— Ненависть, — глухо произнес он, — твоя панацея, И моя. Но, в отличие от тебя, я ненавидел всегда.
Стараясь казаться спокойной, она принялась медленно, палец за пальцем, стягивать лыжные перчатки. Потом аккуратно свернула их и засунула в карман куртки.
— Тебя он тоже попытается привязать. Иначе он не допускает до себя оперантов.
Виктор засмеялся отрывистым лающим смехом. — Ya pas de danger!.. note 123 Или, как там у вас, у ирландцев — хрен ему в глотку! Погляжу я, как он раскроит мне череп!
— Он не раскроит. Это совсем даже не в его стиле. Он заставляет себя любить. А к тем, кто не поддается, применяет гипноз для ослабления психической защиты, а после совращает их. Если человек догадывается о том, чему подвергается, папа его убивает. Он уже убил около двухсот естественных оперантов и привязал сорок шесть. А подручных он подбирает в основном из преступного мира — мошенников, рэкетиров, киллеров. Их легко узнать по ментальному почерку. Сами они чаще всего знают о своих способностях, а он, совращая их, показывает, кем они могут стать с его помощью. Это грандиозно. Вот почему мы готовы для него на все, на любое зверство. Человек, убивший русского президента и великого муфтия Средней Азии, был одним из его ставленников. Папа намеренно разжигает войну, и ему для этих целей нужны глобальные подонки, а не просто кучки тупоголовых фанатиков.
— Да, в уме ему не откажешь, — признал Виктор, вцепившись в руль, чтобы обогнуть еще одну лощину, наполненную рыхлым снегом. — Власть нуждается в консолидации, и тут он дока. Я по сравнению с ним щенок, молокосос… Но времена меняются.
— Если ты пойдешь ему наперекор, он тебя убьет, — возразила она. — А захочешь стать его союзником — готовься к моей участи.
Виктор несколько минут молчал, пробираясь сквозь нагромождение льдин. Несмотря на мощную подвеску, вездеход трясся и подпрыгивал, швыряя крепко привязанных пассажиров, будто тряпичных кукол, пока они не одолели перевал и не выбрались опять на тропу.
— Все хотят нас привязать, Шэннон, — вновь заговорил он. — Начиная с родителей. Привязывают, не дают подняться выше их убогого уровня. Хотят жить через нас — вроде психологических вампиров. Это и есть любовь. Главная ее цель — во всяком случае, в интерпретации твоего папаши — не оставить тебе собственного хребта.
— А вот над этим я не задумывалась.
— Ну так задумайся. В твоем подсознании это уже заложено, потому ненависть и привела тебя к частичному освобождению. Я всегда их всех ненавидел, оттого-то никому и не удалось меня привязать. У меня есть армия маленьких зомби, и с ее помощью я давлю проклятых любовников, пытающихся насиловать мой ум. Вот так когда-нибудь раздавлю и твоего отца, и моего брата Дени, который еще хуже.
— Папа тебя одолеет, едва ты подойдешь к нему поближе. Я понимаю твой замысел. Ты рассчитываешь жениться на мне, а его держать на дистанции, чтобы постепенно присвоить себе все. Не обольщайся, Виктор, ничего у тебя не получится. Ты сам увидишь, что ему невозможно сопротивляться.
Он ворочал рычагами, глядел на приборы и ловко продвигался сквозь бело-голубые туннели.
— А может, я его к себе привяжу. Ты мне только покажи, как он это делает.
Шэннон открылась и показала.
Merde et contremerde! note 124 Ненависть непроизвольно хлынула из его ума прежде, чем он успел перекрыть поток.
Блаженство и боль давно прошли, без слов говорила Шэннон, остался только сухой бесформенный Абсолют, я уже ничего не чувствую, кроме желания раздавить его, лишить власти и дать ему понять, что это сделала я. Но мне не обойтись без твоей помощи.
Виктор вновь выругался по-французски. Затем взглянул на монитор и обнаружил, что они сбились с пути. Должно быть, он не заметил указателя поворота. Дал задний ход на им же проложенной колее. В лучах удаляющихся фар ледяные глыбы выглядели как-то нереально.
— Ты должен мне помочь, — продолжала Шэннон. — Я тебя вовремя предупредила. Можно сказать, спасла от него.
— Заткнись! Дай подумать.
Справа он разглядел дорогу: ухабистая, но довольно открытая, и склон не слишком крутой. Улыбнулся и прибавил газу. Мотор яростно взревел.
— Осталось километра два… И все же, какой капитал у твоего старика?
— Не знаю. Он и сам-то, наверное, не смог бы с точностью сказать. Владеет сотней крупных корпораций, телекомпаний, двумя авиалиниями, крупнейшей нефтяной компанией, пятью подрядными организациями по освоению космоса — это все только в Северной Америке. А еще контролирует промышленные концерны в Европе, Японии, Корее.
— А политика? Правду говорят, что республиканская партия у него под каблуком?
— Вся? Нет, не думаю. Это даже для него чересчур. Ему подчиняются четыре сенатора и девятнадцать представителей от всех крупных штатов. Политики не операнты, и у каждого есть своя цена. Многие понимают, что они марионетки, но не знаю, кто именно дергает за ниточки. А некоторые, даже принимая папину помощь, воображают, что сохранили свою независимость. Как, например, президент.
— Пикколомини? Да брось ты!
— Нет, Баумгартнер. Его выберут осенью. Папина команда подготовила победу на всех фронтах. Баумгартнер ярый приверженец закона и порядка. Он ненавидит арабов, блокирующих нам нефтяные поставки, и очень настороженно относится к России и Китаю. Он принял папину антиоперантскую стратегию, это его козырь в борьбе против Пикколомини. Ты ведь знаешь, как теперь все воспринимают оперантов. Папа нарочно создал в стране разветвленную сеть Сыновей Земли, чтобы обострить напряженность на предстоящих выборах.
— Твой отец антиоперант? Не понимаю.
— Все очень просто. Мозговой трест Пикколомини и операнты, радеющие о благе общества, угрожают папиному личному благосостоянию. Если в Штатах будет принята программа метапсихического образования для всех и оперантов станет много, папе волей-неволей придется обнаружить себя. Это станет его крахом. Не финансовым — тут он надежно застрахован. Но основной источник власти ускользнет у него из рук.
Они поднимались теперь уже по гладкой поверхности; гранитные скалы, покрытые плотной коркой снега, отшлифованные ветрами, выровненные ледниками, облегчили вездеходу продвижение. Перед стеклом кабины плясали подсвеченные фарами алмазные льдинки. Сверкающая белизна сменилась чернотой, когда машина вползла на край Такерманова обрыва. В серебристом свете убывающей луны, что поднялась над вершиной Уайлдкэта, они ясно увидели почти отвесный спуск в бездну.
Виктор сбросил скорость, чуть свернул в сторону, чтоб не занесло, и выключил мотор. Затем погасил фары. Несколько секунд они сидели молча, неподвижно. Лыжная трасса Уайлдкэта сияла огнями. По шоссе внизу изредка проезжали автомобили и грузовики: кто-то, должно быть, ищет тихое пристанище, надеется переждать надвигающийся конец света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176