Девушка удивлялась, почему Мартинек не отправляется домой, ведь уже вечер. Ей и невдомёк было, что тот твёрдо решил присутствовать при жеребьёвке. Дело в том, что тётки задумали сегодня вечером непременно поделить Вандзины драгоценности и сделать это путём жеребьёвки, вот Мартинек и дожидался захватывающего события. А бедной Доротке совсем негде было приткнуться: чулан по-прежнему оставался недоступной мечтой, оккупированный Сильвией, в свою же комнату пробраться не было никакой возможности не только из-за проклятого фрахта, но и из-за запрета полицейского. Можно, конечно, было сидеть в гостиной, но ведь там и минуты не дадут спокойно посидеть, уж тётки найдут, чем ей заняться.
Предаваясь таким невесёлым мыслям, девушка неторопливо тащилась по улице, старательно обходя выбоины, полные воды и спотыкаясь на неровностях мостовой. Тротуары по обеим сторонам их улочки были в ещё худшем состоянии, и в темноте по ним ходить было невозможно. Услышав, что сзади едет машина, Доротка подумала — надо бы пропустить. Машина вдруг взревела мотором, набирая скорость, Доротка увидела перед особенно глубокую лужу, подумала — если посторониться, её непременно обдаст целым фонтаном грязных брызг, и шмыгнула вбок, под прикрытие чахлых кустиков у чьего-то забора. В тот же момент машина резко свернула в лужу, перед которой только что стояла Доротка, повторила за девушкой рывок в сторону, смяла чахлые кустики буквально в двадцати сантиметрах у неё перед носом, и, взревев мотором, умчалась.
Оглушённая Доротка даже испугаться не успела. Оцепенев, стояла она у чужой калитки, не понимая, с чего этот кретин шофёр вдруг выписал такую петлю и зачем ему пришлось заскакивать на тротуарчик? Вон как трещали кусты, небось весь лак с бока ободрал. Она сама недавно в темноте сильно поцарапалась именно о колючки этих кустов, барбарис, наверное, или ещё какая зериба африканская, тоже колючая вещь. Если бы, например, в машине сидел преступник, машину запросто можно было бы разыскать по этим царапинам. Да нет, небось, просто пьяный.
Наконец Доротка сбросила оцепенение, отвалилась от чужой калитки и, пожав плечами, продолжила путь к магазину. Наверняка у пьяного шофёра все расплывалось перед глазами, вот и дал кривуля, хорошо ещё в забор не врезался. Или в неё, как пить дать, ещё несколько сантиметров — и пригвоздил бы её к калитке. Ну да что о нем думать, все обошлось.
Доротка собиралась рассказать о неприятном происшествии родным по возвращении из магазина, однако, когда вернулась, в доме уже бушевал очередной тайфун. Тётки делили драгоценности. На робкое упоминание Доротки, что её чуть не задавила машина, никто и внимания не обратил. До того ли?
Фелиция разыскала в своих закромах много маленьких целлофановых пакетиков. Меланья принесла сверху бумагу и клейкую ленту, которую всегда закупала для своих нужд в неимоверных количествах, Сильвия разрезала бумагу на малюсенькие кусочки, на них Меланья фломастером проставляла номера, почему-то двойные: две единицы, две двойки и так далее. Вернувшейся Доротке велели немедленно уже готовый один набор номеров прикрепить клейкой лентой к целлофановому пакету. Мартинек, изнемогая от избытка энтузиазма и желания помочь, крутился у всех под ногами и только мешал, время от времени выполняя мелкие поручения дам.
— Мы сосчитали, оказалось всего сорок две штуки, — конфиденциальным шёпотом информировал он Доротку. — Клипсы сошли за один номер, потому как комплект.
— Клипсы? — удивилась Доротка. — Разве не серьги?
— Клипсы, клипсы, — подтвердила Сильвия. — Наверное, у Вандзи не были проколоты уши, вот она и завела клипсы. Странно, в её время всем девочкам прокалывали уши.
— А мне не прокалывали, — тут же возразила Фелиция.
— Наконец-то признала себя ровесницей Вандзи, — фыркнула Меланья. — К тому же ты вечно выступала против всего и всех.
— О, а ты наконец признала себя моей ровесницей, — не осталась в долгу Фелиция. — Знаешь меня с рождения, не правда ли?
— Да нет, познакомилась с тобой немного позже, но зато уж и наслушалась вдоволь.
— Не смейте ссориться! — с несвойственной ей решительностью заявила Сильвия. — А главное, ни слова больше о возрасте. Вот я, может, в этих алмазах намерена встретить своё шестидесятилетие!
— Скажите пожалуйста! Непременно в алмазах? Сапфиры тебя не устроят?
— Я, конечно, голоса не имею, — робко начала Доротка, прилепив уже шестой номер. — Но из того, что мне запомнилось, у крёстной бабули все было подобрано по камням. Если уж, скажем, сапфиры, то и колье, и кольца, и браслет.
— Гарнитур! — мечтательно произнесла Сильвия. — Это раньше называлось гарнитуром.
— Мы же все перемешаем, — продолжала Доротка, — и целого гарнитура ни у одной из нас не получится. Я бы уж так гарнитурами и разыгрывала.
— Скажите, какая умная!
— Рассчитываешь, что тебе так и посыпятся гарнитуры?
Доротка вдруг рассердилась. Видимо, ещё не совсем улёгся шок после глупой истории с машиной. Девушка огрызнулась:
— А почему я не могу рассчитывать? Я тоже человек! И если вдруг меня пригласят на какой большой приём с иностранцами, где надо будет переводить сразу на несколько языков, так уж непременно меня пригласят, почему мне не надеть выигранный гарнитур и не притвориться миллионершей?
— Тебе нет необходимости притворяться, — прошипела Фелиция, и ей не удалось скрыть переполнявшую её зависть.
Сильвия задумалась.
— А ведь Доротка дело говорит. Может, и в самом деле…
— Без всяких «может»! Ничего менять не станем, пусть идёт все вперемежку, зато как смешно получится! В крайнем случае, ведь мы же никуда не денемся, одолжим друг дружке недостающие предметы из гарнитура. Я лично одолжу, не знаю, как вы.
— Мы тоже одолжим, — захихикала Фелиция, — только вот скажи, что будет, если мы все захотим алмазы? Драться станем или как?
— Нет, опять жребий бросим. Или вот как сделаем: решает та, у которой самая крупная драгоценность из набора. Ожерелье или диадема.
— Здорово получится, если одной достанутся все ожерелья! Или диадемы! — обрадовалась Меланья.
Доротка махнула рукой на тёток. Ну разве с ними можно договориться о чем-то разумном? В конце концов, и в самом деле станут одалживать друг другу нужные предметы, не так уж часто им приходится наряжаться. Вот ей, сколько себя помнит, всего раз и пришлось, и оказалось, самым дорогим её украшением явилось не колечко, а знание греческого.
Ладно, пусть поступают, как хотят, их не переспоришь.
Тут Мартинек вдруг проявил необычайную сметливость и сам по себе высказал мысль, что пригодился бы какой-нибудь большой сосуд. Отправился в кухню и вернулся с большой супницей, единственным предметом обеденного сервиза, которая никогда не находила практического применения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100