Подумал.
– Наверное, – ответил он. – Или я бы знал.
– Я такая прозрачная?
– Ты такая честная.
– Как и ты.
– Это потому, что я родился в Македонии, где люди прямодушны, даже когда убивают друг друга. В Персии я бы не выдержал и недели.
– В Египте, – сказала она, – ты бы продержался месяц.
– А как же ты?
– Я отмечена богом, – ответила Мериамон. – Другим пробовать не советую.
Александр выпрямился, легко и плавно, удержав на руке кошку, подняв вместе с собой Мериамон, держа ее лицом к лицу.
– Я почти жалею, что ты не хочешь выйти за меня замуж.
– У нас обоих есть множество других вариантов, – ответила Мериамон.
– Бедный Нико, – сказал Александр. – Надеюсь, вы собираетесь пригласить меня на свадьбу.
Она вспыхнула от такого внезапного и сильного смущения, что лишилась своего остроумия.
– Мы собирались сказать тебе.
– Не спросить?
Она смотрела на него растерянно.
– В конце концов я же его царь. Я могу сказать и свое слово насчет его женитьбы. Особенно если он женится на чужестранке.
Жар наконец прошел. Холод был, однако, еще хуже.
– Ты и мой царь, – сказала Мериамон.
– Вот именно. – Он прищурился. – Если я запрещу, ты все равно сделаешь это?
Она не могла смотреть на него. Отчасти потому, что взгляд ее был слишком свиреп, отчасти потому, что он был ее царем.
– Мариамне, – сказал он.
Это было не ее имя.
– Мериамон, – сказал Александр.
Она подняла взгляд. Горящий гневом.
– Успокойся, – сказал Александр. – Ты же знаешь, я не стану мешать тебе сделать то, чего хочет твое сердце. Хотя почему ты выбрала его из всех людей в моей армии…
– Если ты не видишь, я едва ли смогу объяснить тебе.
Он помолчал. Потом рассмеялся. Он восхищался ею. Ну и пусть. Он прекрасно понял, что она имела в виду. У него был Гефестион.
Она могла бы смутиться. Что могла думать о нем так. Что он мог это заметить.
А если бы она не могла так думать о нем, если бы он не мог этого заметить, тогда он не был бы ее царем. Цари, боги – они слишком часто слишком много о себе думают.
Несомненно, Александр был о себе очень высокого мнения. Но он знал это. Он даже мог посмеяться над этим. Иногда.
Он силой потащил ее обратно к источнику, где ждали люди, их взгляды, улыбки – приветливые, не насмешливые. Она снова покраснела. Заметила, что то же самое произошло с Нико. Вот что значит плохо хранить секреты.
В конце концов это можно пережить. И ни при чем тут его величество царь, устраивающий сражения в купальне и смущающий бедных жрецов до потери речи. Все это простительно, поскольку это делал сын бога; но в этой части мира царям положено быть более степенными.
33
Пустыня позволила им вернуться из Сивы невредимыми. Сила ее была спокойна: раз уж не победила, то поддалась. На другой стороне бури не открывались никакие ворота. Никакие проводники не приходили к ним, никуда не исчезал путь перед ними. Все было спокойно. Так спокойно, что можно было отдохнуть.
В Ракотисе город уже принимал очертания. Архитектор Дейнократ послал в Мемфис за свитками папируса, ящиками мела, за рабочими, чтобы начать разметку и копать ямы под фундаменты. Это напоминало прежние дни в Долине Царей, но на сей раз строились не гробницы, а живой город.
Слишком долго Два Царства оглядывались назад, на роскошь давно прошедших дней. Теперь они будут смотреть вперед под властью царя, лицо которого всегда обращено к живой славе, а не к величию умерших.
Их возвращение в Мемфис, на веслах вверх по медленному мощному течению Нила, было триумфальной процессией. Армия ждала их. «Как женщина, – подумала Мериамон, – ждет своего возлюбленного». Их возлюбленным был Александр.
Она занимала те же комнаты, что и прежде, за белыми стенами Великого Дома. Она ходила в храм петь во время богослужений, но не ночевала там, и никто этого и не просил. Жрецы Амона из Фив уехали, и господин Аи с ними. Он оставил ей письмо. Оно было написано на древнейшем языке, известном жрецам, и так же тщательно вырисовано, как письмена на стенах храма.
Когда Мериамон держала письмо в руках, оно, казалось, шевельнулось. Глаза животных и птиц, мужчин, женщин и богов на мгновение показались глазами живых, а не нарисованных существ.
Слова – это сила. Написанное слово – сильнейшая из всех сильных магий.
После всех обращений к богам, после полных форм его и ее имени, после предупреждений против использования во зло в письме было сказано просто: «Делай, как велит тебе сердце. Пусть Мать Изида направит твой путь».
Мериамон унесла письмо в свои комнаты. Надо было идти на пир – последний пир Александра в Мемфисе перед походом в Азию. Люди прибывали на него из дальних мест, даже из Элефантины в самой дали Верхнего Египта. На пир были приглашены все участники паломничества в Сиву, а для армии было приготовлено угощение за общими столами.
Идти на пир было обязанностью. Мериамон была все еще в платье храмовой певицы. Она сняла тяжелый, заплетенный в косы парик, провела пальцами по волосам. Филинна уже приготовила все для купания и другой парик, достойный царственной особы.
Сегодня она будет царственной, до кончиков пальцев, даже до аромата духов. Она ходила в дальнюю землю. Она говорила с владычицей всех живых и мертвых. Она – дочь Великого Дома Двух Царств, и это праздник ее победы.
И все же она медлила. Мериамон положила письмо Аи, снова взяла. Она следовала велению своего сердца. Она делала это, честно и всецело, начиная с Сивы. И все же…
Откуда-то появилась Сехмет. Она заметно растолстела. Одним богам известно, как это она ухитрялась среди своих скитаний и охот. Она легко запрыгнула на постель Мериамон, свернулась посередине и тихонько заснула.
Мериамон сидела рядом на покрывале, поглаживая кошку. Та заурчала.
Филинна ждала. Мериамон встала. Размечталась, как девушка накануне свадьбы. Так оно почти и было. Она встряхнулась и отправилась в освежающую ванну.
Пир был так роскошен, как только можно было вообразить. Александр был великолепен в расшитом золотом хитоне, новом пурпурном плаще и венке из золотых дубовых листьев, почти терявшемся в его золотых волосах. Мериамон предпочла бы видеть его одетым и коронованным как фараон, но его лицо было уже обращено к востоку, он должен был думать и о своей армии. Они хотели видеть своего собственного царя. Египетским вельможам он, похоже, годился и в таком облике. Они не казались недовольными.
Сам праздник был настолько египетским, насколько можно было желать. Македонцы сносили это мужественно. Пить пиво их не заставляли, чему они были рады. Их мнение о египетском пиве было, мягко говоря, отрицательным. «Кот написал», – авторитетно заявил когда-то Нико, осушив два солидных кувшина.
Было и вино, вполне приличное. Были гуси, приготовленные дюжиной способов, утки, голуби и куропатки, мясо ягнят, коз, быков и газелей, огромные подносы с зеленью, фруктами и сырами, столько разновидностей хлеба, что греки не видали и во сне, бесчисленное множество соусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Наверное, – ответил он. – Или я бы знал.
– Я такая прозрачная?
– Ты такая честная.
– Как и ты.
– Это потому, что я родился в Македонии, где люди прямодушны, даже когда убивают друг друга. В Персии я бы не выдержал и недели.
– В Египте, – сказала она, – ты бы продержался месяц.
– А как же ты?
– Я отмечена богом, – ответила Мериамон. – Другим пробовать не советую.
Александр выпрямился, легко и плавно, удержав на руке кошку, подняв вместе с собой Мериамон, держа ее лицом к лицу.
– Я почти жалею, что ты не хочешь выйти за меня замуж.
– У нас обоих есть множество других вариантов, – ответила Мериамон.
– Бедный Нико, – сказал Александр. – Надеюсь, вы собираетесь пригласить меня на свадьбу.
Она вспыхнула от такого внезапного и сильного смущения, что лишилась своего остроумия.
– Мы собирались сказать тебе.
– Не спросить?
Она смотрела на него растерянно.
– В конце концов я же его царь. Я могу сказать и свое слово насчет его женитьбы. Особенно если он женится на чужестранке.
Жар наконец прошел. Холод был, однако, еще хуже.
– Ты и мой царь, – сказала Мериамон.
– Вот именно. – Он прищурился. – Если я запрещу, ты все равно сделаешь это?
Она не могла смотреть на него. Отчасти потому, что взгляд ее был слишком свиреп, отчасти потому, что он был ее царем.
– Мариамне, – сказал он.
Это было не ее имя.
– Мериамон, – сказал Александр.
Она подняла взгляд. Горящий гневом.
– Успокойся, – сказал Александр. – Ты же знаешь, я не стану мешать тебе сделать то, чего хочет твое сердце. Хотя почему ты выбрала его из всех людей в моей армии…
– Если ты не видишь, я едва ли смогу объяснить тебе.
Он помолчал. Потом рассмеялся. Он восхищался ею. Ну и пусть. Он прекрасно понял, что она имела в виду. У него был Гефестион.
Она могла бы смутиться. Что могла думать о нем так. Что он мог это заметить.
А если бы она не могла так думать о нем, если бы он не мог этого заметить, тогда он не был бы ее царем. Цари, боги – они слишком часто слишком много о себе думают.
Несомненно, Александр был о себе очень высокого мнения. Но он знал это. Он даже мог посмеяться над этим. Иногда.
Он силой потащил ее обратно к источнику, где ждали люди, их взгляды, улыбки – приветливые, не насмешливые. Она снова покраснела. Заметила, что то же самое произошло с Нико. Вот что значит плохо хранить секреты.
В конце концов это можно пережить. И ни при чем тут его величество царь, устраивающий сражения в купальне и смущающий бедных жрецов до потери речи. Все это простительно, поскольку это делал сын бога; но в этой части мира царям положено быть более степенными.
33
Пустыня позволила им вернуться из Сивы невредимыми. Сила ее была спокойна: раз уж не победила, то поддалась. На другой стороне бури не открывались никакие ворота. Никакие проводники не приходили к ним, никуда не исчезал путь перед ними. Все было спокойно. Так спокойно, что можно было отдохнуть.
В Ракотисе город уже принимал очертания. Архитектор Дейнократ послал в Мемфис за свитками папируса, ящиками мела, за рабочими, чтобы начать разметку и копать ямы под фундаменты. Это напоминало прежние дни в Долине Царей, но на сей раз строились не гробницы, а живой город.
Слишком долго Два Царства оглядывались назад, на роскошь давно прошедших дней. Теперь они будут смотреть вперед под властью царя, лицо которого всегда обращено к живой славе, а не к величию умерших.
Их возвращение в Мемфис, на веслах вверх по медленному мощному течению Нила, было триумфальной процессией. Армия ждала их. «Как женщина, – подумала Мериамон, – ждет своего возлюбленного». Их возлюбленным был Александр.
Она занимала те же комнаты, что и прежде, за белыми стенами Великого Дома. Она ходила в храм петь во время богослужений, но не ночевала там, и никто этого и не просил. Жрецы Амона из Фив уехали, и господин Аи с ними. Он оставил ей письмо. Оно было написано на древнейшем языке, известном жрецам, и так же тщательно вырисовано, как письмена на стенах храма.
Когда Мериамон держала письмо в руках, оно, казалось, шевельнулось. Глаза животных и птиц, мужчин, женщин и богов на мгновение показались глазами живых, а не нарисованных существ.
Слова – это сила. Написанное слово – сильнейшая из всех сильных магий.
После всех обращений к богам, после полных форм его и ее имени, после предупреждений против использования во зло в письме было сказано просто: «Делай, как велит тебе сердце. Пусть Мать Изида направит твой путь».
Мериамон унесла письмо в свои комнаты. Надо было идти на пир – последний пир Александра в Мемфисе перед походом в Азию. Люди прибывали на него из дальних мест, даже из Элефантины в самой дали Верхнего Египта. На пир были приглашены все участники паломничества в Сиву, а для армии было приготовлено угощение за общими столами.
Идти на пир было обязанностью. Мериамон была все еще в платье храмовой певицы. Она сняла тяжелый, заплетенный в косы парик, провела пальцами по волосам. Филинна уже приготовила все для купания и другой парик, достойный царственной особы.
Сегодня она будет царственной, до кончиков пальцев, даже до аромата духов. Она ходила в дальнюю землю. Она говорила с владычицей всех живых и мертвых. Она – дочь Великого Дома Двух Царств, и это праздник ее победы.
И все же она медлила. Мериамон положила письмо Аи, снова взяла. Она следовала велению своего сердца. Она делала это, честно и всецело, начиная с Сивы. И все же…
Откуда-то появилась Сехмет. Она заметно растолстела. Одним богам известно, как это она ухитрялась среди своих скитаний и охот. Она легко запрыгнула на постель Мериамон, свернулась посередине и тихонько заснула.
Мериамон сидела рядом на покрывале, поглаживая кошку. Та заурчала.
Филинна ждала. Мериамон встала. Размечталась, как девушка накануне свадьбы. Так оно почти и было. Она встряхнулась и отправилась в освежающую ванну.
Пир был так роскошен, как только можно было вообразить. Александр был великолепен в расшитом золотом хитоне, новом пурпурном плаще и венке из золотых дубовых листьев, почти терявшемся в его золотых волосах. Мериамон предпочла бы видеть его одетым и коронованным как фараон, но его лицо было уже обращено к востоку, он должен был думать и о своей армии. Они хотели видеть своего собственного царя. Египетским вельможам он, похоже, годился и в таком облике. Они не казались недовольными.
Сам праздник был настолько египетским, насколько можно было желать. Македонцы сносили это мужественно. Пить пиво их не заставляли, чему они были рады. Их мнение о египетском пиве было, мягко говоря, отрицательным. «Кот написал», – авторитетно заявил когда-то Нико, осушив два солидных кувшина.
Было и вино, вполне приличное. Были гуси, приготовленные дюжиной способов, утки, голуби и куропатки, мясо ягнят, коз, быков и газелей, огромные подносы с зеленью, фруктами и сырами, столько разновидностей хлеба, что греки не видали и во сне, бесчисленное множество соусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99