Во-первых, – блокпосты, а во-вторых, никому не хотелось появляться в городе, где орудует чеченский снайпер. Пока он убивает только ОМОНовцев, но вдруг ему что-то в голову стрельнет, и он начнет палить по мирным жителям? Поэтому шоссе и казалось вымершим.
Один из ОМОНовцев, облаченный в бронежилет, в каске, нахлобученной по самые мочки ушей, держа короткий десантный автомат наготове, прохаживался возле шлагбаума, стараясь не попадать в свет красных лампочек. Остальные четверо ОМОНовцев сидели в бетонной коробке.
Блок-комната изготовлялась с большой лоджией, поэтому окно во всю стену заложили кирпичом, оставив лишь дверной проем да узкую щель, из которой просматривались шоссе и прохаживающийся ОМОНовец.
Убранство блокпоста было небогатым, ОМОНовцы еще не успели толком тут обжиться: стол, сбитый из плохо оструганных досок, две лавки, эмалированный бачок с питьевой водой, дешевый магнитофон, печь-буржуйка. Под потолком на белом, как отваренная кость, проводе висела лампочка, бросавшая на лица ОМОНовцев тревожный неровный свет. На столе лежали розданные для игры карты и колода с открытым козырем – пиковым тузом. Но брать карты в руки никто не спешил, игра в переводного дурака всем порядком надоела.
Оружие далеко не прятали, заряженные автоматы с рожками, скрученными изолентой, покоились у спецназовцев на коленях. Бронежилеты и каски лежали на свободной скамейке.
– Паша, ты старший, объясни нам, – допытывался сержант Прошкин у Куницына, – почему ребята в Чечню поехали, а нас не послали?
– Приказы не обсуждаются, – раскуривая сигарету, ответил Паша.
– Не нравится мне это, – вставил Иван Маланин, самый молодой из ОМОН-овцев.
– Куда нас пошлешь, разве что на… – оставил официальный тон Куницын, – всего пять человек из отделения осталось.
– Ты говоришь так, будто наперед знаешь, что не сегодня, так завтра одного из нас не станет, Куницын прищурился, дым от короткой сигареты разъедал глаза.
– Майор Грушин сказал, что разбирательство по происшествию в Чечне закрыто окончательно, даже дела уголовного не возбуждали.
– А мне кажется, – отозвался Иван Маланин, – нас из-за него тут и держат. Снова приедет следователь и станет допытываться.
– Пусть допытывается, – зло ответил сержант Куницын, – мы знаем, что говорить.
– Повторю то, что уже сто раз на допросах говорил: артиллеристы во всем виноваты, это они жилые дома с людьми из минометов накрыли.
– Никто не виноват, – сержант Прошкин подхватил со стола карты, посмотрел на них и с досады плюнул. – После того как мы чеченскую деревню раздолбали, не везет мне в картах, одна дрянь в руки идет.
– Хороший игрок и с плохими картами выиграет.
– Следователи ни хрена нам не сделают, – сказал Иван Маланин. – Майор Грушин уже один раз нас прикрыл, прикроет и второй раз, майор своих не сдаст.
– Не сдаст, потому что не знает, как было на самом деле.
– Не знает… – усмехнулся Куницын. – Слепой не догадается, как оно было на самом деле.
Мы можем московским следователям голову морочить. Кто был на войне, тот сразу поймет, что к чему.
– Когда они, наконец, снайпера поймают? Лично мне умирать неохота, – Уманец положил перед собой сжатые кулаки, большие и тяжелые.
– Наше отделение в командировку не отправят до тех пор, пока снайпера не поймают, – подытожил сержант Куницын.
– И коню понятно, что он именно за нами охотится, – Уманец с тревогой глянул в узкую амбразуру и с облегчением вздохнул, завидев исчезнувшего было из поля зрения Сергея Бронникова. Сержант протирал краем плащ-палатки забрызганный моросящим дождем автомат.
– Не найдут они его, – вздохнул Куницын. – Если сразу не взяли, значит, он хитрее их.
– Не по себе мне, ребята, – Уманец раскурил сигарету. – Мы сидим себе, в карты играем, разговариваем, а, может, он уже в темноте притаился и одного из нас на прицел взял? Следователи нас как живую приманку используют.
– У тебя есть предложение, как исправить ситуацию? – хмыкнул сержант Куницын.
Уманец подался вперед:
– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– Не понял…
– Мы сами должны снайпера взять. Мне моя жизнь дорога, да и ваши, ребята, тоже. На нас им наплевать. Видел, как ребят похоронили? Ни почестей тебе, ни салюта, закопали, будто они бомжи какие-то. Город спит и во сне видит, как нас пятерых – оставшихся в живых – перестреляют. Я знаю, Грушин с генералом говорил, просил, чтобы наше отделение в соседний ОМОН перебросили, а тот сходу ему отказал. Кому охота к себе в часть прокаженных брать? С нами теперь поступают, как с рижским ОМОНом, помнишь? Как стрелять, так их командиры послали, а как признаться, что приказ был отдан, так нет виноватых, сами отдувайтесь.
– Не паникуй, – сказал Куницын.
– Я не паникую, я спокоен. Пока спокоен, – добавил Уманец.
– Мы за ребят отомстили, это правильно.
Но и они, как оказалось, мстить умеют.
– Не дури. В Ельск ни один чечен не сунется.
– Наняли они кого-то, у них денег немерено, – предположил Куницын.
– Нам от этого не легче.
– Карты розданы, играть будем или как?
Куницын, ничего не отвечая, встал, подошел к магнитоле, нажал клавишу. Кассета прокрутилась недолго, индикаторная лампочка моргнула и погасла.
– Я же говорил, надо радио слушать, магнитофон быстро батареи садит!
– Говорил, говорил… – пробубнил Куницын и положил руки на холодную, нетопленую металлическую печку. Он стоял неподвижно и, казалось, вслушивался в тишину, пытаясь разобрать в ней невнятные звуки ночи. Лицо его сделалось серым, губы побледнели, приобрели фиолетовый оттенок.
– Ты чего? – встревожился Уманец.
– Я, ребята, во всем виноват, – глухо проговорил сержант Куницын.
– О чем он? – понимая, что Паша сейчас немного не в себе, спросил сослуживцев Маланин.
Уманец лишь вздохнул.
– Самому тошно. Когда мы в дом гранату бросили, когда стреляли, казалось, все правильно делаем. Злость тогда у меня была…
– Праведная злость, – добавил сержант.
– А теперь такое чувство, будто все зря.
– Поздно об этом говорить. Я виноват. Это я заставил вас на кладбище поклясться, что отомстим. Вы же не хотели?
– Мы все правильно сделали! – выкрикнул Уманец, ударяя кулаком по столу, да так сильно, что карты подпрыгнули.
– Нутром чую, зря я вас тогда принудил. Надо было одному поклясться.
– Так, – проговорил Уманец, – началось!
У тебя, Куницын, крыша поехала. Слабак ты! Чеченских ублюдков замочил и переживаешь, будто детей родных похоронил? А они что, жалеют наших?
– Одно дело – война, а это – убийство.
– Ты лучше о ребятах вспомни, они-то за что полегли у себя дома?
– Не знаю, – Куницын тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. – Я одно знаю, что не хотел этого.
– Хотел не хотел, какая теперь разница?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66