Люди задохнулись от ужаса. Клаут злорадно пожирал их глазами.
— А когда я был малышом, вы надо мной потешались, потому что я был смешной, странный! Потом, когда я стал юношей, не было девицы, которая не хохотала бы надо мной, не обзывала меня карликом и уродом. Ну, так смейтесь же теперь! Потешайтесь! Теперь моя очередь смеяться, и королева мне в этом порукой!
Толпа глухо зароптала и утихла.
— Нету, говорите, ни монетки? — крикнул Клаут. — Ну, тогда поджигайте! — И он махнул рукой своим солдатам.
Те выхватили из костра факелы и принялись вертеть ими над головами. Пламя бешено завывало.
Но вот послышался еще какой-то вой или рев — из таверны вывалился Унылик, а за ним шагал Жильбер, сверкая обнаженным мечом.
— Это еще что за чудище? — вскричал Клаут.
— Да это мой приятель, — пояснил я, шагнув вперед. — Понимаете, мы не местные.
Клаут развернулся и вперил в меня злобный взгляд.
— Ты? Ты кто такой?
— Не местные мы. Путешественники, — ответил я как можно более небрежно. — Зашли в таверну перекусить, но, похоже, у них дела наперекосяк — никакой еды не оказалось. Ну, вот мне и стало интересно. Пожалуй, я бы не прочь узнать подробности.
— Тебя послала королева! — в испуге крикнул Клаут.
— Я ничего такого не говорил! — Я решил особо не отпираться. — Хотелось бы заглянуть в ваши книги.
— В книги? — Тут Клаут мертвенно побледнел, а толпа благодарно зароптала.
— Ну да, приход там, расход... Чтобы мы все убедились — уплатила деревня свои подати или нет! Ну, давай, неси книги, да побыстрее!
— Ты не имеешь никакого права требовать этого! — огрызнулся Клаут.
А у меня за спиной возник Унылик. Он громко рычал, и в животе у него не менее громко урчало.
— Да, я всего-навсего посторонний, любопытствующий посторонний. Можешь считать меня заезжим волшебником, обратившимся с просьбой оказать ему профессиональную любезность.
Клаут боязливо глянул на Унылика. Похоже, пороха у него явно не хватало, чтобы спорить со мной. Он только побледнел еще сильнее и рявкнул одному из солдат:
— Принеси гроссбух!
— Покашеварь в его книге! — шепнул я Фриссону. Он глянул на меня так, словно я умом тронулся.
— Что ты сказал, господин Савл?
— Накропай стишков: чтобы там говорилось, что записи в его книге лживые. И побыстрее!
Фриссон изобразил губами букву «О» и отвернулся. Он уже вынул угольный карандаш и кусок пергамента.
Солдаты собирались с духом и просто собирались в кучку перед Уныликом, а тот ухмылялся и облизывался. Вояки дрогнули. Те, что стерегли местных жителей, начали сбиваться в кучки. Получив свободу передвижения, некоторые из крестьян удрали домой.
Наконец гроссбух оказался в руках Клаута. И тот отдал его мне.
— Вот, — фыркнул он. — Смотри. Тут записан каждый год, уплаченный крестьянами. Сам убедишься — ни один не уплатил мне больше положенного по закону!
У меня за спиной усиленно бормотал Фриссон. Я пролистал несколько страниц назад и нахмурился.
— А с какого места начинаются твои записи?
— С тридцать первой страницы, — ответил Клаут.
Я нашел эту страницу, заметил перемену почерка и еще я заметил кое-какие изменения в самой манере ведения записей. На первый взгляд ничего такого особенного... вот пошли римские цифры... вот две близко стоящие I превратились в V, а вот две V слились в X, ну и так далее.
Понимаете, в римских цифрах я не очень силен, поэтому и не сразу догадался, что к чему. Выходило, что они и вправду жутко громоздкие, неуклюжие. А мне и в голову не приходило, какой поистине божественный подарок нам преподнесли арабы, когда изобрели ноль, а с ним и всю десятичную систему! Просматривать записи было бы легче, если бы они велись по системе двойной бухгалтерии, а тут передо мной просто тянулись ряды цифр. О, я только сейчас оценил работу тех, кто за меня производил расчеты по чековой книжке. Представляю, если бы мне пришлось это делать самому.
Я тянул время — переворачивал страницы, отражавшие трехлетнюю службу Клаута. Он начал психовать — беспокойно переступал с ноги на ногу. А толпа тем временем уже успела прилично поредеть. Наконец Клаут не выдержал.
— Ты что, будешь каждый день там проверять?
— Нет. Я смотрю на последние дни. Каждый житель деревни уплатит больше, чем должен. Кто на пенни, кто на десять. Переплата с лихвой покрывает то, что деревня должна уплатить скопом.
Несколько секунд Клаут лупал глазами, потом вырвал у меня книгу и принялся делать какие-то подсчеты. Он отлистывал страницу за страницей назад, и глаза его раскрывались все шире и шире.
— На самом деле, — заключил я, — выходит, это ты кое-что задолжал деревне.
— Колдовство! — рявкнул Клаут и отшвырнул книгу. — Лжец и грабитель! Я-то знаю, что я там писал!
А я и не сомневался — он всегда записывал меньше, чем платили на самом деле. Я глянул на Фриссона.
— Ты видел цифры?
— Отлично видел, — взволнованно отозвался поэт.
— Разве цифры врут?
— Ни на пенни не врут, — ответил поэт уже более уверенно.
— Грязное, грязное колдовство! — почти истерически проверещал Клаут. — Все перевернули, переставили! Вы — не от королевы, иначе не стали бы добиваться снижения податей!
Крестьяне — все, кроме тех, что взобрались на крыши поглазеть на происходящее, — разбежались по домам. Солдаты их не задерживали. Они сомкнулись кольцом вокруг меня, Унылика, Жильбера и Фриссона и угрожающе сжали в руках оружие.
— Избить их! — крикнул Клаут и указал на нас. — Королева их не защитит, а моя магия вас прикроет!
Я приготовил обрывки пергамента со стихами Фриссона. Солдаты взревели от радости и кинулись к нам. Жильбер взмахнул мечом и пронзил чью-то грудь, затянутую в кожаный камзол. Солдат вскрикнул и упал, а Унылик навис над Жильбером и ухватил в каждую лапищу по солдату. Они вопили и пытались отбиться от него алебардами, а тролль только хохотал. Потом Унылик сжал пальцы — солдаты завопили еще громче, тролль отшвырнул их в стороны и потянулся за новыми жертвами.
Но тут Клаут выкрикнул что-то на древнем языке, указав на Унылика обоими указательными пальцами. Тролль замер. Застыл и Жильбер — всего на долю секунды, но этого мне хватило, чтобы провозгласить:
Пугали нас и посильней,
И не такие нас пугали,
Так отомрите ж поскорей,
Как в детских играх отмирали!
Солдаты мстительно завопили и снова бросились на нас, но Жильбер уже ожил и одним ударом разнес пополам древки двух алебард. Ожил и Унылик — этот принялся хватать и сжимать в лапах солдат. Войско кричало от ужаса и в страхе отступало.
Клаут побагровел. Выставив руку, он глянул на меня и прокричал:
Видите, цифры, врага моего?
Жальте, кусайте, до смерти его!
И они так и сделали. То есть, честное слово, они его послушали!
Я стоял, как идиот, и пялился в гроссбух, а римские цифры спрыгивали со страниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131