Черт возьми, какие высокие слова. Конечно, всяк кулик свое болото хвалит —я, например, обожаю паровые машины... Только незачем ему принимать со мной такой менторский тон. А может, он этого и не осознает.
— Ну, Пирк, — за «Микадо» серии тысяча двести шестьдесят!
— Триста девяносто восемь! (Полная безграмотность по части локомотивов.) За фундаментальные исследования! Ну и крепкая же у тебя сливовица!
— Домашняя — отчим прислал. А я так пью, что и за три месяца не одолел бутылочку.
— Вот мы и подошли к тому, зачем я почтил тебя своим визитом. Речь как раз о дяде Наваре. Батя считает: надо бы тебе заглянуть к нему в больницу.
— Что с ним? — отставил рюмку Мариан.
— Думаю, почки — в общем, что-то серьезное.
— Да, он маялся почками с самой войны — после «обработки» в гестапо.
— Говорят, придется одну почку удалить. Мне тут пришло в голову, коли ты с медиками на короткой ноге, может, лучше его в Прагу перевести? Возможно, я и обижаю тамошних лекарей, но та паршивенькая больничка, скорее, похожа на допотопный полевой лазарет. Сестрами там служат аббатисы в таких широких чепцах, что в двери им приходится входить боком.
Мариан рассеянно кивнул. Пирк внимательно за ним следил. Ведь, не будь отцова товарища йозефа Навары, не было бы сегодня у Мариана такой красивой фамилии. Поменять же «неблагонадежную» фамилию родителей, бежавших от немцев в Англию, в ненадежных условиях протектората было очень невредно. Правда, эта новая фамилия привела его потом в концлагерь, и получилось, как говорится, из огня да в полымя. Но так или иначе, навестить приемного отца Мариану следовало бы.
— А что это у тебя под футляром? — приподнял Пирк клеенчатый чехол на каком-то аппарате.
— Центрифуга — сработали, так сказать, домашними средствами. Допотопный прародитель древнего сепаратора.
— У тебя кругом механизмы...
— То же говорит и Мерварт: «Помните, что некоторые из главнейших открытий в медицине сделали люди, которые, не умея пользоваться сложными механизмами, полагались на свою интуицию и зорким глазом отыскивали то, что природа скрывала от нас». Well1, да только наш отел Мерварт — последователь старой школы, которая в практике больше полагается на выстукивание и прослушивание.
— Мне это как-то больше по сердцу, что ли, Мариан с укором взглянул на свою жалкую центрифугу.
— А ведь есть уже центрифуги, которые вращаются в вакууме, в электромагнитном поле. Сорок тысяч оборотов в минуту, можешь себе представить? Но бедному студенту приходится довольствоваться ручным приводом... Слушай, — вдруг оживился он, — ведь у вас в депо есть разные мастерские. Может, мне кто-нибудь сделает пару зубчатых колесиков — хочу прибавить оборотов этой бедняжке..,
Пирк с интересом покрутил ручку центрифуги.
— Это не проблема! Но тогда потребуется большая движущая сила.
— Она у меня есть! — Мариан с готовностью согнул руку в локте и предложил Пирку пощупать его бицепс.— В концлагере я одно время трудился в дубильном цехе. Lederwerke Mahring2. Знаешь, сколько весит сырая воловьи шкура? А нас всего-то было на это дело—два тощих хефтлинга 3.
Трудновато представить себе за тяжелым ручным трудом этого долговязого интеллектуала, да еще голодного.
— Но для привода тогда понадобится новая рама, — постучал Пирк ногой по старой раме.
— Мои финансы поют романсы, но я уж как-нибудь рассчитаюсь за работу.
— Ты что, рехнулся? Я все это тебе сам сделаю. Даром, что ли, выучился на токаря? А вот если заработаю аппендицит, ты мне его в благодарность вырежешь.
— Не знаю только, буду ли я когда-нибудь орудовать скальпелем. Вот скорее... если лейкемией заболеешь, тогда смело обращайся ко мне, и я — но тогда уже на более совершенной центрифуге — в лучшем виде отделю твои кровяные тельца от сыворотки,
Пирк взглянул на часы.
1 Хорошо (англ.).
2 Кожзавод Меринг (нем.).
3 От нем. Haftling — заключенный.
— Я еще зайду, набросаю чертеж этой рухляди уже не успею — тороплюсь в ночную. Привет!
Уже отойдя от дома, Пирк вдруг остановился: черг возьми, ведь шел-то я совсем за другим! Об отчиме Мариана мы так и не договорились.,,
Камилл нажал на газ — и разом его пронизал тихий восторг открывателя мира. Волна упоения взрослостью; яркое ощущение собственной молодости как бы усиливало даже случайные приятные впечатления: вишневый сад под косыми лучами восходящего солнца, и под каждым деревом — ровное кольцо кроваво-красных опавших листьев; в быстрой езде послушный хозяину руль (даже автомобильные, с дырочками, перчатки из тонкой замши дают сознание роскоши, которую обычно он презирает); эгоистическая радость, что этой поездкой окажет услугу хорошему человеку. Ведь Крчме он обязан многим! Человек, которому давно место не за гимназической кафедрой, а куда выше. Он из того редкого сорта учителей, которые делятся с учениками не только знаниями, но и сердцем. Крчма никогда не требовал от своих учеников скрупулезного знания предмета, а сам между тем давал им во сто крат больше — знания того, что важнее в жизни. Камилл же обязан еще и за покровительство, которое Крчма оказывает ему в первых литературных опытах: ведь именно он тактично заставил Таицнера посвятить столько времени «зеленому» прозаику.
Это ощущение чистого счастья, вдруг охватившее Камилла, кажется, распространилось и на Руженку: вот сидит она слева от меня и торжественно едет к первому месту своей работы, пускай в добровольной бригаде, но где ей будут платить, — и, быть может, так же, как и я, угадывает впереди распахнутый настежь мир успеха. Только жаль, что бедняжка Ружена видит окружающее несколько смазанным: когда выезжали, она незаметно спрятала очки, которые обычно снимает только во время чтения. Резкий поворот прижал ее плечом к плечу Камилла; она со смехом извинилась, однако выпрямиться не спешила.
Остановились выпить кофе в придорожном, совершенно пустом ресторанчике, весь зал был в их распоряжении. Камилл по-светски заказал две «бехеровки». Вот они сидят за одним столом, Камилл поднял рюмку и с молчаливым тостом посмотрел Руженке в глаза. А у нее новая
Вид ликера.
прическа и свеженакрашенные ногти, привычные для него мелкие знаки внимания ей явно льстят (а он их даже не замечает). Она что-то с увлечением рассказывает и будто невзначай кладет ему на руку свою горячую ладонь. И вдруг — словно сигнал: осторожнее, приятель! Дружба между девушками и юношами, если они оказываются наедине, всегда несет в себе зародыш слегка волнующей надежды. А вот Руженка словно бы обладает даром гасить этот взлет: даже ее начитанность прежде всего способ бежать от жизни, заполнить время, которое другие девушки проводят куда приятнее...
Он уже старался избегать ее украдкой брошенных взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Ну, Пирк, — за «Микадо» серии тысяча двести шестьдесят!
— Триста девяносто восемь! (Полная безграмотность по части локомотивов.) За фундаментальные исследования! Ну и крепкая же у тебя сливовица!
— Домашняя — отчим прислал. А я так пью, что и за три месяца не одолел бутылочку.
— Вот мы и подошли к тому, зачем я почтил тебя своим визитом. Речь как раз о дяде Наваре. Батя считает: надо бы тебе заглянуть к нему в больницу.
— Что с ним? — отставил рюмку Мариан.
— Думаю, почки — в общем, что-то серьезное.
— Да, он маялся почками с самой войны — после «обработки» в гестапо.
— Говорят, придется одну почку удалить. Мне тут пришло в голову, коли ты с медиками на короткой ноге, может, лучше его в Прагу перевести? Возможно, я и обижаю тамошних лекарей, но та паршивенькая больничка, скорее, похожа на допотопный полевой лазарет. Сестрами там служат аббатисы в таких широких чепцах, что в двери им приходится входить боком.
Мариан рассеянно кивнул. Пирк внимательно за ним следил. Ведь, не будь отцова товарища йозефа Навары, не было бы сегодня у Мариана такой красивой фамилии. Поменять же «неблагонадежную» фамилию родителей, бежавших от немцев в Англию, в ненадежных условиях протектората было очень невредно. Правда, эта новая фамилия привела его потом в концлагерь, и получилось, как говорится, из огня да в полымя. Но так или иначе, навестить приемного отца Мариану следовало бы.
— А что это у тебя под футляром? — приподнял Пирк клеенчатый чехол на каком-то аппарате.
— Центрифуга — сработали, так сказать, домашними средствами. Допотопный прародитель древнего сепаратора.
— У тебя кругом механизмы...
— То же говорит и Мерварт: «Помните, что некоторые из главнейших открытий в медицине сделали люди, которые, не умея пользоваться сложными механизмами, полагались на свою интуицию и зорким глазом отыскивали то, что природа скрывала от нас». Well1, да только наш отел Мерварт — последователь старой школы, которая в практике больше полагается на выстукивание и прослушивание.
— Мне это как-то больше по сердцу, что ли, Мариан с укором взглянул на свою жалкую центрифугу.
— А ведь есть уже центрифуги, которые вращаются в вакууме, в электромагнитном поле. Сорок тысяч оборотов в минуту, можешь себе представить? Но бедному студенту приходится довольствоваться ручным приводом... Слушай, — вдруг оживился он, — ведь у вас в депо есть разные мастерские. Может, мне кто-нибудь сделает пару зубчатых колесиков — хочу прибавить оборотов этой бедняжке..,
Пирк с интересом покрутил ручку центрифуги.
— Это не проблема! Но тогда потребуется большая движущая сила.
— Она у меня есть! — Мариан с готовностью согнул руку в локте и предложил Пирку пощупать его бицепс.— В концлагере я одно время трудился в дубильном цехе. Lederwerke Mahring2. Знаешь, сколько весит сырая воловьи шкура? А нас всего-то было на это дело—два тощих хефтлинга 3.
Трудновато представить себе за тяжелым ручным трудом этого долговязого интеллектуала, да еще голодного.
— Но для привода тогда понадобится новая рама, — постучал Пирк ногой по старой раме.
— Мои финансы поют романсы, но я уж как-нибудь рассчитаюсь за работу.
— Ты что, рехнулся? Я все это тебе сам сделаю. Даром, что ли, выучился на токаря? А вот если заработаю аппендицит, ты мне его в благодарность вырежешь.
— Не знаю только, буду ли я когда-нибудь орудовать скальпелем. Вот скорее... если лейкемией заболеешь, тогда смело обращайся ко мне, и я — но тогда уже на более совершенной центрифуге — в лучшем виде отделю твои кровяные тельца от сыворотки,
Пирк взглянул на часы.
1 Хорошо (англ.).
2 Кожзавод Меринг (нем.).
3 От нем. Haftling — заключенный.
— Я еще зайду, набросаю чертеж этой рухляди уже не успею — тороплюсь в ночную. Привет!
Уже отойдя от дома, Пирк вдруг остановился: черг возьми, ведь шел-то я совсем за другим! Об отчиме Мариана мы так и не договорились.,,
Камилл нажал на газ — и разом его пронизал тихий восторг открывателя мира. Волна упоения взрослостью; яркое ощущение собственной молодости как бы усиливало даже случайные приятные впечатления: вишневый сад под косыми лучами восходящего солнца, и под каждым деревом — ровное кольцо кроваво-красных опавших листьев; в быстрой езде послушный хозяину руль (даже автомобильные, с дырочками, перчатки из тонкой замши дают сознание роскоши, которую обычно он презирает); эгоистическая радость, что этой поездкой окажет услугу хорошему человеку. Ведь Крчме он обязан многим! Человек, которому давно место не за гимназической кафедрой, а куда выше. Он из того редкого сорта учителей, которые делятся с учениками не только знаниями, но и сердцем. Крчма никогда не требовал от своих учеников скрупулезного знания предмета, а сам между тем давал им во сто крат больше — знания того, что важнее в жизни. Камилл же обязан еще и за покровительство, которое Крчма оказывает ему в первых литературных опытах: ведь именно он тактично заставил Таицнера посвятить столько времени «зеленому» прозаику.
Это ощущение чистого счастья, вдруг охватившее Камилла, кажется, распространилось и на Руженку: вот сидит она слева от меня и торжественно едет к первому месту своей работы, пускай в добровольной бригаде, но где ей будут платить, — и, быть может, так же, как и я, угадывает впереди распахнутый настежь мир успеха. Только жаль, что бедняжка Ружена видит окружающее несколько смазанным: когда выезжали, она незаметно спрятала очки, которые обычно снимает только во время чтения. Резкий поворот прижал ее плечом к плечу Камилла; она со смехом извинилась, однако выпрямиться не спешила.
Остановились выпить кофе в придорожном, совершенно пустом ресторанчике, весь зал был в их распоряжении. Камилл по-светски заказал две «бехеровки». Вот они сидят за одним столом, Камилл поднял рюмку и с молчаливым тостом посмотрел Руженке в глаза. А у нее новая
Вид ликера.
прическа и свеженакрашенные ногти, привычные для него мелкие знаки внимания ей явно льстят (а он их даже не замечает). Она что-то с увлечением рассказывает и будто невзначай кладет ему на руку свою горячую ладонь. И вдруг — словно сигнал: осторожнее, приятель! Дружба между девушками и юношами, если они оказываются наедине, всегда несет в себе зародыш слегка волнующей надежды. А вот Руженка словно бы обладает даром гасить этот взлет: даже ее начитанность прежде всего способ бежать от жизни, заполнить время, которое другие девушки проводят куда приятнее...
Он уже старался избегать ее украдкой брошенных взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32