нему враждебно, не желая, чтобы копались в их душах. Закипел чайник. Сержант Куницын заварил чай в больших алюминиевых кружках, заливая чаинки крутым кипятком.
– Вы бы двигатель заглушили, чего зря бензин жечь? – предложил Иван Маланин.
Холмогоров утвердительно кивнул. Маланин выбежал на улицу, заглушил двигатель и принес ключи.
– Странно, у вас в машине нигде иконки не видно. Наши ребята иконки и крестики в кабинах навешали. Даже в БТРах теперь иконостасы, как в церкви.
– Бог должен быть в душе, – улыбнулся Холмогоров. – Потому повсюду иконы и навешали, что сомневаются, а есть ли у них в душе Бог.
– Значит, не надо иконки вешать?
– Почему? Можно и повесить. Сомневаться не надо, остальное – не так важно.
– Странный вы человек. Я вас еще тогда в Доме офицеров заприметил. Очень прямо вы ходите.
– Что в городе говорят? – не обращая внимания на замечание, спросил Холмогоров.
– Всякое, – вздохнул Куницын. – Одни говорят, что снайпер – чеченец, другие – будто чечены нашего наняли, третьи – будто это бандиты с ОМОНом разобраться решили, чтобы потом все на чеченцев списать.
– Понятно. А вы-то сами что думаете?
– Ничего мы не думаем, – поспешил заверить сержант Уманец. – Нам думать некогда и незачем. Есть приказ – выполняем, нет приказа – ждем.
– Что произошло в Чечне? – спросил Холмогоров.
И вновь все отвели глаза.
– Ничего, – буркнул сержант Уманец. – Воевали как обычно, зачистку проводили.
– Спасибо за чай, – Холмогоров отставил пустую кружку и стал у дверного проема, завешенного брезентовым пологом. – Не там вы ищете, – проговорил он, – нужно искать внутри себя. Тогда найдете, – он шагнул в моросящий дождь.
Тревожно мигал красным огнем светофор, укрепленный на шлагбауме. Сержант Куницын бросился на улицу. , – Ты куда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
На горке за лесом блеснули фары машины.
– Несет кого-то нелегкая, – проговорил Прошкин, снимая автомат с предохранителя. И, странное дело, на душе стало легче: дорога наконец подала признаки жизни. До этого ему казалось, что весь мир забыл об их существовании.
Автомобиль выскочил на прямой участок шоссе. Водитель, заметив красный сигнал, сбавил скорость, но не нервно, а спокойно. Без визга покрышек машина застыла в пяти метрах от шлагбаума. От колес поднимался легкий пар, фары выхватывали из темноты свежеотсыпанный песок площадки и бетонную дорожку, ведущую от укрытия к асфальту.
Уманец на всякий случай набросил жилет и нахлобучил каску, готовый в любой момент прийти на помощь сержанту Прошкину. Тот же прятался за углом блокпоста.
– Выходи из машины, – крикнул Прошкин, – руки на крышу и без резких движений! – для убедительности он передернул затвор автомата.
Дверца «Жигулей» отворилась, и из автомобиля выбрался высокий мужчина в черном плаще. Длинные волосы на затылке были собраны в хвост. Он держался неестественно прямо для человека, находящегося под прицелом. Без страха, без торопливости он повернулся к автомобилю лицом и положил ладони на мокрую крышу.
Сержант Прошкин выждал несколько секунд:
– В машине еще кто-нибудь есть?
– Никого, – глухо ответил мужчина.
Прошкин выбрался из-за укрытия и, светя перед собой фонариком, приблизился к мужчине.
– Паша, держи его на прицеле, – бросил он в узкую щель окна и, повесив автомат на плечо, принялся обыскивать приезжего. Убедившись, что при нем нет оружия, Прошкин распорядился:
– Лицом ко мне! Документы! – в руках сержанта оказались техпаспорт и права. – Откуда едете? – наконец, перешел он на «вы».
– По-моему, мы знакомы, – мягко сказал Холмогоров, принимая документы.
Прошкин несколько раз моргнул, затем его губы тронула улыбка:
– Да, вы священник, на похороны приезжали.
– Не совсем так, но мы еще до этого в ресторане виделись.
Куницын, глядевший из окна, тоже узнал Холмогорова, смутился, вспомнив происшедшее в ресторане. Он торопливо сбросил бронежилет, каску и уже без оружия вышел к машине.
– Извините, тогда некрасиво получилось, – он не знал, куда деть руки.
Холмогоров сгладил замешательство, сам протянул ладонь:
– Я все понимаю.
– Автомат убери, – крикнул Куницын Прошкину, – все-таки священник перед тобой.
– Я не священник.
– Может, зайдете? – предложил растерявшийся Куницью.
Неожиданно для него Холмогоров согласился.
– Добрый вечер, – мягко произнес он, заходя в помещение блокпоста.
Двигатель машины продолжал работать. Уманец тут же сгреб со стола карты и спрятал их под каской.
– У нас тут не очень… – развел руками Куницын. – Недавно заступили, еще не обжились.
Чаю хотите?
– Можно, – Холмогоров присел у стола.
Куницын сунул спичку в печь. Скомканная газета тут же занялась, а вслед за ней и тонкие сосновые щепки, желтые, смолистые.
– Я смотрю, вы тут почти все собрались, – глядя на ОМОНовцев, сказал Холмогоров.
Все без исключения отводили глаза, каждому казалось, будто Андрей Алексеевич видит его насквозь.
– Что значит – почти все? – спросил Куницын.
– Вас было девять человек на кладбище? Вечером, после похорон, – напомнил Холмогоров.
– Троих уже нет, – выдавил из себя Уманец.
– Знаю. Где же шестой? – спросил Холмогоров.
– С ума сошел. Теперь с утра до вечера на улице сидит, своих не признает… – и Куницын коротко рассказал о неизвестно где пропадавшем друге и о том, каким странным образом он объявился, а теперь всех друзей по оружию называет мертвыми.
– Так я и думал. Я к нему подойду, поговорю.
ОМОНовцам показалось, будто мужчина в черном знает о них все, будто он уже давно незримо присутствует с ними рядом, видит, что они делают, читает их мысли.
– Я был близко от могил, слышал, как вы клялись.
Лицо сержанта Куницына снова сделалось серым. Он готов был произнести, что сам виноват во всем, но Уманец успел сказать раньше его:
– Да, мы были там вдевятером, теперь лишь пятеро нас осталось.
– Злоба рождает злобу, – сказал Холмогоров, – месть рождает месть и смерть рождает смерть.
– Легко говорить тем, кто там не был, – усмехнулся сержант Уманец, нагло глядя в глаза Холмогорову. Он злился на себя за первую нерешительность и теперь пытался отыграться.
– Обычно люди думают только о себе, – глядя на танцующее в печке пламя, сказал Холмогоров. – Все конфликты, недоразумения они воспринимают с одной позиции. Тяжело стать на сто-" рону врага и понять, о чем он думает. Наш враг – это зеркало, в котором мы отражаемся. Выпущенная тобою пуля непременно вернется.
– Почему это мною? – возмутился сержант Уманец.
– Ты разве не стрелял?
– Военный должен стрелять.., работа такая, – упрямо ответил Уманец.
Холмогоров чувствовал, как постепенно ОМОНовцы настраиваются по отношению к нему враждебно, не желая, чтобы копались в их душах. Закипел чайник. Сержант Куницын заварил чай в больших алюминиевых кружках, заливая чаинки крутым кипятком.
– Вы бы двигатель заглушили, чего зря бензин жечь? – предложил Иван Маланин.
Холмогоров утвердительно кивнул. Маланин выбежал на улицу, заглушил двигатель и принес ключи.
– Странно, у вас в машине нигде иконки не видно. Наши ребята иконки и крестики в кабинах навешали. Даже в БТРах теперь иконостасы, как в церкви.
– Бог должен быть в душе, – улыбнулся Холмогоров. – Потому повсюду иконы и навешали, что сомневаются, а есть ли у них в душе Бог.
– Значит, не надо иконки вешать?
– Почему? Можно и повесить. Сомневаться не надо, остальное – не так важно.
– Странный вы человек. Я вас еще тогда в Доме офицеров заприметил. Очень прямо вы ходите.
– Что в городе говорят? – не обращая внимания на замечание, спросил Холмогоров.
– Всякое, – вздохнул Куницын. – Одни говорят, что снайпер – чеченец, другие – будто чечены нашего наняли, третьи – будто это бандиты с ОМОНом разобраться решили, чтобы потом все на чеченцев списать.
– Понятно. А вы-то сами что думаете?
– Ничего мы не думаем, – поспешил заверить сержант Уманец. – Нам думать некогда и незачем. Есть приказ – выполняем, нет приказа – ждем.
– Что произошло в Чечне? – спросил Холмогоров.
И вновь все отвели глаза.
– Ничего, – буркнул сержант Уманец. – Воевали как обычно, зачистку проводили.
– Спасибо за чай, – Холмогоров отставил пустую кружку и стал у дверного проема, завешенного брезентовым пологом. – Не там вы ищете, – проговорил он, – нужно искать внутри себя. Тогда найдете, – он шагнул в моросящий дождь.
Тревожно мигал красным огнем светофор, укрепленный на шлагбауме. Сержант Куницын бросился на улицу. , – Ты куда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66