— Управление должно бы помочь тебе найти адвоката, чтобы...
— Ненавижу адвокатов.
— Тебе выплатят четверть миллиона долларов.
— Черт бы побрал все страховые компании.
— Тебе не надо будет работать на эту газету в Чикаго, — возразил он. — Писать про адвокатов. Ты сможешь быть поэтом...
— Деньги не могут сделать тебя поэтом...
— Но могут помочь не умереть с голоду.
— ...или купить отца, — закончила она.
Они зашли в открытую небу каменную аудиторию. Никого.
— Что ты извлек из этого? — спросила она.
Подумай об этом.
— Больше, чем хотел.
Она посмотрела на него:
— Ну, и дело стоило того?
Он отвел взгляд в сторону:
— Они дали мне еще одну медаль.
— Поздравляю, — сказала она. — Я догадывалась.
В понедельник, спустя два дня, Джон и главный адвокат ЦРУ встретились с вдовой Клифа Джонсона и сомалийской няней в балтиморском офисе адвоката вдовы.
Ничего не объясняя, адвокат, представлявший ЦРУ, предложил вдове двести пятьдесят тысяч долларов, не облагаемых налогом, если она подпишет бумаги, согласившись передать им права на все известные и неизвестные законные активы ее мужа, включая возможное получение наследства. Она должна подписать соглашение о неразглашении. Ее подпись также обеспечит ее детям благотворительный взнос в пятьдесят тысяч долларов, предназначенный на их образование. За вложением и расходованием этих средств будут следить попечители, о которых она никогда раньше не слышала. По тому же контракту сомалийская няня должна получить двадцать пять тысяч долларов — «вознаграждение нашедшему», и ее имя будет внесено в специальный список на ускоренное получение американского гражданства.
Балтиморский адвокат развел руками:
— Это выгодная сделка, у вас не будет претензий.
Две женщины расписались, где им было указано. Когда бумажная работа была закончена, Джон уединился в приемной адвоката, отделанной красным деревом. Пахло хорошей кожей.
Тихий стук в дверь.
Вошел последний оставшийся в живых мистер Джонсон. Дверь закрылась за его спиной. Он смотрел на мужчину из парка широко раскрытыми глазами, в которых впервые за долгое время появился интерес.
Мужчина из парка заставил его поднять руку, как при посвящении в скауты. Мальчик поклялся страшной клятвой никому ничего не говорить. Мужчина держал в руках красную бархатную коробочку. Именная табличка была оторвана с бархата этим утром, но мальчик никогда не узнает об этом.
Мужчина открыл коробочку. Медаль внутри имела ленту с цветами американского флага. На металлическом кружке были изображены орел, щит и оливковые ветви, окаймленные полукругом из слов «ЦЕНТРАЛЬНОЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ». Орел держал в клюве табличку, на которой было выгравировано: «ЗА ЗАСЛУГИ».
Дрожащие руки ребенка взяли коробочку. Мужчина перевернул медаль.
Этим утром балтиморский ювелир заработал двести долларов наличными, из тех, что были подкинуты Джону в коттедж, выгравировав на обратной стороне медали: «КЛИФ ДЖОНСОН».
— Твой отец заслужил это, — сказал Джон, — и он хотел, чтобы ее передали тебе.
На всю жизнь Джон запомнил, как детские руки обвились вокруг него.
Вечером перед похоронами Гласса Дик Вудруфт передал Фонг такую же медаль, которой наградили ее отца. В соответствии с секретными процедурами ЦРУ ее обратная сторона была пустой.
Однажды в полночь три недели спустя Джон наблюдал, как рабочие осторожно устанавливали новую мемориальную звезду на стене фойе в штаб-квартире ЦРУ.
Утром в день похорон Гласса, когда Джон и Фонг обошли круг камней в театре мертвых, она сказала:
— Мои чемоданы в машине.
Темнота предыдущей ночи. На надежной конспиративной квартире.
Они занимались любовью, она обнимала его, плакала.
Солнце отражалось от белых камней.
— Не уезжай, — сказал он ей. — Пожалуйста.
Как долгий выдох.
Тишина, такая странная тишина.
— Ты просто хочешь жениться на богатой девушке, — сказала она.
Даже не моргнул при слове «жениться»:
— Я просто забочусь о тебе.
Она взяла его под руку:
— Почему обо мне?
— Не могу... я не... Наверно, потому, что каждый писатель или поэт должен быть оптимистом, чтобы писать. Поверь мне... Ты чертовски расстроена, и тебе трудно, так трудно... Мы такие разные, но... Это моя жизнь, это я. Мне нет необходимости объяснять это, ты жила этим, знаешь это, знаешь меня. Не спрашивай почему, я не знаю почему, я просто знаю.
Ее пальцы нежно коснулись его лица.
— Парень из Южной Дакоты, сайгонская девушка. — Ее щеки были мокрыми. — Даже если я могу затронуть твою душу... Эта жизнь. Твой мир, твой город, я всегда буду чувствовать себя в нем как в западне. Возможно, я никогда не смогу освободиться от притяжения этого города, но если я «выйду за него замуж», я буду проклята.
— Или счастлива.
— Если бы я решилась на это, я выбрала бы тебя.
Она поднялась на цыпочки, прикоснулась своими губами к его. Отступила на шаг и сказала:
— Пора идти.
— Ты даже не побывала в моем коттедже.
— Я знаю, где ты живешь.
Сказав это, она пошла прочь.
Запомни навсегда ее черные волосы, развевающиеся на весеннем ветерке, ее силуэт на белых каменных ступенях; вкус ее губ.
Пройди круг.
Но этим утром он не мог. Обошел стороной перешептывающихся туристов, щелкающих фотоаппаратами. Одинокий солдат с винтовкой, стоящий в почетном карауле у памятника своему неизвестному собрату.
В воздухе пахло весной и жизнью. Поспешил пройти мимо стоящего, как каменный монумент, часового.
Пройди сквозь деревья.
Поезжай на работу. Работай.
С одной стороны река
широкая, несущая свои неумолимые серые воды.
С другой стороны, как во сне,
этот мраморный город,
небо над ним. Облака.
.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90