Но сказал я вот что:
— У тебя это заклинание было заготовлено?
— Верно, — признался брат Игнатий. — Хотя несколько строчек я поменял на ходу. Это — лекарство от многих болезней, господин Савл. Все должно пройти, и пусть проходит поскорее, если от чего-то нам плохо.
Здравый смысл в этом был, хотя я и не слышал подобную мудрость из уст европейца.
— Я уже было начал подумывать, что в вашем мире ты кто-то вроде физика-теоретика, но теперь я начинаю подозревать, что ты скорее психолог.
Брат Игнатий сдвинул брови.
— Какие непонятные слова.
— Непонятные, это точно. Итак, брат Игнатий, так как же, на твои взгляд, действует магия?
— Действует так, как действует, — отвечал монах. — Причем постоянно, поскольку охватывает всех нас, хотя мы об этом и не знаем. Она похожа на огромное пушистое невидимое одеяло, застилающее весь мир, господин Савл, — так, как туман окутывает равнину.
Слово «застилающее» мне не понравилось, показалось слишком уж уютным, что ли. Я хотел было возразить, сказать, что больше подходит определение «оцепляет», но тут вспомнил, что, по понятиям брата Игнатия, Земля плоская.
— Значит, это вещество, но очень разреженное?
— Не вещество, — покачал головой монах, — а вид энергии, что-то вроде прилива бодрости, какой ощущаешь ясным утром, будучи в добром здравии.
Я напрягся. Он описывал силу поля.
— И это самое энергетическое одеяло покрывает всю Землю?
— Да, но наша внутренняя энергия способна уплотнять и направлять ткань магии в нужное место, если у нас есть к тому талант.
— Как? — Я нахмурился. — Думая об этом? А что, в этом есть смысл. Мыслительные волны будут модулировать силу поля...
Но брат Игнатий просительно поднял руку.
— Дело не только в мыслях, господин Савл. Подумай обо всех наших телах, о каждой частице нашей сути. Наша собственная энергия наполняет нас, и она зиждется не только в разуме, ведь тогда мы и ходить бы не могли.
Такое развитие мысли мне пришлось не по душе, но зато оно явно понравилось Фриссону. Он просто-таки впился глазами в брата Игнатия.
— Человек с прирожденным талантом, — продолжал монах, — способен сгущать магию, брать от нее силу и направлять эту силу по своему желанию.
— И как же он это делает?
— Путем выбора символов. Они проясняют его мышление и подчиняют его воле все существо, — ответил брат Игнатий.
— Но что же тогда, — вмешался Фриссон, — делает магию черной или белой, злой или доброй?
— Цели, преследуемые творящим чудо, — отозвался брат Игнатий. — Цели и причины, двигающие им. Если добродетельная женщина желает вылечить кого-то, кому-то чем-то помочь, кого-то защитить, то она молит Господа о поддержке в делах своих, и тогда ее магия будет белой.
— Ну а если она, скажем, попросит о Божьей помощи для того, чтобы убить напавшего на нее? — поинтересовался я.
— Хорошая женщина не захочет никого убивать, — ответил монах и обернулся ко мне. — Она захочет только защититься и молить Бога станет о том, чтобы Он остановил напавшего на нее или помешал ему. Если другого пути остановить злодея не будет, заклинание может и убить его. Однако намерения женщины останутся добрыми и магия — белой.
Звучало с натяжкой, но спорить я не стал. Я вдосталь наслушался о преступлениях на сексуальной почве для того, чтобы вот так взять и поверить, что женщина могла случайно убить насильника. Все верно, мысли у нее наверняка направлены на то, чтобы ему помешать, остановить его. А выход — врезать как следует между ног, и все дела. Только давайте будем считать, что я этого не говорил. Я спросил у монаха:
— Но как узнать, кто перед тобой — чародей или колдун?
— Его можно распознать по тем символам, которыми он пользуется, — ответил брат Игнатий. — Если он обретает силу через боль, если он говорит о смерти, употребляет для своих нужд черепа, витые клинки и кровь, значит, его магия определенно черная, злая, и помогают ему силы Зла.
— Символы? — Я непонимающе нахмурился. — Пока я видел только таких колдунов, которые колдуют словами.
— Еще они могут размахивать палкой или посохом, — продолжал брат Игнатий. — Этим они усиливают мощь заклинания или хотя бы силу наносимых ударов.
Я догадался: дело тут, видимо, было в ориентации силы. Наверное, все эти посохи действовали наподобие антенн, но я счел за лучшее промолчать. Было бы нечестно с моей стороны затрагивать в разговоре со средневековым монахом теорию электромагнитных волн.
— Однако создание заклинаний с помощью физических объектов, играющих роль символов, — дело долгое и сложное, — объяснял тем временем Игнатий. — В чистом поле волшебнику не на что рассчитывать, кроме как на слова и жесты.
— Но от них-то что толку? И что толку от физической символики, если на то пошло?
— Дело в том, господин чародей, что символ — это вещь.
Я выпучил глаза, но не проронил ни слова. В моем мире один из кардинальных принципов семантики заключался в том, что символ — это ни в коем случае не вещь. Ну, что тут поделаешь? Другой мир — другие законы природы.
— Вся суть творящего чудо должна быть собрана воедино и куда-то направлена, — продолжал брат Игнатий, — для того, чтобы вся энергия внутри нашего тела и снаружи него могла образовывать и выстраивать энергию магическую в соответствии с нашими целями. Символы — это инструменты, которыми мы пользуемся для того, чтобы укрепить самую нашу суть, и чем мощнее символ, тем лучше происходит единение разрозненных частиц нашей сути.
— Стало быть, призываем ли мы в данном случае Бога, чтобы он помог нам сфокусировать нашу энергию, или не призываем — дело исключительно нашего желания.
— «Сфокусировать» — вот прекрасное слово! — Брат Игнатий от радости хлопнул в ладоши. — Мне давно следовало обратиться к математическим понятиям! Благодарю тебя, чародей Савл.
Я поежился, гадая, что я такого натворил. В этом мире это самое «магическое поле», про которое толковал брат Игнатий, похоже, было эквивалентом нашего электрического, а я отлично знал, что способны вытворить наши инженеры с помощью электричества и магнитов, когда они додумываются до чего-нибудь и начинают соображать в соответствии с математическими принципами. А что стрясется здесь, если брат Игнатий примется прикладывать математику к магии?
Тут могли произойти поистине удивительные, на мой взгляд, вещи. У меня появилось сильное подозрение, что очень даже возможно манипулировать этим «магическим полем», не полагаясь ни на злые, ни на добрые силы. Это «поле» в конце концов было безликой силой — личностный момент возникал только тогда, когда ты обращался к помощи сверхъестественных существ, дабы те помогли тебе управлять этим «полем». Кроме того, я все еще пытался думать об этих существах как о воображаемых — а в этом случае они могли служить весьма, весьма могущественными символами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— У тебя это заклинание было заготовлено?
— Верно, — признался брат Игнатий. — Хотя несколько строчек я поменял на ходу. Это — лекарство от многих болезней, господин Савл. Все должно пройти, и пусть проходит поскорее, если от чего-то нам плохо.
Здравый смысл в этом был, хотя я и не слышал подобную мудрость из уст европейца.
— Я уже было начал подумывать, что в вашем мире ты кто-то вроде физика-теоретика, но теперь я начинаю подозревать, что ты скорее психолог.
Брат Игнатий сдвинул брови.
— Какие непонятные слова.
— Непонятные, это точно. Итак, брат Игнатий, так как же, на твои взгляд, действует магия?
— Действует так, как действует, — отвечал монах. — Причем постоянно, поскольку охватывает всех нас, хотя мы об этом и не знаем. Она похожа на огромное пушистое невидимое одеяло, застилающее весь мир, господин Савл, — так, как туман окутывает равнину.
Слово «застилающее» мне не понравилось, показалось слишком уж уютным, что ли. Я хотел было возразить, сказать, что больше подходит определение «оцепляет», но тут вспомнил, что, по понятиям брата Игнатия, Земля плоская.
— Значит, это вещество, но очень разреженное?
— Не вещество, — покачал головой монах, — а вид энергии, что-то вроде прилива бодрости, какой ощущаешь ясным утром, будучи в добром здравии.
Я напрягся. Он описывал силу поля.
— И это самое энергетическое одеяло покрывает всю Землю?
— Да, но наша внутренняя энергия способна уплотнять и направлять ткань магии в нужное место, если у нас есть к тому талант.
— Как? — Я нахмурился. — Думая об этом? А что, в этом есть смысл. Мыслительные волны будут модулировать силу поля...
Но брат Игнатий просительно поднял руку.
— Дело не только в мыслях, господин Савл. Подумай обо всех наших телах, о каждой частице нашей сути. Наша собственная энергия наполняет нас, и она зиждется не только в разуме, ведь тогда мы и ходить бы не могли.
Такое развитие мысли мне пришлось не по душе, но зато оно явно понравилось Фриссону. Он просто-таки впился глазами в брата Игнатия.
— Человек с прирожденным талантом, — продолжал монах, — способен сгущать магию, брать от нее силу и направлять эту силу по своему желанию.
— И как же он это делает?
— Путем выбора символов. Они проясняют его мышление и подчиняют его воле все существо, — ответил брат Игнатий.
— Но что же тогда, — вмешался Фриссон, — делает магию черной или белой, злой или доброй?
— Цели, преследуемые творящим чудо, — отозвался брат Игнатий. — Цели и причины, двигающие им. Если добродетельная женщина желает вылечить кого-то, кому-то чем-то помочь, кого-то защитить, то она молит Господа о поддержке в делах своих, и тогда ее магия будет белой.
— Ну а если она, скажем, попросит о Божьей помощи для того, чтобы убить напавшего на нее? — поинтересовался я.
— Хорошая женщина не захочет никого убивать, — ответил монах и обернулся ко мне. — Она захочет только защититься и молить Бога станет о том, чтобы Он остановил напавшего на нее или помешал ему. Если другого пути остановить злодея не будет, заклинание может и убить его. Однако намерения женщины останутся добрыми и магия — белой.
Звучало с натяжкой, но спорить я не стал. Я вдосталь наслушался о преступлениях на сексуальной почве для того, чтобы вот так взять и поверить, что женщина могла случайно убить насильника. Все верно, мысли у нее наверняка направлены на то, чтобы ему помешать, остановить его. А выход — врезать как следует между ног, и все дела. Только давайте будем считать, что я этого не говорил. Я спросил у монаха:
— Но как узнать, кто перед тобой — чародей или колдун?
— Его можно распознать по тем символам, которыми он пользуется, — ответил брат Игнатий. — Если он обретает силу через боль, если он говорит о смерти, употребляет для своих нужд черепа, витые клинки и кровь, значит, его магия определенно черная, злая, и помогают ему силы Зла.
— Символы? — Я непонимающе нахмурился. — Пока я видел только таких колдунов, которые колдуют словами.
— Еще они могут размахивать палкой или посохом, — продолжал брат Игнатий. — Этим они усиливают мощь заклинания или хотя бы силу наносимых ударов.
Я догадался: дело тут, видимо, было в ориентации силы. Наверное, все эти посохи действовали наподобие антенн, но я счел за лучшее промолчать. Было бы нечестно с моей стороны затрагивать в разговоре со средневековым монахом теорию электромагнитных волн.
— Однако создание заклинаний с помощью физических объектов, играющих роль символов, — дело долгое и сложное, — объяснял тем временем Игнатий. — В чистом поле волшебнику не на что рассчитывать, кроме как на слова и жесты.
— Но от них-то что толку? И что толку от физической символики, если на то пошло?
— Дело в том, господин чародей, что символ — это вещь.
Я выпучил глаза, но не проронил ни слова. В моем мире один из кардинальных принципов семантики заключался в том, что символ — это ни в коем случае не вещь. Ну, что тут поделаешь? Другой мир — другие законы природы.
— Вся суть творящего чудо должна быть собрана воедино и куда-то направлена, — продолжал брат Игнатий, — для того, чтобы вся энергия внутри нашего тела и снаружи него могла образовывать и выстраивать энергию магическую в соответствии с нашими целями. Символы — это инструменты, которыми мы пользуемся для того, чтобы укрепить самую нашу суть, и чем мощнее символ, тем лучше происходит единение разрозненных частиц нашей сути.
— Стало быть, призываем ли мы в данном случае Бога, чтобы он помог нам сфокусировать нашу энергию, или не призываем — дело исключительно нашего желания.
— «Сфокусировать» — вот прекрасное слово! — Брат Игнатий от радости хлопнул в ладоши. — Мне давно следовало обратиться к математическим понятиям! Благодарю тебя, чародей Савл.
Я поежился, гадая, что я такого натворил. В этом мире это самое «магическое поле», про которое толковал брат Игнатий, похоже, было эквивалентом нашего электрического, а я отлично знал, что способны вытворить наши инженеры с помощью электричества и магнитов, когда они додумываются до чего-нибудь и начинают соображать в соответствии с математическими принципами. А что стрясется здесь, если брат Игнатий примется прикладывать математику к магии?
Тут могли произойти поистине удивительные, на мой взгляд, вещи. У меня появилось сильное подозрение, что очень даже возможно манипулировать этим «магическим полем», не полагаясь ни на злые, ни на добрые силы. Это «поле» в конце концов было безликой силой — личностный момент возникал только тогда, когда ты обращался к помощи сверхъестественных существ, дабы те помогли тебе управлять этим «полем». Кроме того, я все еще пытался думать об этих существах как о воображаемых — а в этом случае они могли служить весьма, весьма могущественными символами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131