..
Мариан встал, рассеянно прошелся туда-сюда. Попробовал вслух восстановить все, что делал утром в институте, прежде, чем отправиться к автобусу.
1 Корпоративный дух (франц.).
Но уверенного ответа на свои сомнения так и не нашел: чем дальше, тем больше ему казалось, что он сушилку не включил.
И он не смог уже снова улечься на мох, плыть с облаками по небу. И хищник исчез где-то за кронами старых буков.
— Перница и Крижан совершенно уверены, что я подготовлю опыт за субботу — воскресенье.,, — По встревоженному лицу Мариана все яснее читалось, что прогулка испорчена.
Говорят, новым гипотезам в области исследований верят только их авторы. А экспериментам Верят все, кроме тех, кто их проводит, сказал однажды Мариан. Потому что только тот, кто их делает, прекрасно понимает, как всякая мелочь, случайное упущение могут увести на ложный путь.
— А если позвонить в институт? Наверное, даже привратник может пойти посмотреть, включена ли сушилка в лаборатории...
— Но почта в деревне по воскресеньям не работает!
— Телефон наверняка есть в Национальном комитете. Мариан вытащил карту. До ближайшей деревни два
километра.
Каким-то образом получалось так, что он все время был как бы чуточку впереди, хоть Мишь старалась держаться рядом. И уже не занимали его ни опята на пеньках, ни серна, остановившаяся перед ними на дороге, — она постояла недвижно, потом плавным прыжком скрылась в перелеске.
Дверь в Национальный комитет, что разместился на небольшой безлюдной деревенской площади, была, как и следовало ожидать, заперта. От местного жителя узнали: староста, как по-старому он его назвал, уехал куда-то в гости, но секретарь, может быть, дома. Они действительно застали секретаря, убедили его, что это не безответственная шутка молодой парочки; если б не Мишь — кто знает, удалось ли бы Мариану с его лаконизмом оторвать секретаря от домашних дел и заставить пойти с ними в канцелярию. Но, когда он по старинному телефону с высоким рычагом звонил на почту ближайшего городка, лицо его уже выражало почтительность к тому, что вот, мол, от этого междугородного разговора зависит в медицинском смысле судьба всего человечества.
Пришлось подождать, пока их соединили. Секретарь бесцельно ворошил какие-то бумаги, Мншь старалась поддержать разговор притворным интересом к полевым работам и к тому, как крестьяне справились с нынешней катастрофической засухой. Но, когда она упомянула о советской помощи хлебом, секретарь насупился.
Время тянулось, от тиканья круглых часов на стене возрастала бессильная нервозность. Секретарь мрачно дымил, все чаще поглядывая на наручные часы, потом поднялся и застучал по рычагу телефона.
— Прага все еще не отвечает. Если бы вы звонили из Раковника, вас сразу бы соединили. А так разве им есть дело до какой-то деревни...
— Нам совестно, что мы оторвали вас от дел. Знаете что: не теряйте время, ключ мы принесем вам домой и заплатим за разговор, — сказала Мишь. — Можете на нас положиться, мы тут ничего не тронем. Если хотите, Мари-ан даст паспорт.
Секретарь, нерешительно взглянув на высокий серьезный лоб Мариана, согласно кивнул. Заперев все столы, он ушел. Паспорта не взял.
Стрелки стенных часов уснули на циферблате. В закрытое окно беспрерывно бились мухи. В комнате застоялся прокуренный воздух, Мишь открыла окно. Куры во дворе тотчас оживились, бросились к окну в напрасной надежде полакомиться. В этот стеклянно-прозрачный день позднего лета, когда видно далеко-далеко, по синему, озаренному солнцем небосклону тянулись облака.
Зазвонил телефон, они даже вздрогнули. Наконец! Мариан нетерпеливо схватил трубку. Послышался грубый голос, Мишь даже за два метра слышала каждое слово.
— Это ты, Венца? Вот это повезло: я думал, тебя разве чудом застанешь в воскресенье... Ну как, уговорил Воженилека дать мне дня на два трактор?
Дальше Мишь уже не слушала — Мариан пытался его прервать:
— К сожалению, пан секретарь давно ушел.
— А вы не могли бы ему передать?..
Опять потянулось время. Мариан мыслями был совсем в другом месте, на утешения Миши не отозвался, да, пожалуй, он их и не слышал. Решительно поднялся и позвонил на почту.
— Мы заказывали срочный разговор!
— А что я могу поделать, если Прага не дает! Может, у них линия повреждена!
— Девушка, алло, девушка!..
Повесила трубку, Мариан, раздосадованный, подошел к окну, словно искал там, кому бы пожаловаться. Но опять подбежали только куры, до той поры сонно купавшиеся в пыли; вопросительно смотрели на него одним глазом, разочарованно кудахтали.
— Это бессмысленно, — Мариан взглянул на часы.— Кажется, у часовни на площади висит расписание... Сбегай посмотри, когда автобус в Прагу!
Мишь вернулась мигом:
— К счастью, довольно скоро. Через полчаса
— Четверть часа еще подождем, потом вернем секретарю ключ и поблагодарим за доверие.
Вот так. И не надо мне было выбрасывать букет из листьев. Вообще, поднимет ли когда Мариан глаза от учебников и специальных книг, заметит ли, даже если букет поставить у него перед носом? Однажды он привел ей насмешливый отзыв доцента Пошваржа о ком-то из коллег: «Человек чувствительный и внимательный живет прежде всего для семьи. Па его могиле напишут: „На великие дела не прегендонал, ничего не достиг—и никогда не делал ошибок"».
Понимаю, Мариан, все понимаю. У того орла — а может, это был только ястреб — все-таки, наверное, был рак.
Сегодня опять день, полный предчувствий и беспокойства, подумал Камилл, когда, кажется, наступило время взяться наконец за давно задуманную повесть. Если бы он не стеснялся такого сравнения, то сказал бы, что находится на последнем месяце творческой беременности — с той, правда, особенностью, что его первое прозаическое дитя появится на свет после очень длительных и трудных родов.
Только найти бы самую важную, первую, фразу. Она должна быть добротной и «чистой», ибо станет некой предтечей всего творения; Камилл убежден, что читателю уже первая фраза подсказывает, каково будет и само произведение. Она должна быть такой, чтобы потом ее не надо было ни менять, ни вычеркивать: в таких мелочах Камилл суеверен. Но, когда OR уселся за письменный стол, вдруг понял, что фраза не та, а другой, лучшей, все нет и нет. Может, это знак того, что еще не пришел час, что период подготовок и, фаза обдумывания сюжета и персонажей была недостаточно глубока?
А дни и недели убегают. И он не хотел бы оказаться в положении незадачливого ученого, о котором рассказывал Мариан: такие люди все время отдаляют вожделенный миг, когда наконец почувствуют, что знают достаточно, чтобы заняться серьезным фундаментальным исследованием. Им все кажется, что идеальные условия ждут их где-то за ближайшим поворотом, но именно за этот поворот они никак и не могут завернуть;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Мариан встал, рассеянно прошелся туда-сюда. Попробовал вслух восстановить все, что делал утром в институте, прежде, чем отправиться к автобусу.
1 Корпоративный дух (франц.).
Но уверенного ответа на свои сомнения так и не нашел: чем дальше, тем больше ему казалось, что он сушилку не включил.
И он не смог уже снова улечься на мох, плыть с облаками по небу. И хищник исчез где-то за кронами старых буков.
— Перница и Крижан совершенно уверены, что я подготовлю опыт за субботу — воскресенье.,, — По встревоженному лицу Мариана все яснее читалось, что прогулка испорчена.
Говорят, новым гипотезам в области исследований верят только их авторы. А экспериментам Верят все, кроме тех, кто их проводит, сказал однажды Мариан. Потому что только тот, кто их делает, прекрасно понимает, как всякая мелочь, случайное упущение могут увести на ложный путь.
— А если позвонить в институт? Наверное, даже привратник может пойти посмотреть, включена ли сушилка в лаборатории...
— Но почта в деревне по воскресеньям не работает!
— Телефон наверняка есть в Национальном комитете. Мариан вытащил карту. До ближайшей деревни два
километра.
Каким-то образом получалось так, что он все время был как бы чуточку впереди, хоть Мишь старалась держаться рядом. И уже не занимали его ни опята на пеньках, ни серна, остановившаяся перед ними на дороге, — она постояла недвижно, потом плавным прыжком скрылась в перелеске.
Дверь в Национальный комитет, что разместился на небольшой безлюдной деревенской площади, была, как и следовало ожидать, заперта. От местного жителя узнали: староста, как по-старому он его назвал, уехал куда-то в гости, но секретарь, может быть, дома. Они действительно застали секретаря, убедили его, что это не безответственная шутка молодой парочки; если б не Мишь — кто знает, удалось ли бы Мариану с его лаконизмом оторвать секретаря от домашних дел и заставить пойти с ними в канцелярию. Но, когда он по старинному телефону с высоким рычагом звонил на почту ближайшего городка, лицо его уже выражало почтительность к тому, что вот, мол, от этого междугородного разговора зависит в медицинском смысле судьба всего человечества.
Пришлось подождать, пока их соединили. Секретарь бесцельно ворошил какие-то бумаги, Мншь старалась поддержать разговор притворным интересом к полевым работам и к тому, как крестьяне справились с нынешней катастрофической засухой. Но, когда она упомянула о советской помощи хлебом, секретарь насупился.
Время тянулось, от тиканья круглых часов на стене возрастала бессильная нервозность. Секретарь мрачно дымил, все чаще поглядывая на наручные часы, потом поднялся и застучал по рычагу телефона.
— Прага все еще не отвечает. Если бы вы звонили из Раковника, вас сразу бы соединили. А так разве им есть дело до какой-то деревни...
— Нам совестно, что мы оторвали вас от дел. Знаете что: не теряйте время, ключ мы принесем вам домой и заплатим за разговор, — сказала Мишь. — Можете на нас положиться, мы тут ничего не тронем. Если хотите, Мари-ан даст паспорт.
Секретарь, нерешительно взглянув на высокий серьезный лоб Мариана, согласно кивнул. Заперев все столы, он ушел. Паспорта не взял.
Стрелки стенных часов уснули на циферблате. В закрытое окно беспрерывно бились мухи. В комнате застоялся прокуренный воздух, Мишь открыла окно. Куры во дворе тотчас оживились, бросились к окну в напрасной надежде полакомиться. В этот стеклянно-прозрачный день позднего лета, когда видно далеко-далеко, по синему, озаренному солнцем небосклону тянулись облака.
Зазвонил телефон, они даже вздрогнули. Наконец! Мариан нетерпеливо схватил трубку. Послышался грубый голос, Мишь даже за два метра слышала каждое слово.
— Это ты, Венца? Вот это повезло: я думал, тебя разве чудом застанешь в воскресенье... Ну как, уговорил Воженилека дать мне дня на два трактор?
Дальше Мишь уже не слушала — Мариан пытался его прервать:
— К сожалению, пан секретарь давно ушел.
— А вы не могли бы ему передать?..
Опять потянулось время. Мариан мыслями был совсем в другом месте, на утешения Миши не отозвался, да, пожалуй, он их и не слышал. Решительно поднялся и позвонил на почту.
— Мы заказывали срочный разговор!
— А что я могу поделать, если Прага не дает! Может, у них линия повреждена!
— Девушка, алло, девушка!..
Повесила трубку, Мариан, раздосадованный, подошел к окну, словно искал там, кому бы пожаловаться. Но опять подбежали только куры, до той поры сонно купавшиеся в пыли; вопросительно смотрели на него одним глазом, разочарованно кудахтали.
— Это бессмысленно, — Мариан взглянул на часы.— Кажется, у часовни на площади висит расписание... Сбегай посмотри, когда автобус в Прагу!
Мишь вернулась мигом:
— К счастью, довольно скоро. Через полчаса
— Четверть часа еще подождем, потом вернем секретарю ключ и поблагодарим за доверие.
Вот так. И не надо мне было выбрасывать букет из листьев. Вообще, поднимет ли когда Мариан глаза от учебников и специальных книг, заметит ли, даже если букет поставить у него перед носом? Однажды он привел ей насмешливый отзыв доцента Пошваржа о ком-то из коллег: «Человек чувствительный и внимательный живет прежде всего для семьи. Па его могиле напишут: „На великие дела не прегендонал, ничего не достиг—и никогда не делал ошибок"».
Понимаю, Мариан, все понимаю. У того орла — а может, это был только ястреб — все-таки, наверное, был рак.
Сегодня опять день, полный предчувствий и беспокойства, подумал Камилл, когда, кажется, наступило время взяться наконец за давно задуманную повесть. Если бы он не стеснялся такого сравнения, то сказал бы, что находится на последнем месяце творческой беременности — с той, правда, особенностью, что его первое прозаическое дитя появится на свет после очень длительных и трудных родов.
Только найти бы самую важную, первую, фразу. Она должна быть добротной и «чистой», ибо станет некой предтечей всего творения; Камилл убежден, что читателю уже первая фраза подсказывает, каково будет и само произведение. Она должна быть такой, чтобы потом ее не надо было ни менять, ни вычеркивать: в таких мелочах Камилл суеверен. Но, когда OR уселся за письменный стол, вдруг понял, что фраза не та, а другой, лучшей, все нет и нет. Может, это знак того, что еще не пришел час, что период подготовок и, фаза обдумывания сюжета и персонажей была недостаточно глубока?
А дни и недели убегают. И он не хотел бы оказаться в положении незадачливого ученого, о котором рассказывал Мариан: такие люди все время отдаляют вожделенный миг, когда наконец почувствуют, что знают достаточно, чтобы заняться серьезным фундаментальным исследованием. Им все кажется, что идеальные условия ждут их где-то за ближайшим поворотом, но именно за этот поворот они никак и не могут завернуть;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32