Он так давно боялся этого разоблачения, ждал, что толпа неудачно наряженных персонажей, которых он воплощал, будет поймана и выставлена к позорному столбу.
— Прежде всего, это была моя вина. Не сердись на Софи.
— Вот как?
— Я… собственно, я не оставил ей выхода. То есть применил хитрость. Я… я вроде как… вроде как… Ну ладно.
Элис хмыкнула.
Давайте, ряженые, кривляйтесь, кривляйтесь, думал Смоки, с вами все ясно. Со мной. Он прокашлялся, подергал себя за бородку и высказал все или почти все.
Элис слушала, поигрывая сигаретой. Вместе с дымом она старалась выдохнуть сладкий ком великодушия, сгустившийся у нее в горле. Она знала, что нельзя улыбаться, пока Смоки рассказывает, но ощущала в себе такой прилив доброты, так хотела обнять его, коснуться поцелуем храброй и честной души, столь ясно выразившейся в его лице, в глазах. Под конец она сказала:
— Не надо мотаться из угла в угол. Поди сюда и сядь.
Смоки сел, стараясь занять как можно меньше места на оскверненном им супружеском ложе.
— В конце концов, — сказал он, — это было всего-то раз или два. Я не собирался…
— Три раза. С половиной.
Смоки залился краской до корней волос. Элис надеялась, что вскоре он придет в себя, поднимет глаза и увидит ее улыбку.
— Ладно, ты ведь знаешь, такое не впервые случается на белом свете, — проговорила она.
По-прежнему пряча взгляд, Смоки не исключал, что впервые. Сидевшее у него на коленях, как болванчик чревовещателя, второе «я» смотрело пристыжено. Смоки выговорил наконец:
— Я обещал, что позабочусь о ребенке и все такое. И буду отвечать. Я обязан.
— Конечно. Это совершенно правильно.
— И с прошлым покончено. Клянусь, Элис.
— Не зарекайся. Заранее не скажешь.
— Нет!
— Одним больше, одним меньше.
— Не надо.
— Прости.
— Заслужил.
Робко, не желая затрагивать его вину и раскаяние, Элис просунула руку под локоть мужа и переплела свои пальцы с его. После мучительной паузы Смоки взглянул на жену. Она улыбалась.
— Болванчик, — сказала она. В ее карих, как бутылочное стекло, глазах он увидел свое отражение. Одно из «я». Что происходило? Под ее взглядом совершалось нечто совсем неожиданное: слияние, сплетение частей, которые не могли выстоять поодиночке, но вместе составляли его существо. — Ты болванчик, — сказала она, и еще одно его эмбриональное, беспомощное «я» отступило обратно внутри него.
— Элис, послушай, — начал Смоки, но Элис прикрыла ладонью его рот, будто преграждая путь наружу существу, которое только что прогнала.
— Хватит, — произнесла она.
Это было удивительно. Она повторила то, что сделала с ним в давние времена в библиотеке Джорджа Мауса, — изобрела его, но на сей раз не из ничего, а из вранья и вымысла. Смоки обожгло ужасом: а если он по глупости зашел так далеко, что потерял ее? А если? И что, черт возьми, он сделал? Мгновенно (иначе бы Элис, качнув головой, остановила его) он предложил ей исправительную розгу, предложил безоглядно; но если она ждала этого, то только для того, чтобы (как она и поступила) тут же вернуть неиспользованной.
— Смоки, — проговорила она. — Смоки, не надо. Послушай. Об этом ребенке.
— Да.
— Кого бы тебе хотелось, мальчика или девочку?
— Элис!..
Она всегда надеялась и почти всегда верила, что они готовят дар и со временем — в свое время — его вручат. Элис думала даже, что, получив его, поймет это. Так и вышло.
Птица из Старого Света
Подобно центрифуге, которая раскручивается с бесконечно малым ускорением, наступавшая весна заставляла их вращаться по все более широким окружностям. Непонятно для них самих она распутывала клубок их жизней и выкладывала кольцами вокруг Эджвуда, как витки золотого ожерелья, которое с наступлением теплых дней золотилось все больше. Однажды, когда таяли снега, Док совершил долгую прогулку и потом описывал домашним, как выбирались из своих зимних убежищ бобры — он видел пару, четверку, шестерку; как они не один месяц провели в ловушке подо льдом, в пространстве. — вообразите только! — где едва можно повернуться. Мам и остальные кивали и охали, словно ощущение было им хорошо знакомо.
В один из дней Дейли Элис и Софи упоенно копались в грязи у заднего фасада (не столько в целях усовершенствования грядок, сколько ради того, чтобы ощутить под ногтями прохладную возрожденную землю), и им на глаза попалась большая белая птица, лениво спускавшаяся с неба. Она походила на унесенную ветром газету или беглый белый зонтик. Держа в длинном красном клюве палочку, птица уселась на колесо со спицами — составную часть механизма (заржавевшего и навеки остановившегося) старой модели планетарной системы. Обошла его на своих длинных красных ногах. Положила палочку на колесо, пригляделась одним глазом и слегка ее сдвинула. Потом, осмотревшись, принялась клацать клювом и развертывать крылья, как веер.
— Кто это?
— Не знаю.
— Строит гнездо?
— Как будто.
— Знаешь, на кого она похожа?
— Угу.
— На аиста.
— Это не может быть аист, — заявил Док, выслушав их рассказ. — Аисты — птицы европейские, из Старого Света. Им никогда не пересечь большое водное пространство. — Вместе с дочерьми он поспешил на улицу, и Софи садовым совком указала туда, где находились уже две птицы с двумя палочками для гнезда. Они щелкали клювами и сплетали шеи, как новобрачные, которые не могут расцепить объятия, чтобы заняться домашней работой.
Доктор Дринкуотер долгое время не верил собственным глазам, глядел в бинокль, уточнял по справочникам, что это не какой-нибудь вид цапли, а действительно европейский аист, Ciconia alba , а потом вернулся, возбужденный, в свой кабинет, чтобы напечатать на машинке в трех экземплярах отчет об этом поразительном, беспрецедентном явлении для отсылки в орнитологические общества, к которым более или менее принадлежал. Разыскивая марки для конвертов, он все время потихоньку бормотал «поразительно», однако вдруг остановился и задумался. Посмотрел на заметки у себя на столе. Прекратил поиски и медленно сел, глядя в потолок, словно мог разглядеть птиц наверху, на крыше.
Люси, потом Лайлак
Аистиха в самом деле прибыла издалека и из другой страны, но обширного водного пространства, насколько ей помнилось, не пересекала. Место здесь очень подходящее, думала она; с этой высокой крыши ее глаза с красной каймой, глядевшие туда, куда указывал клюв, видели очень далеко. Ей верилось даже, что в ясные жаркие дни, когда бриз ерошит нагретые солнцем перья, можно будет различить и долгожданное освобождение от птичьего тела, в котором она обитала с незапамятных времен. Несомненно, однажды она разглядела даже пробуждение Короля, который еще спал в своей горе и просыпаться пока не собирался. Вокруг лежала погруженная в сон свита; рыжая борода успела так отрасти, что ее концы, как усики плюща, обвились вокруг ножек пиршественного стола, на который Король уронил голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
— Прежде всего, это была моя вина. Не сердись на Софи.
— Вот как?
— Я… собственно, я не оставил ей выхода. То есть применил хитрость. Я… я вроде как… вроде как… Ну ладно.
Элис хмыкнула.
Давайте, ряженые, кривляйтесь, кривляйтесь, думал Смоки, с вами все ясно. Со мной. Он прокашлялся, подергал себя за бородку и высказал все или почти все.
Элис слушала, поигрывая сигаретой. Вместе с дымом она старалась выдохнуть сладкий ком великодушия, сгустившийся у нее в горле. Она знала, что нельзя улыбаться, пока Смоки рассказывает, но ощущала в себе такой прилив доброты, так хотела обнять его, коснуться поцелуем храброй и честной души, столь ясно выразившейся в его лице, в глазах. Под конец она сказала:
— Не надо мотаться из угла в угол. Поди сюда и сядь.
Смоки сел, стараясь занять как можно меньше места на оскверненном им супружеском ложе.
— В конце концов, — сказал он, — это было всего-то раз или два. Я не собирался…
— Три раза. С половиной.
Смоки залился краской до корней волос. Элис надеялась, что вскоре он придет в себя, поднимет глаза и увидит ее улыбку.
— Ладно, ты ведь знаешь, такое не впервые случается на белом свете, — проговорила она.
По-прежнему пряча взгляд, Смоки не исключал, что впервые. Сидевшее у него на коленях, как болванчик чревовещателя, второе «я» смотрело пристыжено. Смоки выговорил наконец:
— Я обещал, что позабочусь о ребенке и все такое. И буду отвечать. Я обязан.
— Конечно. Это совершенно правильно.
— И с прошлым покончено. Клянусь, Элис.
— Не зарекайся. Заранее не скажешь.
— Нет!
— Одним больше, одним меньше.
— Не надо.
— Прости.
— Заслужил.
Робко, не желая затрагивать его вину и раскаяние, Элис просунула руку под локоть мужа и переплела свои пальцы с его. После мучительной паузы Смоки взглянул на жену. Она улыбалась.
— Болванчик, — сказала она. В ее карих, как бутылочное стекло, глазах он увидел свое отражение. Одно из «я». Что происходило? Под ее взглядом совершалось нечто совсем неожиданное: слияние, сплетение частей, которые не могли выстоять поодиночке, но вместе составляли его существо. — Ты болванчик, — сказала она, и еще одно его эмбриональное, беспомощное «я» отступило обратно внутри него.
— Элис, послушай, — начал Смоки, но Элис прикрыла ладонью его рот, будто преграждая путь наружу существу, которое только что прогнала.
— Хватит, — произнесла она.
Это было удивительно. Она повторила то, что сделала с ним в давние времена в библиотеке Джорджа Мауса, — изобрела его, но на сей раз не из ничего, а из вранья и вымысла. Смоки обожгло ужасом: а если он по глупости зашел так далеко, что потерял ее? А если? И что, черт возьми, он сделал? Мгновенно (иначе бы Элис, качнув головой, остановила его) он предложил ей исправительную розгу, предложил безоглядно; но если она ждала этого, то только для того, чтобы (как она и поступила) тут же вернуть неиспользованной.
— Смоки, — проговорила она. — Смоки, не надо. Послушай. Об этом ребенке.
— Да.
— Кого бы тебе хотелось, мальчика или девочку?
— Элис!..
Она всегда надеялась и почти всегда верила, что они готовят дар и со временем — в свое время — его вручат. Элис думала даже, что, получив его, поймет это. Так и вышло.
Птица из Старого Света
Подобно центрифуге, которая раскручивается с бесконечно малым ускорением, наступавшая весна заставляла их вращаться по все более широким окружностям. Непонятно для них самих она распутывала клубок их жизней и выкладывала кольцами вокруг Эджвуда, как витки золотого ожерелья, которое с наступлением теплых дней золотилось все больше. Однажды, когда таяли снега, Док совершил долгую прогулку и потом описывал домашним, как выбирались из своих зимних убежищ бобры — он видел пару, четверку, шестерку; как они не один месяц провели в ловушке подо льдом, в пространстве. — вообразите только! — где едва можно повернуться. Мам и остальные кивали и охали, словно ощущение было им хорошо знакомо.
В один из дней Дейли Элис и Софи упоенно копались в грязи у заднего фасада (не столько в целях усовершенствования грядок, сколько ради того, чтобы ощутить под ногтями прохладную возрожденную землю), и им на глаза попалась большая белая птица, лениво спускавшаяся с неба. Она походила на унесенную ветром газету или беглый белый зонтик. Держа в длинном красном клюве палочку, птица уселась на колесо со спицами — составную часть механизма (заржавевшего и навеки остановившегося) старой модели планетарной системы. Обошла его на своих длинных красных ногах. Положила палочку на колесо, пригляделась одним глазом и слегка ее сдвинула. Потом, осмотревшись, принялась клацать клювом и развертывать крылья, как веер.
— Кто это?
— Не знаю.
— Строит гнездо?
— Как будто.
— Знаешь, на кого она похожа?
— Угу.
— На аиста.
— Это не может быть аист, — заявил Док, выслушав их рассказ. — Аисты — птицы европейские, из Старого Света. Им никогда не пересечь большое водное пространство. — Вместе с дочерьми он поспешил на улицу, и Софи садовым совком указала туда, где находились уже две птицы с двумя палочками для гнезда. Они щелкали клювами и сплетали шеи, как новобрачные, которые не могут расцепить объятия, чтобы заняться домашней работой.
Доктор Дринкуотер долгое время не верил собственным глазам, глядел в бинокль, уточнял по справочникам, что это не какой-нибудь вид цапли, а действительно европейский аист, Ciconia alba , а потом вернулся, возбужденный, в свой кабинет, чтобы напечатать на машинке в трех экземплярах отчет об этом поразительном, беспрецедентном явлении для отсылки в орнитологические общества, к которым более или менее принадлежал. Разыскивая марки для конвертов, он все время потихоньку бормотал «поразительно», однако вдруг остановился и задумался. Посмотрел на заметки у себя на столе. Прекратил поиски и медленно сел, глядя в потолок, словно мог разглядеть птиц наверху, на крыше.
Люси, потом Лайлак
Аистиха в самом деле прибыла издалека и из другой страны, но обширного водного пространства, насколько ей помнилось, не пересекала. Место здесь очень подходящее, думала она; с этой высокой крыши ее глаза с красной каймой, глядевшие туда, куда указывал клюв, видели очень далеко. Ей верилось даже, что в ясные жаркие дни, когда бриз ерошит нагретые солнцем перья, можно будет различить и долгожданное освобождение от птичьего тела, в котором она обитала с незапамятных времен. Несомненно, однажды она разглядела даже пробуждение Короля, который еще спал в своей горе и просыпаться пока не собирался. Вокруг лежала погруженная в сон свита; рыжая борода успела так отрасти, что ее концы, как усики плюща, обвились вокруг ножек пиршественного стола, на который Король уронил голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205