Ноги передвигались почти автоматически. Кажется, у меня возникла смутная мысль подобраться к шале с черного хода и, прячась под навесом, проникнуть внутрь.
Почва постепенно выравнивалась. Я очутился среди огромных гранитных глыб, в одну из которых упирались бетонные столбы шале. Умственное зрение обеспечивало мне дымчато-серую видимость в радиусе двух метров. Дальше была чернота.
Но сквозь нее пробивалось кроваво-красное свечение.
Холодок ужаса пробежал вдоль позвоночника. Неужели Виктор все-таки запалил шале? Нет, излучение было слишком слабым… и к тому же двигалось. Боже, помоги, что, если настоящий Большой Карбункул, блуждающий огонь горы Вашингтон предстал мне и манит своим роковым светом? Но почему здесь, над фундаментом шале? Гранитная постройка нависала надо мной; все обдуваемые ветром поверхности облеплены плотной коркой инея, большинство окон с западной стороны выбито, но оттуда не вырывается ни единой мысли, ни единого телепатического импульса.
Карминное сияние магнитом влекло меня к себе. Непогода осталась за спиной, но под навесом, в кромешной тьме, окутавшей источник странного света, клубился студеный туман.
Вдруг вся моя экстрасенсорика встрепенулась, словно внутри прозвонил будильник, и я осознал, что вижу отнюдь не свет. Это аура операнта, и порождающий ее мозг силен, беспощаден и очень знаком.
Я узнал Виктора.
Ум его был не защищен и горел ожиданием триумфа, а руки вскрывали упаковку взрывчатки, чтобы заложить ее под пилоны шале. Я не успел до конца постичь его замысел, а Виктор уже закончил работу. Из лежащей на камнях пустой упаковки он достал приспособление вроде портативного радиоприемника и набрал на нем какой-то шифр. Затем в наушниках моего шлема оглушительным эхом прозвучал его голос:
— Вперед!
Огонь тут же стих.
Виктор обернулся и наконец узрел меня. Прежде чем я это понял, мой мозг был парализован его принуждением.
— Долго же ты добирался, — попенял он мне.
Осторожно завернув электронный прибор в упаковку, он приблизился. Больше я не услышал от него ни слова, но уже и так знал, что он собирается делать. В вагоне Киран О'Коннор открыл ему способ привязывания умов. В своей страшной технике он использовал тело как инструмент. Виктор в этом не нуждался, но результат испытания на мне мог быть точно таким же… А если я его оттолкну, он испепелит меня, как Шэннон, пополнит моей психической энергией свой запас, оживит свое существо, некогда бывшее человеческим.
Виктор снял шлем, отбросил его в сторону. Его глаза были темными колодцами застывшей лавы. Господи Иисусе, как хочешь, не могу я поддаться ему, не могу стать мучеником! Я снова, в последний раз, попробую внешнюю спираль…
Откуда-то из недр горы донесся звук, медленная, нарастающая вибрация. Камни зажглись зеленоватым светом, повсюду ледяная корка со звоном раскалывалась. На место охвативших меня ужаса и безнадежности пришло удивительное благодушное спокойствие. Виктор, по-моему, тоже его почувствовал. Яростная аура потускнела, он скрючился, будто от удара, и лихорадочно огляделся вокруг. На лице появилось выражение детской озадаченности. Бедняга! Что-то побуждало меня протянуть ему руку, показать, где выход. Но я от природы слишком недоверчив, потому удержался от своего порыва…
Явление прекратилось так же резко, как началось. Леденящее завывание ветра, принесшего тяжелые снежные хлопья вместо колючего дождя, проникло в наши умы с обновленной силой. Опять воцарилась кромешная тьма, подсвеченная багровым ореолом Виктора. Я склонился перед ним и перед бурей, услышав его смех.
— И это все, чего они достигли?
Он снова надвинулся на меня. Одним ударом кулака сбил с головы шлем и словно в тисках сдавил мой череп. Убийственные глаза! Все расплывалось в огненном тумане, сердце выскакивало из груди, я кричал — НЕТ, вызывал энергию из сердцевины моего тела и закручивал ее в спираль — все туже, туже, туже…
Тело Виктора безжизненно распростерлось у моих ног. Его аура погасла, но он дышал. Лицо превратилось в кровавое месиво. Пальцы в перчатках царапали обломки льда.
— Quelle bonne rencontre note 147, — раздался голос.
Я дико вздрогнул и обернулся. Кто-то приближался ко мне сквозь туман, держа в руках мощный галогеновый фонарь, освещавший жуткое зрелище яркими оранжевыми бликами. Узнав Пита Лапласа, я бросился было бежать, но психокреативный удар так измотал меня, что я не смог и пальцем пошевелить. Пит направил фонарь на Виктора, потом размотал свой шерстяной шарф и подложил его под голову моему племяннику.
Гора снова начала светиться и вибрировать.
Улыбаясь одними уголками губ, Лаплас огляделся, подошел к пакету Виктора и стал топтать его ногами. В ушах у меня отдавались прерывистые шумы и хор ледяной капели.
— Ну и будет с него, — объявил старик. — Теперь поглядим, получат ли те люди наверху, их мозговые братья со всего мира и прочие неприкаянные души на этой маленькой извращенной планете то, что им причитается.
Я снова почувствовал спокойствие и безмятежность, но они уже не манили меня к себе, как раньше. Я ощущал их, но не был частицей потока. Я видел лица делегатов, Люсиль, детей, Джеймса, Петра, членов Группы, лица других людей, которые далеко отсюда, — азиатов и славян, негров и латиноамериканцев, индейцев и австралийцев, диких кочевников и цивилизованных европейцев. Там были кавказские старейшины и индийские школьники-субоперанты, академики, стражи мира, правительственные чиновники. Я видел Айешу, добрую няньку-сирийку из дома Ремилардов. Видел бабушку Джеймса Макгрегора. Видел Тамару Сахвадзе, всю в слезах, с двумя взрослыми детьми, Валерием и Анной. Видел Джерри Трамбле. Видел Элен…
Их было так много, оперантов и нормальных, в свободной сопричастности. И Дени, поднявшийся на невероятную умственную высоту, вел молитву. Я не слышал, что они говорили, но знал: их речи не имеют никакого отношения к звездам — только к Земле. Я не молился вместе с ними, и далеко не каждый ум в нашем гордом, упрямом, глупом мире их поддерживал. И все же этой молитвы было достаточно.
Старый Пит подошел и, кажется, отобрал у меня что-то.
— Пойдем, — сказал он и двинулся на открытое пространство.
Громоподобная вибрация смягчилась, ветер утих так внезапно, что, когда мы вышли из-под навеса и начали спускаться вниз по тропе, меня поразила невероятная тишь воздуха, в котором летали редкие снежинки. Пит оставил фонарь возле шале. Я оглянулся и увидел, что вся постройка окутана рассветным заревом.
— Вполне достаточно, — подтвердил Пит и поднял что-то над головой.
Большой Карбункул.
— Ты! — воскликнул я.
Шарик сверкал, подобно сверхновой звезде, слепя глаза. Кто-то взял меня за руку, положил на ладонь небольшой предмет и сжал мои пальцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
Почва постепенно выравнивалась. Я очутился среди огромных гранитных глыб, в одну из которых упирались бетонные столбы шале. Умственное зрение обеспечивало мне дымчато-серую видимость в радиусе двух метров. Дальше была чернота.
Но сквозь нее пробивалось кроваво-красное свечение.
Холодок ужаса пробежал вдоль позвоночника. Неужели Виктор все-таки запалил шале? Нет, излучение было слишком слабым… и к тому же двигалось. Боже, помоги, что, если настоящий Большой Карбункул, блуждающий огонь горы Вашингтон предстал мне и манит своим роковым светом? Но почему здесь, над фундаментом шале? Гранитная постройка нависала надо мной; все обдуваемые ветром поверхности облеплены плотной коркой инея, большинство окон с западной стороны выбито, но оттуда не вырывается ни единой мысли, ни единого телепатического импульса.
Карминное сияние магнитом влекло меня к себе. Непогода осталась за спиной, но под навесом, в кромешной тьме, окутавшей источник странного света, клубился студеный туман.
Вдруг вся моя экстрасенсорика встрепенулась, словно внутри прозвонил будильник, и я осознал, что вижу отнюдь не свет. Это аура операнта, и порождающий ее мозг силен, беспощаден и очень знаком.
Я узнал Виктора.
Ум его был не защищен и горел ожиданием триумфа, а руки вскрывали упаковку взрывчатки, чтобы заложить ее под пилоны шале. Я не успел до конца постичь его замысел, а Виктор уже закончил работу. Из лежащей на камнях пустой упаковки он достал приспособление вроде портативного радиоприемника и набрал на нем какой-то шифр. Затем в наушниках моего шлема оглушительным эхом прозвучал его голос:
— Вперед!
Огонь тут же стих.
Виктор обернулся и наконец узрел меня. Прежде чем я это понял, мой мозг был парализован его принуждением.
— Долго же ты добирался, — попенял он мне.
Осторожно завернув электронный прибор в упаковку, он приблизился. Больше я не услышал от него ни слова, но уже и так знал, что он собирается делать. В вагоне Киран О'Коннор открыл ему способ привязывания умов. В своей страшной технике он использовал тело как инструмент. Виктор в этом не нуждался, но результат испытания на мне мог быть точно таким же… А если я его оттолкну, он испепелит меня, как Шэннон, пополнит моей психической энергией свой запас, оживит свое существо, некогда бывшее человеческим.
Виктор снял шлем, отбросил его в сторону. Его глаза были темными колодцами застывшей лавы. Господи Иисусе, как хочешь, не могу я поддаться ему, не могу стать мучеником! Я снова, в последний раз, попробую внешнюю спираль…
Откуда-то из недр горы донесся звук, медленная, нарастающая вибрация. Камни зажглись зеленоватым светом, повсюду ледяная корка со звоном раскалывалась. На место охвативших меня ужаса и безнадежности пришло удивительное благодушное спокойствие. Виктор, по-моему, тоже его почувствовал. Яростная аура потускнела, он скрючился, будто от удара, и лихорадочно огляделся вокруг. На лице появилось выражение детской озадаченности. Бедняга! Что-то побуждало меня протянуть ему руку, показать, где выход. Но я от природы слишком недоверчив, потому удержался от своего порыва…
Явление прекратилось так же резко, как началось. Леденящее завывание ветра, принесшего тяжелые снежные хлопья вместо колючего дождя, проникло в наши умы с обновленной силой. Опять воцарилась кромешная тьма, подсвеченная багровым ореолом Виктора. Я склонился перед ним и перед бурей, услышав его смех.
— И это все, чего они достигли?
Он снова надвинулся на меня. Одним ударом кулака сбил с головы шлем и словно в тисках сдавил мой череп. Убийственные глаза! Все расплывалось в огненном тумане, сердце выскакивало из груди, я кричал — НЕТ, вызывал энергию из сердцевины моего тела и закручивал ее в спираль — все туже, туже, туже…
Тело Виктора безжизненно распростерлось у моих ног. Его аура погасла, но он дышал. Лицо превратилось в кровавое месиво. Пальцы в перчатках царапали обломки льда.
— Quelle bonne rencontre note 147, — раздался голос.
Я дико вздрогнул и обернулся. Кто-то приближался ко мне сквозь туман, держа в руках мощный галогеновый фонарь, освещавший жуткое зрелище яркими оранжевыми бликами. Узнав Пита Лапласа, я бросился было бежать, но психокреативный удар так измотал меня, что я не смог и пальцем пошевелить. Пит направил фонарь на Виктора, потом размотал свой шерстяной шарф и подложил его под голову моему племяннику.
Гора снова начала светиться и вибрировать.
Улыбаясь одними уголками губ, Лаплас огляделся, подошел к пакету Виктора и стал топтать его ногами. В ушах у меня отдавались прерывистые шумы и хор ледяной капели.
— Ну и будет с него, — объявил старик. — Теперь поглядим, получат ли те люди наверху, их мозговые братья со всего мира и прочие неприкаянные души на этой маленькой извращенной планете то, что им причитается.
Я снова почувствовал спокойствие и безмятежность, но они уже не манили меня к себе, как раньше. Я ощущал их, но не был частицей потока. Я видел лица делегатов, Люсиль, детей, Джеймса, Петра, членов Группы, лица других людей, которые далеко отсюда, — азиатов и славян, негров и латиноамериканцев, индейцев и австралийцев, диких кочевников и цивилизованных европейцев. Там были кавказские старейшины и индийские школьники-субоперанты, академики, стражи мира, правительственные чиновники. Я видел Айешу, добрую няньку-сирийку из дома Ремилардов. Видел бабушку Джеймса Макгрегора. Видел Тамару Сахвадзе, всю в слезах, с двумя взрослыми детьми, Валерием и Анной. Видел Джерри Трамбле. Видел Элен…
Их было так много, оперантов и нормальных, в свободной сопричастности. И Дени, поднявшийся на невероятную умственную высоту, вел молитву. Я не слышал, что они говорили, но знал: их речи не имеют никакого отношения к звездам — только к Земле. Я не молился вместе с ними, и далеко не каждый ум в нашем гордом, упрямом, глупом мире их поддерживал. И все же этой молитвы было достаточно.
Старый Пит подошел и, кажется, отобрал у меня что-то.
— Пойдем, — сказал он и двинулся на открытое пространство.
Громоподобная вибрация смягчилась, ветер утих так внезапно, что, когда мы вышли из-под навеса и начали спускаться вниз по тропе, меня поразила невероятная тишь воздуха, в котором летали редкие снежинки. Пит оставил фонарь возле шале. Я оглянулся и увидел, что вся постройка окутана рассветным заревом.
— Вполне достаточно, — подтвердил Пит и поднял что-то над головой.
Большой Карбункул.
— Ты! — воскликнул я.
Шарик сверкал, подобно сверхновой звезде, слепя глаза. Кто-то взял меня за руку, положил на ладонь небольшой предмет и сжал мои пальцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176