– Ты знаешь, что я узнала вчера вечером? спросила Таис своим ясным и бодрым дневным голосом. – Фетталос вернулся.
– Фессалиец? – Мериамон уже слышала имя, но не могла вспомнить где. – Из конницы?
– Ох, я и забыла, – засмеялась Таис. – Ты появилась уже после Иссы. Его тогда не было – он провел зиму в Греции, и лето тоже, прежде чем решил вернуться к Александру. Они задушевные друзья. Он лучший трагический актер в Греции. У него есть труппа, которая ездит с ним повсюду, и они дают представления на праздниках. Ты когда-нибудь видела трагедию?
– Однажды, – ответила Мериамон, – или дважды, когда я была маленькой. У нас есть свои похожие обряды. Особенно знамениты представления про Осириса, которые бывают в Абидосе.
– Тогда ты представляешь себе, как это выглядит, хотя никто не может быть лучше Фетталоса. Сегодня вечером он собирается давать представление для друзей царя. Не хочешь пойти? Нико будет там, – сказала хитрая Таис. – Он никогда не пропускает представлений.
Все было решено: Мериамон не пойдет. Она не хотела смешивать беспокойство, которое он ей доставлял, со всем остальным, что ее одолевало. И услышала собственный голос:
– Я пойду.
Таис захлопала в ладоши.
– Замечательно! Я надену свое египетское платье. У меня есть новое ожерелье. Оно не такое красивое, как твое, но очень мне идет. В нем я почти как настоящая египтянка.
Мериамон, ненастоящая египтянка, любовалась на Таис во всей красе и улыбалась. Гетера всегда будет выглядеть только настоящей гречанкой, но тонкое полотно и золотое ожерелье замечательно подчеркивали прелесть ее тела. Таис прихорашивалась, взмахивая головой, чтобы заставить приплясывать свои косы. Ее волосы не удалось заплести в сотню тоненьких косичек, как делала Мериамон, но она прекрасно обошлась более простым фасоном, заплела две косы по бокам лица, а остальное перевязала лентой. Больше на греческий, чем на египетский манер, но очень ей к лицу. Мериамон так и сказала.
– Ты просто прекрасна! – ответила Таис. – Хотела бы я иметь такие тонкие кости… и такие глаза! Если тебе когда-нибудь надоест быть жрицей, из тебя получится замечательная гетера.
– Буду иметь в виду, – сказала Мериамон, стараясь не краснеть.
Друзья царя собрались в его шатре, в центральном зале, увеличенном за счет убранных внутренних стенок. Ложа стояли полукругом, окружая свободное пространство перед одной из стен, пустоту, которая должна была быть заполнена. Были вино, и флейтист, и слепец, извлекавший из струн лиры приятные для слуха аккорды.
Таис сразу направилась, как делала всегда, к ложу Птолемея. Мериамон не видела ни одного свободного ложа. На большинстве уже были по двое: мужчина и женщина или мужчина и юноша. Только несколько мужчин оставались в одиночестве.
Одним их них был Нико. Мериамон села на женское место и взяла чашу, которую наполнил для нее слуга. Нико хранил внушительное молчание. Мериамон бросила на него косой взгляд через плечо.
– Добрый вечер, – сказала она.
– Добрый вечер, – любезно ответил он. – Ты очень хороша сегодня.
– И ты тоже, – сказала она.
Брови его изумленно взлетели. Она засмеялась, видя выражение его лица. Хорош – нет, это не то слово. Но на нем был новый хитон из тяжелого необработанного шелка, вышитый у ворота золотом. На ложе был расстелен его парадный плащ, взятый в качестве трофея в Тире, прекрасного аметистово-пурпурного оттенка. Он ценился не так высоко, как густой царственный пурпур, но ей такой цвет очень нравился. Волосы Нико были перевязаны лентой из необработанного шелка с тонкой золотой полоской. Мериамон пригладила выбившийся локон.
– На тебя приятно смотреть, – заметила она.
– Мне приятнее смотреть на тебя.
– Значит, мы оба довольны, – сказала Мериамон и быстро огляделась. На них никто не обращал внимания, но, подумав, она решила, что если бы и обращали, ей было бы все равно. Она вытянулась, опершись на локоть, прислонилась к его груди. Он не дрогнул. Храбрый мужчина. Она потягивала вино, лакомилась разными вкусными вещами, которые ей подносили, и решила, что приятно, когда он находится так близко. Так же близко, как ее тень, но теплее.
Царь вошел торжественно, как он любил, с Перитасом на поводке и, что удивительно, за ним шел Арридай. Царский брат был в чистом хитоне и полон нетерпения. Он с восторгом приветствовал Мериамон:
– Мери! Ты тоже увидишь Фетталоса!
– Увижу, – сказала она.
– Сядешь со мной? – спросил он. Мериамон не знала что ответить.
– Нико не будет возражать, – сказал Арридай. – Ведь ты не будешь, Нико? Ты бы мог сесть с Александром.
Люди заулыбались. Нико, молодец, даже бровью не повел.
– Ты можешь сесть с госпожой, – молвил он, и ему почти удалось скрыть облегчение.
Маленький человек потянул Арридая за руку – начальник его охраны – и сказал тихонько:
– Пойдем, мой господин. Там для тебя готово ложе, прямо посередине, и тебя ждет красивая женщина.
– Я хочу Мериамон, – возразил Арридай.
Мериамон начала вставать. Голос Александра утихомирил всех, даже тех, кто уже начал было смеяться.
– Пошли, брат, Фетталос скоро выйдет. Разве ты не хочешь послушать его?
Лицо Арридая омрачилось.
– Я хочу Мериамон, – повторил он.
– Ты завтра сможешь помогать Мериамон в лазарете, – твердо сказал Александр.
– Обещаешь?
– Обещаю, – ответила Мериамон.
Арридай был недоволен: брови его упрямо нахмурились. Но слуга продолжал тянуть его.
Наконец Арридай неохотно уступил. Мериамон откинулась на ложе. Александр, поглядев на нее и Нико, блеснул глазами. Его улыбка была неожиданной, от нее закружилась голова. Когда Мериамон опомнилась, царь уже удобно расположился на ложе, а слуги притемнили лампы, кроме тех, что освещали пространство у стены. Они образовали полукруг внутри полукруга, шатер света среди клубящихся теней.
Аккорды лиры, которые звучали все время, но не привлекали внимания, теперь заиграли в унисон. В них вплетался голос флейты. Начал, словно удары пульса, бить барабан.
Из темноты, танцуя, выступил стройный юноша в пурпурной одежде, с золотой ветвью в руках. Лицо его было бело, как мрамор, бело, как смерть, а глаза так же глубоки, как тьма среди звезд. Вместо плаща на нем была пятнистая шкура леопарда, волосы свободно струились по его спине, длинные золотистые локоны, как львиная грива.
Он вышел и запел. Голос его не был ни высоким, ни низким, ни мужским, ни женским. Голос юноши, который еще только ломается и обретает свою глубину. Чистота голоса пробежала холодком по позвоночнику Мериамон. Сын Зевса, он, дитя богов, бог, ставший человеком, Дионис, безумный от вина.
– «Я пришел из Лидии, – пел он, – из золотых полей, из Фригии, из выжженных солнцем равнин Персии, из могучих городов Бактрии, холодной Милии и благословенной Аравии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99