Тогда-то и поклялись друг другу, что после войны, когда можно будет путешествовать без Reisepass'a 3, они совершат большую экскурсию в Татры. И над тортом, испеченным на искусственном меду, над селедочным форшмаком и пятилитровой бутылью из-под огурцов, наполненной домашним вином из перебродивших хлебных корок, не имевшим никакого запаха (вино это великодушно и безвозмездно поставил пан Понделе),
1 Название высококачественного коньяка (Великобритания).
2 Созвучно с чешским «pondele» — понедельник.
3 Заграничный паспорт (нем.).
ребята расцвечивали мечту об этой будущей, тотчас после войны, экскурсии самыми смелыми прожектами относительно того, какими замечательными яствами набьют они свои рюкзаки. Потягивая в конце пиршества эрзац-кофе из чашек, кружек и стаканчиков из-под горчицы, добытых в буфете пана Понделе, рассуждали, как наварят целую кастрюлю настоящего кофе, чтоб насладиться им среди вольной, мирной природы Татр...
С тех пор прошло три года, и только сейчас исполняли они свое тогдашнее обещание.
— Пусть простят нас ребята, которые спустились в базовый лагерь, но мы заслужили этот кофе!-—с такими словами Пирк щелкнул по чьей-то мокрой рубашке, висевшей у него над головой.
Один за другим обрядно бросали в кипяток каждый свою лепту: по щепотке выдохшегося, но настоящего кофе, который хранили всю войну; под конец — гвоздь программы— всыпали туда содержимое маленькой баночки американской новинки «Несс-кафе», растворимого кофе. Столь убийственного напитка, отдающего вдобавок смолистой хвоей (Пирк засунул в свой рюкзак в виде трофея веточку карликовой ели), Крчма не пил ни до, ни после (наверное, эта ветка и придавала кофе вкус скипидара)... Но кто станет обращать внимание на такие мелочи в эйфории успеха спасательной экспедиции?
Один Гейниц, кажется, все еще неспособен был разделить общее настроение. Руженка заставила его проглотить несколько ложечек кофе — он даже не поблагодарил.
Мишь увидела в углу ледоруб; с помощью продырявленного детского мячика, валявшегося там же, да своего головного платка и дождевика она мигом превратила ледоруб в смешного человечка, человечек подскакал к Гейницу — наконец-то тот улыбнулся! Крчма громко похвалил Мишь за скороспелый образчик ее таланта.
В эту минуту Крчма вдруг осознал, до чего же любит он этих своих ребят, которых так основательно изучил за восемь лет их учебы; до чего свободным и как-то по-особому окрыленным чувствует он себя в их обществе! Вот ведь и та солидарность, которую они совершенно естественно, без всякого пафоса, проявили сегодня в критической ситуации,— быть может, тоже отчасти следствие тех нравственных принципов, которые он старался привить им — и которые сам в себе вырабатывал в длительном процессе самопознания. «Gnothi seauton»—высечено на храме Аполлона в Дельфах, по этому же принципу—«Познай самого себя»—жил еще Сократ... Без самопознания я не сумел бы выработать собственных этических норм. Сейчас, ощущая приятную усталость после такого приключения, Крчма особенно ясно чувствовал, что в честном, искреннем отношении к себе и к другим — ключ к счастью, а может быть, и к успеху.
А ребята потягивали черный нектар, этот символ классного содружества, счастливые заслуженной усталостью, которая лишь теперь растеклась по всему телу. Руженка вытащила фотоаппарат и, в надежде, что он не пострадал от потопа, сделала несколько снимков, даже со вспышкой. В печке весело постреливали смолистые поленья, тесное помещение наполнял знакомый, милый сердцу запах (в иных обстоятельствах мы сказали бы «вонь») подсыхающей одежды. Камилл Герольд украдкой бросал из полумрака восхищенные взоры на Ивонну, чья стройная полуобнаженная фигура особенно выделялась в этой суровой обстановке, и даже не подозревал, что такие же тайные, целомудренно-восхищенные взгляды бросает на него самого из-за печки Руженка Вашатова.
От двери сквозило, Ивонна озябла, Камилл услужливо кинулся к своему рюкзаку за свитером, прикрыть ей голую спину,— и вместе со свитером вывалилась из рюкзака отсыревшая газета. Прежде чем он успел помешать, Ивонна подняла ее: что-то привлекло ее внимание на первой полосе
— Нет, что это?.. Стихи Камилла!— Ивонна взмахнула газетой над головой, Камилл попытался отнять ее, но девушка уже ловко перебросила газету Пирку.
— Камилл Герольд, «Меланхолическое», — громко прочитал тот заголовок и начал декламировать первые строчки верлибра.
— Перестань!— крикнул Камилл, бледный от волнения,
— Раз Камилл не хочет — не читай,— сказал Крчма.
— А если не хотел, зачем брал газету с собой?—возразил Пирк, но читать дальше не стал и неохотно вернул газету раздосадованному Камиллу.
Мишь «по протекции» вылила Крчме остатки кофе. При этом что-то стукнулось о дно его алюминиевого стаканчика, и Крчма, к своему изумлению и к бурной веселости остальных выудил из стаканчика кусочек канифоли.
— Ну, спасибо тебе!—Крчма бросил канифоль Павлу Пирку, владельцу котелка и признанному скрипачу; еще в четвертом классе, в те времена, когда над Чехословакией стягивались тучи нацизма, Пирк на школьной вечеринке после «Крейцеровой сонаты» с успехом сыграл «Некогда были чехи юнаками...».
Обнаружение причины того, почему коммунальный кофе, выпитый во славу освобождения, имел странный привкус скипидара, вызвало общую громкую реакцию, Крчма вдруг понял: да ведь они еще, в сущности, дети) В их простодушном веселье вместилось сейчас все — и буйная юность на старте жизни, и ощущение свободы после шести черных лет, и перспектива мирного будущего... И он немножко позавидовал им.
Мариан разливал остатки рома.
— Аккуратней, ты не в Кане Галилейской, нас восезмь глоток, а Роберту Давиду полагается двойная,— заметил Ивонна и, как бы спохватившись — но слишком уж нарочито,— закрыла рот ладонью: ну да, выдала Крчме секрет! Впрочем, это довольно старая новость. Горе учителю, у которого нет прозвища! Это доказательство его черствости и нелюбви к ученикам.
— За что будем пить?
Вместо ответа из угла кухоньки донеслось знакомое похрапывание: герой сегодняшнего приключения, обессилев» ший вконец Гейниц уснул крепким сном виноватого.
— Пожалуй, и нам давно пора на покой,— сказал Крчма.
— В день, когда случилось столько курьезного, спать не полагается!
Все стояли с посудинками в руках, словно ждали какого-то решающего, ключевого слова.
— Пью за то, чтобы в будущем все невзгоды вы принимали тоже как нечто курьезное. И чтоб вы всегда так же естественно, как сегодня, проявляли взаимную солидарность.
Чокаться к Крчме подходили по очереди — посуды было мало, ее передавали из рук в руки. Добродетельная и праведная Руженка Вашатова и раньше-то покашливала, видимо, простудилась во время ночной экспедиции, а глотнув рому, и вовсе зашлась, как того и ожидал Крчма;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
1 Название высококачественного коньяка (Великобритания).
2 Созвучно с чешским «pondele» — понедельник.
3 Заграничный паспорт (нем.).
ребята расцвечивали мечту об этой будущей, тотчас после войны, экскурсии самыми смелыми прожектами относительно того, какими замечательными яствами набьют они свои рюкзаки. Потягивая в конце пиршества эрзац-кофе из чашек, кружек и стаканчиков из-под горчицы, добытых в буфете пана Понделе, рассуждали, как наварят целую кастрюлю настоящего кофе, чтоб насладиться им среди вольной, мирной природы Татр...
С тех пор прошло три года, и только сейчас исполняли они свое тогдашнее обещание.
— Пусть простят нас ребята, которые спустились в базовый лагерь, но мы заслужили этот кофе!-—с такими словами Пирк щелкнул по чьей-то мокрой рубашке, висевшей у него над головой.
Один за другим обрядно бросали в кипяток каждый свою лепту: по щепотке выдохшегося, но настоящего кофе, который хранили всю войну; под конец — гвоздь программы— всыпали туда содержимое маленькой баночки американской новинки «Несс-кафе», растворимого кофе. Столь убийственного напитка, отдающего вдобавок смолистой хвоей (Пирк засунул в свой рюкзак в виде трофея веточку карликовой ели), Крчма не пил ни до, ни после (наверное, эта ветка и придавала кофе вкус скипидара)... Но кто станет обращать внимание на такие мелочи в эйфории успеха спасательной экспедиции?
Один Гейниц, кажется, все еще неспособен был разделить общее настроение. Руженка заставила его проглотить несколько ложечек кофе — он даже не поблагодарил.
Мишь увидела в углу ледоруб; с помощью продырявленного детского мячика, валявшегося там же, да своего головного платка и дождевика она мигом превратила ледоруб в смешного человечка, человечек подскакал к Гейницу — наконец-то тот улыбнулся! Крчма громко похвалил Мишь за скороспелый образчик ее таланта.
В эту минуту Крчма вдруг осознал, до чего же любит он этих своих ребят, которых так основательно изучил за восемь лет их учебы; до чего свободным и как-то по-особому окрыленным чувствует он себя в их обществе! Вот ведь и та солидарность, которую они совершенно естественно, без всякого пафоса, проявили сегодня в критической ситуации,— быть может, тоже отчасти следствие тех нравственных принципов, которые он старался привить им — и которые сам в себе вырабатывал в длительном процессе самопознания. «Gnothi seauton»—высечено на храме Аполлона в Дельфах, по этому же принципу—«Познай самого себя»—жил еще Сократ... Без самопознания я не сумел бы выработать собственных этических норм. Сейчас, ощущая приятную усталость после такого приключения, Крчма особенно ясно чувствовал, что в честном, искреннем отношении к себе и к другим — ключ к счастью, а может быть, и к успеху.
А ребята потягивали черный нектар, этот символ классного содружества, счастливые заслуженной усталостью, которая лишь теперь растеклась по всему телу. Руженка вытащила фотоаппарат и, в надежде, что он не пострадал от потопа, сделала несколько снимков, даже со вспышкой. В печке весело постреливали смолистые поленья, тесное помещение наполнял знакомый, милый сердцу запах (в иных обстоятельствах мы сказали бы «вонь») подсыхающей одежды. Камилл Герольд украдкой бросал из полумрака восхищенные взоры на Ивонну, чья стройная полуобнаженная фигура особенно выделялась в этой суровой обстановке, и даже не подозревал, что такие же тайные, целомудренно-восхищенные взгляды бросает на него самого из-за печки Руженка Вашатова.
От двери сквозило, Ивонна озябла, Камилл услужливо кинулся к своему рюкзаку за свитером, прикрыть ей голую спину,— и вместе со свитером вывалилась из рюкзака отсыревшая газета. Прежде чем он успел помешать, Ивонна подняла ее: что-то привлекло ее внимание на первой полосе
— Нет, что это?.. Стихи Камилла!— Ивонна взмахнула газетой над головой, Камилл попытался отнять ее, но девушка уже ловко перебросила газету Пирку.
— Камилл Герольд, «Меланхолическое», — громко прочитал тот заголовок и начал декламировать первые строчки верлибра.
— Перестань!— крикнул Камилл, бледный от волнения,
— Раз Камилл не хочет — не читай,— сказал Крчма.
— А если не хотел, зачем брал газету с собой?—возразил Пирк, но читать дальше не стал и неохотно вернул газету раздосадованному Камиллу.
Мишь «по протекции» вылила Крчме остатки кофе. При этом что-то стукнулось о дно его алюминиевого стаканчика, и Крчма, к своему изумлению и к бурной веселости остальных выудил из стаканчика кусочек канифоли.
— Ну, спасибо тебе!—Крчма бросил канифоль Павлу Пирку, владельцу котелка и признанному скрипачу; еще в четвертом классе, в те времена, когда над Чехословакией стягивались тучи нацизма, Пирк на школьной вечеринке после «Крейцеровой сонаты» с успехом сыграл «Некогда были чехи юнаками...».
Обнаружение причины того, почему коммунальный кофе, выпитый во славу освобождения, имел странный привкус скипидара, вызвало общую громкую реакцию, Крчма вдруг понял: да ведь они еще, в сущности, дети) В их простодушном веселье вместилось сейчас все — и буйная юность на старте жизни, и ощущение свободы после шести черных лет, и перспектива мирного будущего... И он немножко позавидовал им.
Мариан разливал остатки рома.
— Аккуратней, ты не в Кане Галилейской, нас восезмь глоток, а Роберту Давиду полагается двойная,— заметил Ивонна и, как бы спохватившись — но слишком уж нарочито,— закрыла рот ладонью: ну да, выдала Крчме секрет! Впрочем, это довольно старая новость. Горе учителю, у которого нет прозвища! Это доказательство его черствости и нелюбви к ученикам.
— За что будем пить?
Вместо ответа из угла кухоньки донеслось знакомое похрапывание: герой сегодняшнего приключения, обессилев» ший вконец Гейниц уснул крепким сном виноватого.
— Пожалуй, и нам давно пора на покой,— сказал Крчма.
— В день, когда случилось столько курьезного, спать не полагается!
Все стояли с посудинками в руках, словно ждали какого-то решающего, ключевого слова.
— Пью за то, чтобы в будущем все невзгоды вы принимали тоже как нечто курьезное. И чтоб вы всегда так же естественно, как сегодня, проявляли взаимную солидарность.
Чокаться к Крчме подходили по очереди — посуды было мало, ее передавали из рук в руки. Добродетельная и праведная Руженка Вашатова и раньше-то покашливала, видимо, простудилась во время ночной экспедиции, а глотнув рому, и вовсе зашлась, как того и ожидал Крчма;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32