на глазах у нее выступили слезы.
— Вы — первый мужчина, от которого я получила пощечину,— сказала Ивонна, с восторгом протягивая Крчме свой стаканчик,
— Скромно надеюсь, что и не последний
Мишь подошла последней — ром у нее был налит в крышечку от какой-то баночки из-под косметики. На секунду дольше, чем прочие, глядела Мишь в глаза бывшего своего учителя.
— Что же пожелать вам, пан профессор?—произнесла она совсем тихо, для него одного.
А у него вдруг, с неожиданной остротой, сверкнула мысль и даже легкий морозец пробежал по затылку от предчувствия, что мысль эта в какой-то мере определит его судьбу. В самом деле, детей у него нет и никогда не будет (а он так хотел иметь их!). Что, если он, без ведома и согласия этих вот юношей и девушек, усыновит их, именно этих семерых из его бывшего класса, с которыми судьба случайно свела его нынешней драматической ночью? Усыновит в том смысле, что будет незаметно, но пристально следить за их дальнейшей жизнью, попытается деликатно и ненавязчиво поддерживать с ними дружескую связь, готовый прийти на помощь в случае нужды. Одним словом, попробует и дальше действовать в духе того нравственного обязательства, какое берет на себя учитель, впервые входя в класс: не только учигь, но и воспитывать, исподволь внушая ученикам главные принципы этики, основы того, что возвышает биологическую особь до уровня человека, совокупность чего обуславливает его характер: чувство гражданской ответственности, крепкий хребет, честность в труде, терпимость к другим и так далее, а еще — не на последнем месте — чувство юмора, помогающее преодолевать беды и невзгоды...
— Пью за то, чтобы вы, дети, удались мне,— сказал он и залпом осушил свой стаканчик.
I. Любови
Ивонна элегантно взнесла себя на высокий табурет, с такой непринужденностью, словно делала это ежедневно ей вовсе не хотелось показывать своему спутнику, какое наслаждение доставляет ей атмосфера светскости, которая постепенно завладевала ею.
— Главное, не мандражируйте, они такие же люди, как я или вы,— проговорил Борис Шмерда.— Что будете пить?
— Скажем, джин с содовой.
Борис Шмерда заказал две порции у барменши, пани Норы. Без лишней деликатности, с удовольствием оглядел Ивонну. Пускай второй ассистент еще не режиссер — все равно работникам кино дозволено больше, чем обыкновенным жеребцам, которые за грудью, ногами и лицом не видят душу женщины. Работники кино имеют право визуально оценивать внешность, и даже второй ассистент — чертовски важная птица: в случае сомнения он может весьма и весьма повлиять на выбор режиссера (не говоря о том, что со временем сам станет первым ассистентом, а там, глядишь, и режиссером).
— Позвольте один вполне частный дружеский совет,— Шмерда на миг накрыл своей ладонью руку Ивонны.— Для пробы голоса оденьтесь не слишком броско. Понимаете, профессионалы — народ ушлый, они сразу поймут, что вы хотите произвести впечатление, а это скорее повредит вам, чем поможет. У вас такая фигура, что, появись вы хоть в дерюге, все равно любой поймет, какая перед ним драгоценность.
Такая прямота понравилась Ивонне; подобные грубоватые признания скорее доходят до сердца, чем меланхолические поэтичные восхваления Камилла Герольда.
— А что за человек Куриал? Почему-то у меня заранее дрожат колени, как подумаю о нем...
— Напрасно. Иногда он действительно бывает угрюм, замкнут, но поймите, это крупный режиссер, и он имеет право на различные настроения, зато в деле он разбирается, как никто другой,— и без сомнения объективен в отборе кандидатов. Вот вам еще совет: не смотрите на него, ни на кого не смотрите, вообразите, что там никого нет, и оставайтесь самой собой. Тем более что Куриал бывает очень занят, возможно, его там и не будет.
Шмерда повернулся на вращающемся табурете к Ивонне и очень внимательно рассмотрел ее лицо. Нахмурился.
Ивонна забеспокоилась, быстро оглядела себя в том кусочке зеркала, что проглядывал между бутылками на полках бара, но, не найдя в себе ничего такого, что могло бы омрачить настроение, вопросительно обернулась ко второму ассистенту.
— Деточка, вы так потрясающе молоды...— произнес тот неестественно низким голосом.
— Это серьезный недостаток для кино?
Шмерда притворился, будто не слышал, — такого вопроса, как видно, не было в его сценарии; продолжал он тем же мрачным тоном:
— Ведь это грех — беспечно играть столь роскошной весной... Да знаете ли вы вообще, что такое грех?
Ивонна рассудила, что он желает несколько просветить ее на сей счет, и лишь загадочно улыбнулась. Ей нравилась игра. Она чувствовала себя вполне на уровне и сознавала в себе способности, которых никогда не могла развернуть в общении с Камиллом.
— Вы понятия не имеете о том, что такое джунгли кинематографии. И не следовало бы вам никогда узнавать их...
Пан Шмерда, не узнать эти джунгли я могу и без вас. Нет, дорогой, за такого рода спасение я вас не поблагодарю.
— Но вы говорили, у меня есть данные... точнее — именно такие ноги и такие данные, чтоб не пропасть в жизни. И знаете, мне очень хочется заглянуть в эту вашу «Книгу джунглей» для взрослых.
Второй ассистент нерешительно засмеялся с таким видом, будто Ивонна несколько вышла из роли.
— Вдобавок остроумна... Но с этим осторожнее! Остроумие могут позволить себе только уже известные актрисы.— Он опять легонько положил ладонь на ее холеную руку, чтоб отчасти смягчить резкость слов. — Но ничего! Все это войдет в норму. Ну что, поехали, как говорят пивохлебы? Пани Нора, еще две рюмки!
Оркестр заиграл послевоенную новинку — лембет-уок. Борис Шмерда и Ивонна пересели за столик на двоих под
— Я хочу еще предупредить вас о довольно важном деле, Ивонна — разрешите мне так называть вас? Завтра вам могут предложить сыграть какую-нибудь маленькую, очень простую сценку. Например, будто звонит телефон и вы услышали нечто очень приятное, скажем, звонит человек, которого вы ждали с нетерпением. Положив трубку, вы должны мимикой, жестахми выразить радостную реакцию, допустим, пройтись по комнате, показывая одними движениями, как вы счастливы предстоящим свиданием. Одним словом, надо обладать известной культурой движения, элегантностью, обаянием. Я мог бы показать вам несколько жестов — как правильно повернуться, чтобы юбка слегка колыхнулась, чтоб это выразило ошимизм, очарование молодости...— Шмерда обвел взглядом бар. — Конечно, здесь это трудно сделать. Жалко, что мы не могли встретиться вчера, времени было бы больше... Но мы еще успеем: давайте сейчас уйдем отсюда и заглянем ненадолго ко мне...
Ага, наконец-то выложил свои карты. Ивонна немножко растерялась, но проглотила слова протеста, и Борис Шмерда подозвал официанта:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Вы — первый мужчина, от которого я получила пощечину,— сказала Ивонна, с восторгом протягивая Крчме свой стаканчик,
— Скромно надеюсь, что и не последний
Мишь подошла последней — ром у нее был налит в крышечку от какой-то баночки из-под косметики. На секунду дольше, чем прочие, глядела Мишь в глаза бывшего своего учителя.
— Что же пожелать вам, пан профессор?—произнесла она совсем тихо, для него одного.
А у него вдруг, с неожиданной остротой, сверкнула мысль и даже легкий морозец пробежал по затылку от предчувствия, что мысль эта в какой-то мере определит его судьбу. В самом деле, детей у него нет и никогда не будет (а он так хотел иметь их!). Что, если он, без ведома и согласия этих вот юношей и девушек, усыновит их, именно этих семерых из его бывшего класса, с которыми судьба случайно свела его нынешней драматической ночью? Усыновит в том смысле, что будет незаметно, но пристально следить за их дальнейшей жизнью, попытается деликатно и ненавязчиво поддерживать с ними дружескую связь, готовый прийти на помощь в случае нужды. Одним словом, попробует и дальше действовать в духе того нравственного обязательства, какое берет на себя учитель, впервые входя в класс: не только учигь, но и воспитывать, исподволь внушая ученикам главные принципы этики, основы того, что возвышает биологическую особь до уровня человека, совокупность чего обуславливает его характер: чувство гражданской ответственности, крепкий хребет, честность в труде, терпимость к другим и так далее, а еще — не на последнем месте — чувство юмора, помогающее преодолевать беды и невзгоды...
— Пью за то, чтобы вы, дети, удались мне,— сказал он и залпом осушил свой стаканчик.
I. Любови
Ивонна элегантно взнесла себя на высокий табурет, с такой непринужденностью, словно делала это ежедневно ей вовсе не хотелось показывать своему спутнику, какое наслаждение доставляет ей атмосфера светскости, которая постепенно завладевала ею.
— Главное, не мандражируйте, они такие же люди, как я или вы,— проговорил Борис Шмерда.— Что будете пить?
— Скажем, джин с содовой.
Борис Шмерда заказал две порции у барменши, пани Норы. Без лишней деликатности, с удовольствием оглядел Ивонну. Пускай второй ассистент еще не режиссер — все равно работникам кино дозволено больше, чем обыкновенным жеребцам, которые за грудью, ногами и лицом не видят душу женщины. Работники кино имеют право визуально оценивать внешность, и даже второй ассистент — чертовски важная птица: в случае сомнения он может весьма и весьма повлиять на выбор режиссера (не говоря о том, что со временем сам станет первым ассистентом, а там, глядишь, и режиссером).
— Позвольте один вполне частный дружеский совет,— Шмерда на миг накрыл своей ладонью руку Ивонны.— Для пробы голоса оденьтесь не слишком броско. Понимаете, профессионалы — народ ушлый, они сразу поймут, что вы хотите произвести впечатление, а это скорее повредит вам, чем поможет. У вас такая фигура, что, появись вы хоть в дерюге, все равно любой поймет, какая перед ним драгоценность.
Такая прямота понравилась Ивонне; подобные грубоватые признания скорее доходят до сердца, чем меланхолические поэтичные восхваления Камилла Герольда.
— А что за человек Куриал? Почему-то у меня заранее дрожат колени, как подумаю о нем...
— Напрасно. Иногда он действительно бывает угрюм, замкнут, но поймите, это крупный режиссер, и он имеет право на различные настроения, зато в деле он разбирается, как никто другой,— и без сомнения объективен в отборе кандидатов. Вот вам еще совет: не смотрите на него, ни на кого не смотрите, вообразите, что там никого нет, и оставайтесь самой собой. Тем более что Куриал бывает очень занят, возможно, его там и не будет.
Шмерда повернулся на вращающемся табурете к Ивонне и очень внимательно рассмотрел ее лицо. Нахмурился.
Ивонна забеспокоилась, быстро оглядела себя в том кусочке зеркала, что проглядывал между бутылками на полках бара, но, не найдя в себе ничего такого, что могло бы омрачить настроение, вопросительно обернулась ко второму ассистенту.
— Деточка, вы так потрясающе молоды...— произнес тот неестественно низким голосом.
— Это серьезный недостаток для кино?
Шмерда притворился, будто не слышал, — такого вопроса, как видно, не было в его сценарии; продолжал он тем же мрачным тоном:
— Ведь это грех — беспечно играть столь роскошной весной... Да знаете ли вы вообще, что такое грех?
Ивонна рассудила, что он желает несколько просветить ее на сей счет, и лишь загадочно улыбнулась. Ей нравилась игра. Она чувствовала себя вполне на уровне и сознавала в себе способности, которых никогда не могла развернуть в общении с Камиллом.
— Вы понятия не имеете о том, что такое джунгли кинематографии. И не следовало бы вам никогда узнавать их...
Пан Шмерда, не узнать эти джунгли я могу и без вас. Нет, дорогой, за такого рода спасение я вас не поблагодарю.
— Но вы говорили, у меня есть данные... точнее — именно такие ноги и такие данные, чтоб не пропасть в жизни. И знаете, мне очень хочется заглянуть в эту вашу «Книгу джунглей» для взрослых.
Второй ассистент нерешительно засмеялся с таким видом, будто Ивонна несколько вышла из роли.
— Вдобавок остроумна... Но с этим осторожнее! Остроумие могут позволить себе только уже известные актрисы.— Он опять легонько положил ладонь на ее холеную руку, чтоб отчасти смягчить резкость слов. — Но ничего! Все это войдет в норму. Ну что, поехали, как говорят пивохлебы? Пани Нора, еще две рюмки!
Оркестр заиграл послевоенную новинку — лембет-уок. Борис Шмерда и Ивонна пересели за столик на двоих под
— Я хочу еще предупредить вас о довольно важном деле, Ивонна — разрешите мне так называть вас? Завтра вам могут предложить сыграть какую-нибудь маленькую, очень простую сценку. Например, будто звонит телефон и вы услышали нечто очень приятное, скажем, звонит человек, которого вы ждали с нетерпением. Положив трубку, вы должны мимикой, жестахми выразить радостную реакцию, допустим, пройтись по комнате, показывая одними движениями, как вы счастливы предстоящим свиданием. Одним словом, надо обладать известной культурой движения, элегантностью, обаянием. Я мог бы показать вам несколько жестов — как правильно повернуться, чтобы юбка слегка колыхнулась, чтоб это выразило ошимизм, очарование молодости...— Шмерда обвел взглядом бар. — Конечно, здесь это трудно сделать. Жалко, что мы не могли встретиться вчера, времени было бы больше... Но мы еще успеем: давайте сейчас уйдем отсюда и заглянем ненадолго ко мне...
Ага, наконец-то выложил свои карты. Ивонна немножко растерялась, но проглотила слова протеста, и Борис Шмерда подозвал официанта:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32