— Пожалуй, пойду. А то пропущу самое лучшее пиво. Сдается мне, у вас двоих есть о чем поговорить. Будь здоров. — Он тихо вышел.
Ривен откинулся на подушки. Мадра обняла его и прижалась щекой к его плечу. Почти добрались. И в первый раз эта мысль не пробудила в Ривене страха. Он чувствовал: многие нити таинственной этой истории, наконец, сходятся вместе.
Все предначертано.
Все будет так, как должно быть.
Он еще крепче прижал к себе Мадру, наслаждаясь ощущением какой-то странной гармонии и покоя.
Позднее, когда над землей опустилась ночь и Ривен сидел у окна и глядел на покрытые снегом вершины, а огонь очага красным глазом мерцал во тьме комнаты, она пришла к нему вновь. Она была босиком, закутанная в длинный плащ. Когда она встала подле его кровати — темные волосы обрамляли лицо ее, — она напомнила Ривену Джиннет, когда та пришла к нему в камеру. Но движением плеча Мадра сбросила плащ и предстала перед ним обнаженной. Сияние тлеющих угольков омыло кожу ее плеч алым светом. В комнате было прохладно. Она скользнула к нему в постель, потянулась к его теплу. Он дал ей это тепло, — без остатка, — принимая все, что она предлагала ему. И старые призраки не стояли сегодня у него за плечом. Он снова был мальчиком… мальчиком с вопрошающим взглядом. Он вновь открывал для себя это чудо: исступленный восторг — прикоснуться к ней, слиться с ней. Он вновь ощутил ускользающее чувство гармонии и правоты. Он был един с этим снегом, медленно падающим за окном, с этой нетронутой красотой гор, с замерзшей землей и людьми, что ходили по ней. Он вплетался нитью в ткань мира, что предъявил на него права еще до того, как Ривен появился на свет, и острое ощущение счастья пронзило его, ибо так и должно быть. Он чувствовал себя исцеленным.
Время пришло, наконец. Время подняться в горы.
17
Теперь Талскер виделся далеким холмом, подернутым дымкой, у подножья которого серой змеей извивалась Великая река. Они остановились на склоне и еще раз оглянулись назад, на бескрайнюю равнину Большого Дола, сияющего снежной белизной в свете солнца, на скопления черных точек — деревни со струйками дыма над крышами, на Рим-Армишир — небольшое, но тесное нагромождение домов, башен и стен.
Ривен, Байклин, Ратаган и Айса. Итого — четверо. Их поход приближался к концу, и теперь они медленно, но упорно поднимались в горы. Гресхорн. И в самом сердце его — Алая гора: Стэйр. Арат-Гор для гномов и Сгарр Диг в том, другом мире.
Три недели пути, если, конечно, продержится хорошая погода. Осталось немного. Ноги Ривена разболелись и совсем окоченели, ключица ныла под тяжестью вещевого мешка — этакого громадного тюка за плечами. Мела поземка, поднимая взвихренные облачка сухого снега. Было холодно. Снегопад давно перестал, и теперь снег даже подтаивал, но колючий ветер продолжал наметать сугробы, и Ривен отчетливо видел, что путь к далеким вершинам там, впереди, закрыт снегами. Не обращая внимания на боль в голове и опаленное морозом горло, он пристально вглядывался в нагромождение скал и пропастей — зазубренные гранитные гряды, что поднимались к небу вереницей остроконечных вершин — голые, точно могильные плиты, с прожилками белого снега в складках. Одного вида их было достаточно, чтобы лишить его сил. Ему захотелось вернуться, пока не поздно: пусть спотыкаясь и скользя, но спуститься вниз по крутой тропе, снова прийти к этой хмурой юной женщине, которая не может говорить. И остаться с ней.
Но нет. Он еще должен кое-что сделать. Есть места, где он должен еще побывать, и тайны, которые ждут разгадки. Он улыбнулся студеному ветру.
Молча они продолжали путь. За спиной остались Талскер и Рим-Армишир, впереди ждали каменные вершины.
Весь день они поднимались в гору. Ноги дрожали от напряжения. Шаг за шагом: согнуть, переставить, разогнуть… Стало тепло. Они даже сняли верхнюю одежду. Пробирались через скопления валунов, мокрых от талого снега, через горные ледяные — глубиной по щиколотку, а то и по колено, — ручьи, прозрачные, точно хрусталь.
Здесь было много кроншнепов, а один раз путники вспугнули стаю куропаток, выпорхнувших прямо у них из-под ног. Там, где снег подтаял, открылись красные заросли прошлогоднего папоротника. На поросших травой откосах и полянах резвились зайцы. И еще путешественники видели парящего в вышине орла, распластавшего могучие крылья на фоне серого неба.
Лети, птица, лети…
Как только стемнело, они разбили лагерь под утесом, лишенным всякой растительности. Земля здесь была жесткой и холодной, но Ривен испытывал какое-то странное чувство удовлетворения. Почему-то ему казалось, что с каждым шагом все окружение его обретает реальность и твердость. Здесь не было ни наемников, ни крепостей, ни свирепых чудовищ, — лишь суровые пустынные предгорья и дорога, уводящая Ривена назад, — к тому, чем он был когда-то. Он чувствовал, что может довериться этим суровым гранитным утесам и ледникам, этим угрюмым громадам гор. Здесь он был дома. Как и там — среди пустынных вершин на Скае.
Прошло еще несколько дней. Молчание гор оказалось заразительным. Даже Ратаган был тих и подавлен. С перевязанного липа Байклина не сходило хмурое выражение. Все едва передвигали ноги. Им пришлось вытерпеть многое, и события последних дней подорвали их силы. Но никто не сказал и слова против, когда на второй день их пребывания в доме Квиринуса Ривен заявил, что им пора отправляться в путь. Они словно бы ощутили некий не зависящий от него импульс, который упорно его подгонял. Как если б у них была где-то назначена встреча, на которую нельзя опоздать.
Путники вышли к подножию хребта. Тропа пролегала теперь через отвесные скалы — не холмы предгорий, а настоящие горы — стены гранита; припорошенного снегом. Ветер стих, и были слышны лишь скрежет щебня под ногами и едва различимые крики орлов, что парили в своем мире безбрежного неба.
Быть может, с высоты Гресхорна они увидят Гленбриттл и даже, возможно, море, а за морем — темные утесы Рама с Маком и Эйгом. Может быть, оттуда видны рыбацкие шхуны у Маллейга. И слышны крики чаек.
Здесь снег уже не таял, и чем выше они поднимались в горы, тем глубже становился его покров. К концу дня они брели уже по лодыжку в снегу. Серые тучи по-прежнему закрывали небо, нестерпимый, пробирающий до костей холод, казалось, просто потешался над теми кострами, которые путники разводили, чтобы согреться, и каждую ночь они подолгу не могли заснуть от холода.
Тропа исчезла, и они поднимались теперь прямо по каменистому уклону, стараясь придерживаться гребня кряжа — так было проще набирать высоту. Здесь снова поднялся ветер. Рвал их одежду, обдувал стужей лица, превращая их путь среди покрытых льдом скал в весьма опасное занятие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Ривен откинулся на подушки. Мадра обняла его и прижалась щекой к его плечу. Почти добрались. И в первый раз эта мысль не пробудила в Ривене страха. Он чувствовал: многие нити таинственной этой истории, наконец, сходятся вместе.
Все предначертано.
Все будет так, как должно быть.
Он еще крепче прижал к себе Мадру, наслаждаясь ощущением какой-то странной гармонии и покоя.
Позднее, когда над землей опустилась ночь и Ривен сидел у окна и глядел на покрытые снегом вершины, а огонь очага красным глазом мерцал во тьме комнаты, она пришла к нему вновь. Она была босиком, закутанная в длинный плащ. Когда она встала подле его кровати — темные волосы обрамляли лицо ее, — она напомнила Ривену Джиннет, когда та пришла к нему в камеру. Но движением плеча Мадра сбросила плащ и предстала перед ним обнаженной. Сияние тлеющих угольков омыло кожу ее плеч алым светом. В комнате было прохладно. Она скользнула к нему в постель, потянулась к его теплу. Он дал ей это тепло, — без остатка, — принимая все, что она предлагала ему. И старые призраки не стояли сегодня у него за плечом. Он снова был мальчиком… мальчиком с вопрошающим взглядом. Он вновь открывал для себя это чудо: исступленный восторг — прикоснуться к ней, слиться с ней. Он вновь ощутил ускользающее чувство гармонии и правоты. Он был един с этим снегом, медленно падающим за окном, с этой нетронутой красотой гор, с замерзшей землей и людьми, что ходили по ней. Он вплетался нитью в ткань мира, что предъявил на него права еще до того, как Ривен появился на свет, и острое ощущение счастья пронзило его, ибо так и должно быть. Он чувствовал себя исцеленным.
Время пришло, наконец. Время подняться в горы.
17
Теперь Талскер виделся далеким холмом, подернутым дымкой, у подножья которого серой змеей извивалась Великая река. Они остановились на склоне и еще раз оглянулись назад, на бескрайнюю равнину Большого Дола, сияющего снежной белизной в свете солнца, на скопления черных точек — деревни со струйками дыма над крышами, на Рим-Армишир — небольшое, но тесное нагромождение домов, башен и стен.
Ривен, Байклин, Ратаган и Айса. Итого — четверо. Их поход приближался к концу, и теперь они медленно, но упорно поднимались в горы. Гресхорн. И в самом сердце его — Алая гора: Стэйр. Арат-Гор для гномов и Сгарр Диг в том, другом мире.
Три недели пути, если, конечно, продержится хорошая погода. Осталось немного. Ноги Ривена разболелись и совсем окоченели, ключица ныла под тяжестью вещевого мешка — этакого громадного тюка за плечами. Мела поземка, поднимая взвихренные облачка сухого снега. Было холодно. Снегопад давно перестал, и теперь снег даже подтаивал, но колючий ветер продолжал наметать сугробы, и Ривен отчетливо видел, что путь к далеким вершинам там, впереди, закрыт снегами. Не обращая внимания на боль в голове и опаленное морозом горло, он пристально вглядывался в нагромождение скал и пропастей — зазубренные гранитные гряды, что поднимались к небу вереницей остроконечных вершин — голые, точно могильные плиты, с прожилками белого снега в складках. Одного вида их было достаточно, чтобы лишить его сил. Ему захотелось вернуться, пока не поздно: пусть спотыкаясь и скользя, но спуститься вниз по крутой тропе, снова прийти к этой хмурой юной женщине, которая не может говорить. И остаться с ней.
Но нет. Он еще должен кое-что сделать. Есть места, где он должен еще побывать, и тайны, которые ждут разгадки. Он улыбнулся студеному ветру.
Молча они продолжали путь. За спиной остались Талскер и Рим-Армишир, впереди ждали каменные вершины.
Весь день они поднимались в гору. Ноги дрожали от напряжения. Шаг за шагом: согнуть, переставить, разогнуть… Стало тепло. Они даже сняли верхнюю одежду. Пробирались через скопления валунов, мокрых от талого снега, через горные ледяные — глубиной по щиколотку, а то и по колено, — ручьи, прозрачные, точно хрусталь.
Здесь было много кроншнепов, а один раз путники вспугнули стаю куропаток, выпорхнувших прямо у них из-под ног. Там, где снег подтаял, открылись красные заросли прошлогоднего папоротника. На поросших травой откосах и полянах резвились зайцы. И еще путешественники видели парящего в вышине орла, распластавшего могучие крылья на фоне серого неба.
Лети, птица, лети…
Как только стемнело, они разбили лагерь под утесом, лишенным всякой растительности. Земля здесь была жесткой и холодной, но Ривен испытывал какое-то странное чувство удовлетворения. Почему-то ему казалось, что с каждым шагом все окружение его обретает реальность и твердость. Здесь не было ни наемников, ни крепостей, ни свирепых чудовищ, — лишь суровые пустынные предгорья и дорога, уводящая Ривена назад, — к тому, чем он был когда-то. Он чувствовал, что может довериться этим суровым гранитным утесам и ледникам, этим угрюмым громадам гор. Здесь он был дома. Как и там — среди пустынных вершин на Скае.
Прошло еще несколько дней. Молчание гор оказалось заразительным. Даже Ратаган был тих и подавлен. С перевязанного липа Байклина не сходило хмурое выражение. Все едва передвигали ноги. Им пришлось вытерпеть многое, и события последних дней подорвали их силы. Но никто не сказал и слова против, когда на второй день их пребывания в доме Квиринуса Ривен заявил, что им пора отправляться в путь. Они словно бы ощутили некий не зависящий от него импульс, который упорно его подгонял. Как если б у них была где-то назначена встреча, на которую нельзя опоздать.
Путники вышли к подножию хребта. Тропа пролегала теперь через отвесные скалы — не холмы предгорий, а настоящие горы — стены гранита; припорошенного снегом. Ветер стих, и были слышны лишь скрежет щебня под ногами и едва различимые крики орлов, что парили в своем мире безбрежного неба.
Быть может, с высоты Гресхорна они увидят Гленбриттл и даже, возможно, море, а за морем — темные утесы Рама с Маком и Эйгом. Может быть, оттуда видны рыбацкие шхуны у Маллейга. И слышны крики чаек.
Здесь снег уже не таял, и чем выше они поднимались в горы, тем глубже становился его покров. К концу дня они брели уже по лодыжку в снегу. Серые тучи по-прежнему закрывали небо, нестерпимый, пробирающий до костей холод, казалось, просто потешался над теми кострами, которые путники разводили, чтобы согреться, и каждую ночь они подолгу не могли заснуть от холода.
Тропа исчезла, и они поднимались теперь прямо по каменистому уклону, стараясь придерживаться гребня кряжа — так было проще набирать высоту. Здесь снова поднялся ветер. Рвал их одежду, обдувал стужей лица, превращая их путь среди покрытых льдом скал в весьма опасное занятие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120