Я настолько напряженно вслушивался во всевозможные звуки, что расслышал, как громко зашуршали листья позади меня, и рванулся вперед. На бегу я услыхал, как что-то стукнулось о землю. Я крутанулся на месте, рубанул ребром ладони по тому месту, где, по моим рассчетам, могла находиться шея молодчика, если тот присел на корточки. Я немного не рассчитал — удар пришелся нападавшему по скуле, тем не менее он взвыл от боли и лег на бок.
Я встал перед ним в боевой стойке, понимая, что этот нахал не стал бы нападать на здорового мужика, если бы был один. Опасения мои подтвердились — с деревьев, словно яблоки, посыпались его дружки. Их было четверо: двое с боевыми топориками, двое — с заряженными луками.
Вы только поймите меня правильно: это были не те славные, чистенькие ребятки из Шервудского леса, которых вы себе, наверное, представили. Видимо (если Робин Гуд на самом деле существовал), как раз вот так и выглядели его «весельчаки». Одежка на парнях была вся в заплатках, грязная и пропахшая потом. Искусством бритья владел только один из них, да и тот не посвящал себя этому занятию уже несколько дней кряду. У остальных вид был такой, словно бороды они подстригали раз в год, и скорее всего первого января. Ухмыляясь, злодеи обнажали полусгнившие зубы, и изо ртов у них шел отвратительнейший запах.
Тот, кому я врезал, вскочил на ноги и с воплем кинулся ко мне. Я даже не стал пытаться уклониться от удара или отпрыгнуть: я всего лишь немного отступил, чтобы разбойник не врезался в меня со всей силы. Уже один его запах мог убить наповал. Но я рассудил, что лучники не станут в меня стрелять, покуда их дружок будет рядом со мной. Стараясь не думать о зловонии, исходящем от гада, я обхватил его руками. К несчастью, он ответил мне взаимностью и сильно сжал меня. Я приподнял его и крутанул, изнывая от боли, сдавливающей ребра. Кроме этой медвежьей хватки, разбойник больше не знал никаких приемов — но и силен же он был, засранец! Я с трудом удерживал его над землей. Собрав все силы, я провальсировал с ним к его дружкам, сгрудившимся около тропинки. Один из них, с топориком, приготовился броситься на меня, однако, разгадав мой маневр, отпрыгнул в сторону. У меня перед глазами уже мелькали искры, и я взял да и наступил обнимавшему меня бандюге на ногу. Он взвыл и ослабил хватку. Я вырвался из его объятий и три раза подряд резко стукнул его по физиономии. Он отлетел от меня с таким ревом, что кора на дереве могла потрескаться. Отскочив, я все-таки столкнулся с одним из тех, что были с топориками.
Он дико заорал и занес над головой свое оружие, но я впечатался в него, сгруппировавшись, и мы оба повалились наземь. Я ухватился за топорище и рванул его на себя, совершая переворот. Вояка охнул от боли, а я уже стоял на ногах, сжимая его топорик обеими руками. Но тут же выпустил его, получив удар палкой по пальцам. Скрипнув зубами, я заехал разбойнику под ложечку. Он взревел и упал, а я подобрал топорик и принялся вертеть им над головой. Те четверо, что еще держались на ногах, поспешно попятились — зрелище их явно не порадовало. Даже лучники не рисковали выпускать стрелы.
Только я догадался, что одного разбойника не хватает, как получил удар по затылку и с минуту ничего не видел. Кто-то выхватил у меня топорик, кто-то ударил меня в живот, и я опустился на землю с единственной мыслью: сейчас последует заключительный удар, вот я и узнаю на собственном опыте, есть ли жизнь после смерти.
Однако уж больно шумно — какие-то вопли, и вдобавок что-то позванивало. Я различил тяжелые, глухие, отрывистые звуки, с трудом приподнялся на локтях... В глазах прояснилось: трое разбойников пытались скрыться в чаще, трое валялись ничком у ног коня, а мой старый дружок Жильбер, сжимая в левой руке маленький круглый щит, а в правой — широченный меч, взвешивал в руке оружие так, словно решал, пронзить им мерзавцев насквозь или не стоит. Кроме того, по-моему, он обдумывал, пуститься ли в погоню за убегающими.
— Не надо! — хрипло выкрикнул я. — Как только ты съедешь с дороги, у них появится преимущество. Да они просто залезут на деревья и станут швырять в тебя камни.
— Друг Савл! — вскричал сквайр, бросаясь ко мне. — Ты ранен!
— Маленькая контузия, — ответил я, надеясь, что в голосе моем слышна веселость. — Знаешь, а я все-таки рад, что ты решил догнать меня.
Жильбер успел подхватить меня под мышки и поддержать, наклонившись с лошади.
— Это... пройдет... — выдавил я. — Нужно... просто передохнуть.
— И как следует, — добавил юноша.
— Немножко, — возразил я и посмотрел ему в глаза. Какое замечательное широкое, открытое лицо, какая искренняя тревога во взгляде. Ладно, решил я, и среди вояк попадаются неплохие ребята, когда они воюют за меня.
Ну и что я мог сделать? Сказать ему, чтобы отправлялся домой к папочке после того, как он мне жизнь спас? Ну-ну.
Вот так и вышло, что дальше мы пошли вместе. Сквайр настаивал, чтобы я сел верхом, а я отказывался и говорил, что мне это неинтересно, поскольку у его коня нет шор и доспехов.
— Тебе придется выучиться ездить верхом, если ты собираешься задержаться в нашей стране! — заявил Жильбер, верно понявший причину моих отговорок.
— Вообще-то я не собирался, — задумчиво произнес я. — Скажи, а с чего это такого добродушного парня, как ты, потянуло в рыцари?
— А как же? — удивился юноша. — Кто-то же должен защищать добрых людей.
Похоже, он даже немного оскорбился. Ну ладно, в этом был смысл.
— А в монахи почему?
— Я ощутил призыв, — просто и искренне ответил Жильбер. — Мне был глас.
Подобные вещи меня всегда очень интересовали.
— А глас — как это бывает? На что это похоже? Тебе приснился сон? Или это что-то вроде внезапного озарения?
— Я слыхал — бывает и так, как ты говоришь, — неторопливо проговорил Жильбер. — А со мной было вот как... Я был совсем маленький, и в наших краях был голод. Я помню только, что у меня сильно сосало под ложечкой. К нам домой зашел очень добрый монах — я запомнил его лицо — и дал моим родителям каравай хлеба. Меня охватило чувство благодарности, и мне захотелось стать таким же, как он. И это желание меня никогда не покидало.
— Это ведь всего-навсего хороший пример для подражания, — проворчал я. — И тебе не становилось страшно оттого, что многие монахи алчны и похотливы, потом, когда ты подрос?
Лицо Жильбера стало серьезным, жестким.
— О, я слыхал про такое, хотя сами мы лишь единожды видели подобного монаха. Рассказывали: есть один монастырь, так там все такие. Еще я слыхал, что есть монастыри, откуда монахи ездят по округе и собирают подати. Сами живут в роскоши, а народ вокруг томится в нищете. Однако те монахи, что жили неподалеку от моих родных мест, сами выстроили свою обитель, сами расширили ее, обустроили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Я встал перед ним в боевой стойке, понимая, что этот нахал не стал бы нападать на здорового мужика, если бы был один. Опасения мои подтвердились — с деревьев, словно яблоки, посыпались его дружки. Их было четверо: двое с боевыми топориками, двое — с заряженными луками.
Вы только поймите меня правильно: это были не те славные, чистенькие ребятки из Шервудского леса, которых вы себе, наверное, представили. Видимо (если Робин Гуд на самом деле существовал), как раз вот так и выглядели его «весельчаки». Одежка на парнях была вся в заплатках, грязная и пропахшая потом. Искусством бритья владел только один из них, да и тот не посвящал себя этому занятию уже несколько дней кряду. У остальных вид был такой, словно бороды они подстригали раз в год, и скорее всего первого января. Ухмыляясь, злодеи обнажали полусгнившие зубы, и изо ртов у них шел отвратительнейший запах.
Тот, кому я врезал, вскочил на ноги и с воплем кинулся ко мне. Я даже не стал пытаться уклониться от удара или отпрыгнуть: я всего лишь немного отступил, чтобы разбойник не врезался в меня со всей силы. Уже один его запах мог убить наповал. Но я рассудил, что лучники не станут в меня стрелять, покуда их дружок будет рядом со мной. Стараясь не думать о зловонии, исходящем от гада, я обхватил его руками. К несчастью, он ответил мне взаимностью и сильно сжал меня. Я приподнял его и крутанул, изнывая от боли, сдавливающей ребра. Кроме этой медвежьей хватки, разбойник больше не знал никаких приемов — но и силен же он был, засранец! Я с трудом удерживал его над землей. Собрав все силы, я провальсировал с ним к его дружкам, сгрудившимся около тропинки. Один из них, с топориком, приготовился броситься на меня, однако, разгадав мой маневр, отпрыгнул в сторону. У меня перед глазами уже мелькали искры, и я взял да и наступил обнимавшему меня бандюге на ногу. Он взвыл и ослабил хватку. Я вырвался из его объятий и три раза подряд резко стукнул его по физиономии. Он отлетел от меня с таким ревом, что кора на дереве могла потрескаться. Отскочив, я все-таки столкнулся с одним из тех, что были с топориками.
Он дико заорал и занес над головой свое оружие, но я впечатался в него, сгруппировавшись, и мы оба повалились наземь. Я ухватился за топорище и рванул его на себя, совершая переворот. Вояка охнул от боли, а я уже стоял на ногах, сжимая его топорик обеими руками. Но тут же выпустил его, получив удар палкой по пальцам. Скрипнув зубами, я заехал разбойнику под ложечку. Он взревел и упал, а я подобрал топорик и принялся вертеть им над головой. Те четверо, что еще держались на ногах, поспешно попятились — зрелище их явно не порадовало. Даже лучники не рисковали выпускать стрелы.
Только я догадался, что одного разбойника не хватает, как получил удар по затылку и с минуту ничего не видел. Кто-то выхватил у меня топорик, кто-то ударил меня в живот, и я опустился на землю с единственной мыслью: сейчас последует заключительный удар, вот я и узнаю на собственном опыте, есть ли жизнь после смерти.
Однако уж больно шумно — какие-то вопли, и вдобавок что-то позванивало. Я различил тяжелые, глухие, отрывистые звуки, с трудом приподнялся на локтях... В глазах прояснилось: трое разбойников пытались скрыться в чаще, трое валялись ничком у ног коня, а мой старый дружок Жильбер, сжимая в левой руке маленький круглый щит, а в правой — широченный меч, взвешивал в руке оружие так, словно решал, пронзить им мерзавцев насквозь или не стоит. Кроме того, по-моему, он обдумывал, пуститься ли в погоню за убегающими.
— Не надо! — хрипло выкрикнул я. — Как только ты съедешь с дороги, у них появится преимущество. Да они просто залезут на деревья и станут швырять в тебя камни.
— Друг Савл! — вскричал сквайр, бросаясь ко мне. — Ты ранен!
— Маленькая контузия, — ответил я, надеясь, что в голосе моем слышна веселость. — Знаешь, а я все-таки рад, что ты решил догнать меня.
Жильбер успел подхватить меня под мышки и поддержать, наклонившись с лошади.
— Это... пройдет... — выдавил я. — Нужно... просто передохнуть.
— И как следует, — добавил юноша.
— Немножко, — возразил я и посмотрел ему в глаза. Какое замечательное широкое, открытое лицо, какая искренняя тревога во взгляде. Ладно, решил я, и среди вояк попадаются неплохие ребята, когда они воюют за меня.
Ну и что я мог сделать? Сказать ему, чтобы отправлялся домой к папочке после того, как он мне жизнь спас? Ну-ну.
Вот так и вышло, что дальше мы пошли вместе. Сквайр настаивал, чтобы я сел верхом, а я отказывался и говорил, что мне это неинтересно, поскольку у его коня нет шор и доспехов.
— Тебе придется выучиться ездить верхом, если ты собираешься задержаться в нашей стране! — заявил Жильбер, верно понявший причину моих отговорок.
— Вообще-то я не собирался, — задумчиво произнес я. — Скажи, а с чего это такого добродушного парня, как ты, потянуло в рыцари?
— А как же? — удивился юноша. — Кто-то же должен защищать добрых людей.
Похоже, он даже немного оскорбился. Ну ладно, в этом был смысл.
— А в монахи почему?
— Я ощутил призыв, — просто и искренне ответил Жильбер. — Мне был глас.
Подобные вещи меня всегда очень интересовали.
— А глас — как это бывает? На что это похоже? Тебе приснился сон? Или это что-то вроде внезапного озарения?
— Я слыхал — бывает и так, как ты говоришь, — неторопливо проговорил Жильбер. — А со мной было вот как... Я был совсем маленький, и в наших краях был голод. Я помню только, что у меня сильно сосало под ложечкой. К нам домой зашел очень добрый монах — я запомнил его лицо — и дал моим родителям каравай хлеба. Меня охватило чувство благодарности, и мне захотелось стать таким же, как он. И это желание меня никогда не покидало.
— Это ведь всего-навсего хороший пример для подражания, — проворчал я. — И тебе не становилось страшно оттого, что многие монахи алчны и похотливы, потом, когда ты подрос?
Лицо Жильбера стало серьезным, жестким.
— О, я слыхал про такое, хотя сами мы лишь единожды видели подобного монаха. Рассказывали: есть один монастырь, так там все такие. Еще я слыхал, что есть монастыри, откуда монахи ездят по округе и собирают подати. Сами живут в роскоши, а народ вокруг томится в нищете. Однако те монахи, что жили неподалеку от моих родных мест, сами выстроили свою обитель, сами расширили ее, обустроили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131